Анатолий Алексин «Я вам пишу...» (Открытое письмо Николаю Носову)
Анатолий Алексин
«Я вам пишу...»
(Открытое письмо Николаю Носову)
Дорогой Николай Николаевич!
Я, как говорится, «не могу молчать»! Не могу молчать о том, что услышал от ребят на разных читательских конференциях здесь, в Прибалтике. И не только здесь, но и в Заполярье, и на Урале, и в Молдавии — всюду, где довелось побывать мне в последнее время. И вот сейчас пишу...
Однажды пригласили меня в один пионерский лагерь, где старшая вожатая устроила для октябрят викторину, посвящённую весёлым книжкам. Обращаясь к мальчишкам и девчонкам, сидящим на траве, пожатая спрашивала, кто написал то или иное юмористическое произведение. И вот интересно: заслышав название по-настоящему весёлой повести или смешного рассказа, ребята почти единогласно утверждали: «Это написал Николай Носов! Носов написал!»
Так понял я в тот день, что Ваше имя стало для наших ребят (особенно для младших школьников) как бы символом всего самого весёлого и занимательного, что есть в сегодняшней детской литературе. И с этим я просто не могу Вас не поздравить!
На той литературной встрече я ещё и ещё раз убедился, что юмор и занимательность — это порою кратчайшее расстояние между самой серьёзной проблемой и сознанием юного читателя. И как же наивны те, кто пытается поставить знак равенства между словами «весело» и «несерьёзно»!
Право же, потешные (с виду!) истории, происходящие с Витей Малеевым и Костей Шишкиным, с обаятельным героем многих Ваших рассказов — Мишкой, с Колей Синицыным и со сказочным Незнайкой, окрыляют сердца наших детей любознательностью, непримиримостью ко злу, жаждой добрых дел, что является куда важнее, чем иные серьёзные (опять же с виду!) произведения, которые начисто лишены витаминов юмора и занимательности, столь необходимых для нравственного здоровья детей.
На некоторых дискуссиях в библиотеках, читальнях и даже в Союзе писателей вместо известной вольтеровской формулы о том, что хороши все жанры, кроме скучного, звучит подчас другая точка зрения: «Книга хорошая, полезная, но... скучная». «Да помилуйте! — хочется сказать авторам этой новой концепции. — Каков же коэффициент полезного действия книги, которую ребёнок попросту не прочтёт?!» Скучная книга вызывает у ребенка не только зевоту, но и протест по отношению ко всему, что скучно проповедует автор.
А вот о Вас, пишущем, по мнению некоторых критиков — «блюстителей порядка» в детской литературе, чуть ли не легкомысленно, Валентин Катаев нашёл возможным высказаться так:
«Мальчики Носова несут в себе все черты советского человека: его принципиальность, взволнованность, одухотворённость, вечное стремление к новаторству, привычку изобретать, отсутствие умственной лени.
И всё это, хотя и в несколько уменьшенных масштабах, но так же убедительно, психологически достоверно и, может быть, даже значительно ярче, увлекательнее, чем во многих книгах о взрослых...»
Вот, кстати, и ответ тем, кто считает, что «специфика» детской литературы — это некий щит для прикрытия её слабостей. Вот и ответ тем, кто всерьёз утверждает, будто восприятие жизни и литературы ребёнком девяти или одиннадцати лет ничем-де не отличается от восприятия сорокалетнего гражданина!
На Вашем творчестве можно доказать и другую истину: не всякая (далеко не всякая!) хорошая взрослая книга может быть интересна детям, но зато всякое истинно талантливое произведение, написанное с точным прицелом на детский возраст, пленяет людей всех без исключения возрастов. Значит, ребёнку, даже октябрятского возраста, можно поведать о событиях самых сложных, о конфликтах самых мучительных, но надо обладать совершенно особым даром для того, чтобы всё это преподнести маленькому читателю в доступной, понятной для него форме. Короче говоря, проблема специфики детской книги — это, на мой взгляд, прежде всего проблема её формы, а не содержания. И по всем этим причинам «детским писателем надо родиться»!
Вот я и рассказывал ребятам на читательских конференциях здесь, в Прибалтике, и в Заполярье, и на Урале, и в Молдавии о том, что Вы как раз и родились на белый свет детским писателем, но, к счастью... сами не сразу об этом догадались. Я говорю «к счастью», ибо то, что Вы не сразу распознали своё «назначение на земле», дало Вам возможность шире и глубже изучить жизнь. Я рассказывал детям, что до того, как стать их любимцем, Вы поработали чернорабочим на бетонном заводе в украинском посёлке Ирпень, а потом на кирпичном — в городе Буча. Я рассказал и о том, что почти двадцать лет своей жизни Вы отдали режиссёрской работе в кино.
Но и эти годы, по моему глубочайшему убеждению, отнюдь не были бесполезны для Вашего сегодняшнего писательского труда. Работая, к примеру, над научными и учебными фильмами, Вы, со свойственной Вам «творческой въедливостью» постигали новейшие научные открытия. И эти знания помогли Вам столь увлекательно и достоверно рассказать впоследствии и о том, как ребята по всем правилам науки выращивали цыплят («Весёлая семейка»), и о том, как они пытались стать искусными пчеловодами («Дневник Коли Синицына»). Не будь этих знаний, Вы, быть может, не сумели бы так смело фантазировать, так весело и свободно обращаться с техническими проблемами в сказке про знаменитого Незнайку. Я рассказывал ребятам, что лишь после всего этого (после работы на заводах и в кино) Вы в 1945 году постучались в детскую литературу первым сборником своих рассказов «Тук-тук-тук!».
Через год в том же «Детгизе» вышел сборник «Ступеньки». Так вот Вы и зашагали по книжкам-«ступенькам» к сердцам миллионов и миллионов маленьких читателей.
Путь этот был не легким... Хочу напомнить об одном литературном утреннике, о котором Вы, может быть, и запамятовали (это было лет пятнадцать тому назад). Детские писатели в то утро читали юмористические стихи и рассказы, а ребята смеялись. Один самый смешливый мальчуган (такой обязательно найдётся в зрительном зале) даже съехал со стула и продолжал хохотать уже на полу. А потом вдруг юные читатели и зрители как-то притихли...
Писатели, которые до той поры читали свои произведения в простой и сдержанной манере, что обычно вызывает наибольшую реакцию зала, стали сами натянуто улыбаться, нажимать на отдельные фразы, которые казались нм особенно остроумными, сами принялись нервно хохотать, но зал реагировал вяло. «Вам было не смешно?» — поинтересовался я в перерыве. Нет, ребятам, оказывается, было по-прежнему весело. Так в чем же дело? А в том, что воспитательница, которая пришла с ребятами, несколько раз вполголоса произнесла: «Прекратить смех! Не шуметь! Сидеть тихо!..» Она, видимо, считала, что смех снижает «воспитательное значение» читательской конференции.
Порой мне кажется, что классная дама, подобная той воспитательнице из известного нагибинского рассказа «Комаров», которая называла своих маленьких питомцев но фамилии, пришла в те далекие годы в детскую литературу и тоже шёпотом (чтобы не смогли застенографировать!) произнесла: «Прекратить смех!» И некоторые писатели прекратили.
Но Вы — нет!.. Вы упорно и бесстрашно продолжали своё дело. И может быть, Ваша творческая непримиримость во многом способствовала тому, что сегодня «весёлый цех» детской литературы богат отличными мастерами!
Ваш Анатолий Алексин.
P.S. Только что получил письмо из журнала, которого все мы так долго ждали и который носит столь дорогое всем нам имя «Детская литература». Просят написать Ваш «литературный портрет». Решил вместо «портрета» послать в редакцию это письмо. Пусть оно будет «открытым», как и моя любовь к Вам и Вашему творчеству!
«Детская литература», 1966, № 1