Техника и политика

Техника и политика

Королёв был очень дальновидным человеком, в котором превосходное аналитическое мышление сочеталось со способностью к объективной оценке обстановки, дополненной редкой интуицией. Поэтому думаю, что столь высоким вниманием к нему и к нашему КБ Королёв был не только польщен, но в большей степени озабочен. Основания к тому были весьма серьёзные: Никита Сергеевич начал оказывать мощную поддержку В. Н. Челомею, главному конструктору одного из КБ Авиационной промышленности, чтобы создать противовес Королёву с целью лишить его складывающейся монополии в стремительно развивающейся ракетно-космической отрасли. Королёва это чрезвычайно раздражало, но противостоять действиям Хрущёва он был не в силах. К тому же Хрущёв действовал не с грубой прямолинейностью, так свойственной ему, а со своеобразной ласковой хитростью, стремясь в буквальном смысле слова заставить Королёва поддержать свою идею. Прямо скажем, иезуитский приёмчик! Хрущёв показывает, что он ценит и поддерживает Королёва, но и тот должен поддержать его (даже ценой спиливания ветки, на которой сидит). Однажды Королёв с некоторой долей гордости, но и не без иронической грусти рассказал после очередного заседания в небольшом кругу, как в первый же день нового года вдруг к нему домой позвонил Хрущёв, поздравил с Новым годом и поинтересовался, чем он занимается. "Дорожки у дома чистим от снега", - отвечал Сергей Павлович. Хрущёв предложил бросить это дело и приехать к нему на дачу - надо, дескать, в спокойной обстановке обсудить кое-какие дела. Сергей Павлович хотел отговориться (ведь так редко случаются вот такие беззаботные, тихие дни!): "Никита Сергеевич, ведь новогодний день, у меня нет поблизости машины, пока вызову, пока приедут за мной". "Не беспокойтесь, - сказал Хрущёв, - вы быстренько собирайтесь с супругой, я пошлю свою машину, через 30-40 минут она будет у вас".

Кто хоть чуточку дышал воздухом того времени, легко поймёт, что подобное приглашение могло таить в себе как проявление полнейшего расположения и безоговорочной поддержки, так и опасность вовлечения в какую-нибудь очередную авантюрную кампанию. В данном случае стремление Хрущёва иметь мощный противовес Королёву было бы неправильно расценивать как авантюру, но нашему КБ и Королёву это обошлось дорого. Большие средства, на которые рассчитывал Королёв, форсируя Лунную программу, были перекинуты на переориентацию предприятия Челомея на чисто ракетно-космическую тематику. Наша Лунная программа, и без того испытывавшая многие трудности чисто технического плана, теперь оказалась зажатой и с финансированием.

В конце 50-х - начале 60-х годов у нас было начато проектирование очень крупной ракеты-носителя Н-1, способной вывести на орбиту груз массой 70 тонн. Дальнейшие проработки показали возможность её использования для осуществления экспедиции на Луну, однако при этом потребовалась коренная её переработка для доведения полезного груза на орбите до 95 тонн. К этому времени своей кульминации достигла и взаимная неприязнь между Королёвым и главным конструктором двигателей Валентином Петровичем Глушко, зародившаяся ещё в первые же годы их совместной работы в начале тридцатых годов. Глушко при всех его качествах выдающегося специалиста по ракетным двигателям и крупного организатора был чрезвычайно амбициозным человеком. Он болезненно переживал сложившееся положение, при котором во главе Совета Главных конструкторов стал Королёв как руководитель головного предприятия по ракетным комплексам. Всегда аккуратный, подтянутый, своим аристократическим видом он производил незабываемое впечатление на окружающих, особенно на тех, кто с ним нечасто общался. Его лицо редко выражало какие-либо эмоции, в общении с окружающими почти всегда был надменно-высокомерен. Я думаю, ни у кого не появлялось желания провести с ним несколько лишних минут. За 42 года, в течение которых мне неоднократно доводилось бывать вместе и наблюдать за Валентином Петровичем в различных ситуациях, в том числе и с глазу на глаз, я вряд ли припомню, чтобы он по-хорошему рассмеялся или улыбнулся два или три раза. Говорил очень тихим голосом, будто экономя и боясь лишиться его раньше времени. В его на редкость холодных, немигающих глазах ничего нельзя было разглядеть.

Я не могу точно определить, что послужило причиной окончательного разрыва между Королёвым и Глушко: то ли их многолетнее соперничество за лидерство, то ли принципиальные расхождения в некоторых важных технических вопросах. Скорее всего - и то, и другое. Но то, что это крайне отрицательно сказалось на всех последующих работах в области ракетно-космической техники, можно утверждать с полной определённостью. Тут не могу не сказать несколько слов о сути упомянутых технических расхождений, хотя понимаю, что для многих эта часть моего повествования покажется малоинтересной. В таком случае без всякого ущерба можно продолжить чтение, опустив страничку-другую.

Сергей Павлович со своими заместителями-единомышленниками был ярым сторонником применения на ракетах экологически чистых компонентов топлива. Как известно, немцы на своих первых ракетах ФАУ-2 применили в качестве горючего этиловый спирт, а в качестве окислителя - жидкий кислород. На первых наших ракетах были применены эти же компоненты топлива. Затем, при ведущей роли Глушко, освоили другую, более энергоёмкую и так же экологически чистую пару - керосин с жидким кислородом. На очереди была пара "жидкий водород с жидким кислородом". Жидкий водород и жидкий кислород при обыкновенной температуре и давлении бурно кипят[8]. Такие компоненты в технике называют низкокипящими (или криогенными), а саму область техники, ими занимающуюся, - криогенной техникой. Их трудно хранить в течение длительного времени; при заправке и подаче через насосы в двигатели возникают специфические трудности; вследствие быстрого испарения необходимо либо постоянно подпитывать баки ракеты, либо применять какие-либо дополнительные меры (высокая степень термоизоляции, повышение давления в баках и т. д.). Все подобные меры отрицательно сказываются на боеготовности боевых ракет (то есть времени, необходимом для подготовки ракет к пуску), хранение ракеты в заправленном виде практически исключается. Американские специалисты проблему боеготовности решили применением твёрдотопливных (в обиходе "пороховых", хотя это, конечно, не порох, а коллоидные или смесевые твёрдые топлива) ракет. У нас же не была освоена технология изготовления крупногабаритных зарядов из твёрдого топлива и основная ставка была сделана на жидкие высококипящие компоненты топлива, то есть такие, которые закипают при относительно высоких температурах, а при нормальных земных температурах находятся в обычном жидком состоянии. Под руководством Глушко были разработаны двигатели, использующие в качестве горючего так называемый НДМГ[9], а в качестве окислителя - азотнокислые окислители. Главный конструктор КБ "Южное" в Днепропетровске М. К. Янгель и Главный конструктор В. Н. Челомей в Москве и сделали ставку при разработке своих ракет именно на эти двигатели. Выиграв в чём-то, отказавшись от криогенных компонентов, они приобрели взамен страшно ядовитое топливо, опасное не только для людей, но и для всего живого на Земле. Если применение этих экологически опасных компонентов на боевых ракетах ещё как-то можно было оправдать, то с использованием их в ракетах-носителях космических объектов, не требующих постоянного поддержания высокой боеготовности, трудно было согласиться, тем более, что по своим энергетическим характеристикам эти компоненты уступали хорошо освоенной паре "керосин плюс кислород", а тем более "водород плюс кислород".

В самый разгар проектирования ракеты Н-1 Глушко стал категорически настаивать на паре НДМГ плюс азотная кислота. Но возникло еще одно принципиальное разногласие. Первоначально предполагалось, что на ракете будет установлено шесть двигателей с невиданной доселе тягой по 600 тонн каждый. Однако нереально жесткие сроки, установленные по вводу в эксплуатацию ракеты, а также весьма урезанное финансирование заставляли усомниться в возможности доведения таких грандиозных двигателей до нужной степени надёжности в заданные сроки. После тщательных дополнительных теоретических и проектно-конструкторских исследований нашим КБ было предложено перейти к схеме с 24 двигателями с тягой по 150 тонн каждый. И с этим предложением Глушко тоже не согласился. Поскольку он был в стране единственным конструктором большеразмерных двигателей, Королёв был поставлен указанными двумя ультимативными требованиями в почти безвыходное, я бы даже сказал унизительное положение. Главному конструктору сложнейшего ракетно-космического комплекса диктуют явно неприемлемые условия, загоняя его в угол. Королёв был взбешён, метался, как загнанный в клетку зверь. Была ли у него возможность силовым способом, через Центральный комитет партии, через правительство заставить Глушко подчиниться - не знаю. Даже если бы такая возможность имелась, захотел бы Королёв воспользовался ею, имея в виду предстоящую многолетнюю работу в условиях непримиримых противоречий? И было ли у него моральное право на такой шаг? Видимо, эти или подобные вопросы сильно мучили его. Он стал раздражаться чаще, чем обычно, реже шутить и улыбаться, лицо как-то посерело, иногда не мог скрыть признаков недомогания.

Решение больного вопроса пришло, как часто бывает в таких случаях, как-то сбоку, не изнутри уже сложившейся кооперации в кругу своих конструкторов, а извне. Как раз в те годы Хрущёв, сильно опьянённый успехами и воистину беспредельными возможностями ракетной техники, выдвинул очередную волюнтаристическую концепцию, в соответствии с которой для военной авиации не оставалось в будущей войне сколько-нибудь крупных задач, а посему начали резко сокращаться заказы государства на соответствующую технику. Многие авиационные предприятия, испытывая серьёзную нужду в финансах, начали искать работу в других отраслях. Один из лучших конструкторов авиационных двигателей Николай Дмитриевич Кузнецов, возглавлявший конструкторское бюро и завод в г. Куйбышеве (ныне Самара), предложил свои услуги в решении нашей задачи. Так ещё один кусок авиационной промышленности начал работать на ракетную технику. Чем это завершилось - расскажу чуть позже.

Но меня постоянно гложет мысль о том, что в том конфликте между Королёвым и Глушко не были использованы все возможности для выхода из тупика. Неужели два корифея не смогли бы сделать по одному шагу друг другу навстречу ради успеха общего дела? Неужели не нашлось ни одного влиятельного деятеля, который бы взял на себя роль посредника-примирителя? Я убеждён в том, что Королёв должен был уступить в вопросе о так называемой размерности двигателей, то есть согласиться на двигатели с тягой 600 тонн, а Глушко обязан был принять условия Королёва по компонентам топлива. Конечно, такое гипотетическое примирение могло состояться только в том случае, если каждый из них исходил из одной только технической целесообразности предстоящего дела. Если же Глушко перед собой ставил изначальную цель - дискредитировать Королёва, провалить задачу создания Н-1, то ясно, что общего языка найти бы не удалось ни при каких условиях. Ещё раз хотел бы оговорить, что я ни в каком случае не претендую на истину в первой инстанции, так как по своему положению в иерархической структуре КБ и по специфике своей работы я не был в числе самых близких и осведомлённых людей. Но это не запрещает мне высказывать свои соображения такими, какими я их представлял себе тогда и какими представляю сейчас, много лет спустя.

В описываемый период Хрущёв, как я уже отмечал, предпринимал заметные усилия для укрепления и возвышения Челомея. Вполне возможно, что он имел намерение сделать его первым по значимости главным конструктором. Челомей уже назывался не главным конструктором, как Янгель или Королёв, а генеральным конструктором, под его началом находились два мощнейших КБ со своими производствами - одно в Реутово под Москвой, другое в Москве, в Филях. Специализация была самой широкой: от ампульных ракет стратегического назначения до ракеты-носителя, выводящего на орбиту Земли полезный груз массой до 20 тонн, позже названной "Протоном". Одновременно проектировались космические объекты самого различного назначения: от маневрирующих автоматов до обитаемой станции с боевыми задачами и даже пилотируемых кораблей для облёта Луны. С помощью ряда закулисных приёмов было проведено избрание Челомея в академики, несмотря на сильное противодействие академического корпуса. Как рассказывали весьма осведомлённые люди, тут не обошлось без привлечения авторитета и влияния Королёва и некоторых других учёных, которые при данных обстоятельствах вынуждены были действовать не всегда в согласии со своими взглядами и внутренними убеждениями. Подобное поведение таких весьма принципиальных и уважаемых людей сегодня может вызвать не только недоумение, но и небезосновательное порицание. Но прежде чем это сделать, вспомним, каким непоследовательным оказался очередной российский правитель: после всех разоблачительных речей и мер по ликвидации культа личности Сталина и методов, применяемых его ближайшим окружением, и нескольких лет, посвящённых исправлению ошибок прошлого, махровым цветом расцвёл новый культ личности, замешанный на бескультурии, некомпетентности и волюнтаризме. Попытки уйти от поддержки единолично принимаемых им решений могли привести к самым печальным последствиям, в особенности для лиц, подобных Королёву, имевших за плечами следы нестираемых "грехов". Королёв не имел права рисковать делом, которому посвятил свою жизнь, и служил ему беззаветно и фанатично. Он очень торопился, может быть, чувствуя, что ему отпущено не так уж много времени для осуществления главных своих проектов. Противостоять возвышению Челомея было опасно, и надо было, скрипя зубами, выдавливать из себя подобие одобрительной улыбки.

Чем же было вызвано такое расположение Хрущёва именно к Челомею? Почему он так старался приподнять его над остальными весьма талантливыми конструкторами ракетного дела, которые стояли у истоков этой техники и имели бесспорные заслуги и в историческом плане, и в решении задач сегодняшнего дня? Ведь не секрет, что именно Королёву и его школе была обязана страна передовыми позициями в создании ракет как тактического, так и стратегического назначения, равно как и в открытии эры космических полётов.

Один из побудительных мотивов подобных действий Хрущёва лежит прямо на поверхности: сын Никиты Сергеевича Сергей Никитич старательными усилиями Челомея оказался после окончания Московского Энергетического института в реутовском КБ Челомея. Молодой инженер проделал стремительную карьеру за весьма короткий срок, перешагивая очередные ступеньки в должностном положении. Очень скоро он стал самым молодым среди заместителей Челомея, был удостоен Государственной премии (или Ленинской?) и увенчан Золотой Звездой Героя социалистического труда. Я неоднократно встречался с начальником отдела, в котором работал Сергей Хрущёв, поскольку наши отделы были родственными по тематике, и нам приходилось совместно решать некоторые задачи, связанные с запуском их объектов на наших ракетах-носителях. Сергей, по отзывам работавших с ним людей, был способным инженером, имел хорошую теоретическую подготовку, не стремился в корыстных целях использовать своё особое положение в коллективе, был человеком достаточно скромным и доступным. И не он, по всей видимости, был "виноват" в своём быстром продвижении, а его продвигали и делали это весьма настойчиво. Чем не главный (или генеральный) конструктор следующего поколения? Он мог занять место того же Челомея в случае чего (или без всякого случая), занять место руководителя одного из двух КБ того же Челомея, им могли заменить кого-либо из проштрафившихся, устаревших или просто неугодных главных конструкторов других предприятий. Ведь своя рука - владыка, и при ней карманное (до поры, до времени, как показали последующие события) Политбюро, которое и занималось подобными назначениями. Занимали же аналогичные должности сыновья Суслова и Берии, брат Микояна и многие другие родственники небольшой кучки жителей "коммунистического рая"! Здесь я излагаю только свою версию оценки происходящих в то время событий, поэтому вполне допускаю, что они не свободны от элементов субъективизма. Челомей нужен был Хрущёву так же, как Хрущёв Челомею.

В качестве другой причины особой расположенности Хрущёва к Челомею выдвигались родственные отношения, якобы связывающие их жён. Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эту версию, имевшую хождение в течение очень длительного времени. То, что родственные отношения во многом играли определяющую роль при решении кадровых вопросов, являлось как бы узаконенной нормой и воспринималось хотя и не очень доброжелательно, но достаточно спокойно.

Из этого же ряда назначений можно вспомнить назначение в те годы главным редактором газеты "Известия" Аджубея, зятя Хрущёва. Надо отдать должное этому очень талантливому журналисту, который, безусловно, достоин был подобной должности и не будучи зятем. Но таланты скольких людей оставались и остаются невостребованными, если они не сумели оказаться в нужное время в знакомстве, дружбе или родственной связи с кем-то из сильных мира сего! С приходом Аджубея газета стала интересной, достаточно смелой для своего времени, появились приложения к ней, аудитория её читателей резко возросла, газета как бы приобрела новый облик. Что касается Сергея Хрущёва, то после отстранения Н. С. Хрущёва от верховной власти у Челомея, видимо, не оказалось достаточных аргументов и стимулов, чтобы продолжить прежнюю игру. А после смерти Челомея в каждом из его КБ появились свои главные конструкторы и административные руководители, и Сергея Никитича среди них не оказалось.

Я часто задаю себе вопрос: что же нам дала эпоха Хрущёва (имея в виду не ракетную технику, а более глобальные проблемы)? Можно ли кипучую деятельность этого неординарного человека оценивать в целом как положительную?

Если оставить в стороне всё то, что он творил вместе со Сталиным, и начать с чистого листа, то первые годы его правления можно назвать лучшими годами со времени революции и установления коммунистического режима. За одно только разоблачение преступлений Сталина и избавление людей от ежедневного, еженощного страха быть посаженными за решётку, отправленными в ГУЛАГ или в неведомый мир неизвестно за какие грехи, этот человек заслуживал бы памятника при жизни. Он начал беспрецедентное по своим масштабам жилищное строительство (хотя бы "хрущёвок"), чтобы покончить с бараками и коммуналками. Был ещё ряд хороших дел более мелкого масштаба, например, строительство кольцевой автомобильной дороги вокруг Москвы, реконструкция ряда важнейших авто- и железнодорожных магистралей, возведение Останкинской телевизионной башни и некоторые другие. В то же время за ним много удивительных по своему невежеству решений, не только бесполезных, но даже вредных, а иногда и опасных.

Кто, как не он, спровоцировал очередную гонку вооружений, хвастаясь ещё не созданным оружием (я имею в виду так называемую глобальную ракету, способную поражать территорию Соединённых Штатов как с севера, так и с юга, через океан, где отсутствовала система противоракетной обороны)? Кто является автором Кубинского кризиса, чуть не приведшего к мировой ядерной войне? Кто грозился показать мировому империализму "кузькину мать", стуча снятым с ноги башмаком по столу в ООН? По чьей вине ряд направлений естественных наук на много лет отстали от мирового уровня? Ведь именно с его одобрения и при его поддержке клеймили позором вейсманистов-морганистов, отрицая генную теорию наследственности как противоречащую марксистско-ленинской революционной теории, когда под предводительством Т. Д. Лысенко громили лаборатории и уничтожали труды передовых учёных, на них организовывали настоящую травлю. Читавшие "Белые одежды" Дудинцева, я уверен, хорошо запомнили многие страшные эпизоды из жизни учёных-селекционеров того времени. Тогда же забили до смерти едва начинавшую развиваться кибернетическую науку.

Однажды, в те самые годы, при очередном посещении Отделения прикладной математики Математического института им. Стеклова я увидел объявление о научном диспуте на тему: "Кибернетика - это наука или лженаука?" и остался послушать. Никогда не забуду, как кучка злобных и хамовитых бездарей, мало что понимавших в математике и кибернетике, но хорошо освоивших идеологические догмы партии, громила маститых, всеми уважаемых учёных при поддержке представителей вышестоящих партийных и компетентных (как мы привыкли слышать) органов. Научным диспутом тут и не пахло: всё было заранее подготовлено, чтобы "заклеймить позором... не дать развиться в наших рядах... истребить в зародыше..." и т. д. Пагубные последствия этой политики продолжали сказываться и много лет спустя. В конце восьмидесятых годов, когда одного видного японского учёного спросили, на сколько лет отстала от мирового уровня советская вычислительная техника, он ответил очень коротко: "Навсегда!"

Какие ещё "выдающиеся" деяния Хрущёва мы запомнили? Засеивание кукурузой всей страны вплоть до приполярных областей. Квадратно-гнездовой способ посадки картофеля на всех колхозно-совхозных полях, разгоны, учинённые художникам, писателям, композиторам. Хорошо ещё, что он, следуя примеру Сталина, не вторгся в область языкознания - быть бы ещё одной большей беде. И ещё одно "творение", которому суждена вековая жизнь: Кремлёвский дворец съездов. Никто не посмел Хрущёва отговорить от блажи возвести это совершенно чужеродное для всего Кремлёвского ансамбля сооружение. На более мелких "вывихах" не имеет смысла останавливаться.

Теперь можно было бы подвести грубо приближённо своеобразную черту под "дебетом" и "кредитом": чего было больше в делах Хрущёва - положительного или отрицательного. Боюсь, что, если мы попытаемся на примере Хрущёва проверить справедливость одного из всемирных законов, звучащего в устах М. В. Ломоносова в виде: "Где сколько-то чего-то убудет, столько же чего-то в другом месте прибудет" - результат окажется не в пользу закона.

Возвращаясь к треугольнику Королёв - Хрущёв - Челомей, я бы хотел отвергнуть тезис о намерениях Королёва монополизировать под своим началом всю ракетно-космическую промышленность. Наоборот, с самого начала своей деятельности как главного конструктора ракет дальнего действия он стремился к расширению географии этой отрасли, передавая разрабатываемые образцы техники для налаживания серийного производства и дальнейшего усовершенствования под начала других главных конструкторов. Он как никто понимал невозможность удержания двух арбузов под одной рукой и не стремился к этому, но зато хотел, чтобы тот арбуз, который несёт он, Королёв, был каждый раз только что сорванным, спелым и красивым. Для него очень важна была идейная сторона дела, претворение в жизнь всё новых замыслов и безусловное первенство, лидерство именно в этом. В такой его позиции меня убеждают не только мои собственные умозаключения, а конкретные дела давно минувших дней. Только наладили производство первой нашей ракеты Р-1 (советский аналог немецкой ФАУ-2), спроектировали, отработали и сдали на вооружение ракету Р-2 с дальностью до 600 км, как тут же новейший завод, построенный в Днепропетровске для выпуска автомобилей, перепрофилировали под серийный завод для наших ракет, туда Королёв направил большую группу опытных специалистов, которые и возглавили новое производство. Там же начали серийный выпуск новой нашей ракеты Р-5 на дальность 1200 км и её модификации Р-5М, несущей атомный заряд, и этим самым Королёв освободил себе руки для очередных дел.

Примерно в это же время у нас появилась ещё одна ракета под названием Р-11, которая могла стартовать с подвижных установок, и её модификация Р-11ФМ для оснащения подводных лодок. Ясно было, что это - только начальный этап развития нового вида вооружения, и дело имеет очень серьёзные и далёкие перспективы. В г. Златоусте был построен завод, а при заводе организовано Конструкторское бюро. Туда тоже было направлено несколько сотрудников КБ Королёва, составивших основное ядро будущего мощного предприятия, во главе которого стал ведущий конструктор этих ракет в нашем КБ Виктор Петрович Макеев, совсем молодой тогда инженер. Передав ему это направление работ, Королёв освободил себя для подпирающих нас новых разработок.

Когда залетала "семёрка" - первая межконтинентальная баллистическая ракета, позже ставшая носителем на долгие годы для многих космических объектов, в том числе и для пилотируемых кораблей (единственный до сих пор носитель для пилотируемых кораблей), в одном из бывших авиационных заводов ("Прогресс") в г. Куйбышеве (Самара) было организовано серийное производство, там же, при заводе, создано Конструкторское бюро для дальнейшего ведения всех проектных и конструкторских работ, связанных с модификациями этого носителя. Главным конструктором был назначен один из руководителей секторов нашего КБ Дмитрий Ильич Козлов. Позже он занялся разработкой серии спутников в основном военного назначения (разведывательные спутники), известные в нашей официальной печати под общим названием спутников серии "Космос".

Следующей новой разработкой КБ Королёва стали автоматические спутники космической связи типа "Молния". Радиосвязь, телевидение, навигация, глобальные наблюдения Земли из космоса в интересах различных ведомств - вот основные направления этого спектра работ. Когда были получены первые результаты и намечены перспективы на ближайшие годы, было организовано новое КБ при одном из заводов недалеко от г. Красноярска. Главным конструктором туда был направлен один из ведущих конструкторов КБ Королёва Михаил Фёдорович Решетнёв со всем заделом накопившихся идей и проектно-конструкторских решений.

Следующая задача коснулась направления, связанного с автоматическими аппаратами, исследующими далёкий космос - Луну, Марс, Венеру. Со всей проектно-конструкторской документацией, готовой и полуготовой материальной частью и багажом целой серии удачных и не очень удачных пусков один из начальников отделов КБ Королёва Георгий Николаевич Бабакин был направлен в КБ им. Лавочкина Главным конструктором для организации и продолжения работ по дальнему космосу. Предприятие сугубо авиационного профиля было полностью переориентировано на решение задач научно-космического плана. Стремление полностью освободиться от военной, точнее, боевой тематики и посвятить все свои возможности только решению научных задач, связанных с космосом, явно просматривалось во всём поведении Сергея Павловича в последние годы.

Лебединой песней строительства боевых ракет стали работы по созданию двух ракет, названых Р-9 и РТ-2. Р-9 - ракета на криогенных компонентах топлива с дальностью до 12-13 тыс. км, с очень высокими точностными характеристиками и с высокой степенью боеготовности, стартующая из шахты. Благодаря специальным мерам потери жидкого кислорода при длительном хранении были сведены до вполне приемлемых величин. После принятия на вооружение ракеты Р-9 она долгие годы находилась на боевом дежурстве. Ракета РТ-2 - первая твёрдотопливная ракета межконтинентального класса, созданная в Советском Союзе и также принятая на вооружение. Вся проектно-конструкторская и технологическая документация по ней была передана на разные предприятия, ставшие преемниками нашего КБ по соответствующим направлениям работ. Позже на этих и других предприятиях были созданы твёрдотопливные ракеты с гораздо более совершенными характеристиками, но первенство по созданию боевых ракет стратегического назначения на твёрдом топливе принадлежало Королёву и его команде.

Кажется, я привёл достаточно много примеров, иллюстрирующих отсутствие у Королёва стремления стать монополистом в нашем деле, а напротив, стремящегося по каждому из крупных направлений создать мощные коллективы, способные самостоятельно развивать и вести их. Что касается первенства, приоритета, то тут он действительно не хотел упускать из своих рук ни малейшего шанса.

Был ли Королёв честолюбив? Безусловно и несомненно. Но это честолюбие не выпирало из него как примат желаний над рассудком. Он был лидером от рождения, от природы, и не представлял себя в роли ведомого, не переносил, когда кто-то им командовал. Первенство в любом деле приносило ему очень большое моральное удовлетворение, но он никогда не старался приписать успехи только себе, и вообще я не помню случая, чтобы он как-то подчёркивал свою особую роль, когда отмечалось успешное завершение того или другого крупного проекта. Однако, я уверен, его самолюбие очень страдало от того, что его настоящее имя скрывалось за семью печатями, ни в каких официальных сообщениях оно не упоминалось, и даже его редкие статьи в газетах печатались под псевдонимом "профессор К. Сергеев". В двух-трёх случаях я явно почувствовал, как Сергей Павлович переживает свою "закрытость" от людей, от мира сего. Помню случай, когда один из его заместителей стал сильно нажимать на него, требуя ускорить решение вопроса, связанного с привлечением дополнительных финансовых средств и некоторых подразделений Академии Наук к одной из наших научных программ, Сергей Павлович, будучи озабочен многими не менее важными проблемами, в довольно резкой форме произнёс: "У нас же есть теперь отец первого спутника Земли, вот и идите к нему со своими претензиями. Посмотрим, как он решит ваши дела".

Он имел в виду академика Седова Леонида Ивановича, известного учёного в области механики, аэрогазодинамики и особенно гидродинамики, а также теории подобия и моделирования. Когда я услышал слова Сергея Павловича, мне живо представился образ этого человека, который ярко запечатлелся в памяти ещё со студенческих лет. Уже будучи дипломником, я работал тогда над проектом авиабомбы против подводных лодок. В поисках теоретического и экспериментального материала, по рекомендации своего консультанта, я обратился к профессору Седову, который организовал и оснастил самую современную по тем временам гидродинамическую лабораторию в ЦАГИ[10]. Это был в полном смысле слова красавец-мужчина, обаятельный, элегантный, улыбчивый, доброжелательный. Тогда он почему-то провёл меня, какого-то безвестного студентишку, в большой зал и показал свой только недавно построенный гидродинамический бассейн, и было видно, как он им гордится. По интересующему меня вопросу он дал несколько советов и порекомендовал некоторые материалы из научных журналов, которыми я так и не сумел тогда воспользоваться. Вот каким я запомнил Л. И. Седова, в адрес которого Сергей Павлович бросил не очень лестные слова. Чем же заслужил академик Седов подобный упрёк? Случилось так, что ещё за два года до запуска первого спутника, в 1955 году, академик Седов, представляя в Копенгагене на 6-м Конгрессе Международной Астронавтической федерации советскую науку, сделал сенсационное заявление о том, что в самом недалёком времени в Советском Союзе будет осуществлён запуск спутника Земли, раньше, чем это сделают американцы, и что наши спутники превзойдут по весу американские. Как мог на такое решиться Седов - можно строить только догадки. Ведь в те годы всё, что делалось в этой области, держалось в строжайшем секрете, тем более сведения о перспективных разработках. Без особого разрешения или даже поручения ЦК КПСС вряд ли возможно было сделать такое заявление, не желая подвергнуть себя огромному риску. Несколько легче ответить на другой вопрос: а какое, собственно, отношение имел академик Седов к проблеме первого спутника? Можно смело сказать - никакого. Седов не занимался ни одной из практических или теоретических проблем, связанных с запуском спутника. Только поэтому он и мог оказаться на астронавтическом конгрессе, тогда как истинным творцам новой техники путь на международные форумы был плотно перекрыт. Представлять советских учёных на конгрессе у Седова были и какие-то формальные основания: он числился председателем некой бутафорной организации под очень длинным и совершенно безответственным названием "Междуведомственная комиссия по координации работ в области организации и осуществления межпланетных сообщений". Не правда ли, в этом есть что-то очень напоминающее фантастическую "Аэлиту" А. Толстого? В составе этой Междуведомственной комиссии не было ни одного из тех учёных или конструкторов, которые реально занимались проблемами ракетно-космической техники. Никто из них не мог иметь никаких контактов с зарубежными специалистами. Седов же, показав свою осведомлённость и, более того, причастность (хотя она и была лишь мнимой) к делам, связанным с подготовкой к запуску спутника Земли, стал восприниматься зарубежным научным миром как ключевая фигура в советской программе освоения космоса. Когда же спустя два года сбылись его слова, произнесённые на Копенгагенском конгрессе, его и окрестили "отцом первого спутника". Надо заметить, что Седов в последующем не давал повода к тому, чтобы приписать себе незаслуженную славу, но и ни разу публично не опроверг распространяемые домыслы о его ведущей роли в этой программе. Все эти слухи окончательно рассеялись только после смерти Королёва.

Если бы попытались описать все случаи самого откровенного "затирания" имени Королёва, могло бы получиться сочинение изрядного объёма даже при том, что по сегодняшний день многое ещё остаётся неизвестным. Однако, коль скоро пришлось коснуться этого щекотливого вопроса, было бы уместным вспомнить ещё три характерных эпизода.

Известно, что после успешного завершения полёта Гагарина Шведская Академия Наук предложила наградить создателя первого пилотируемого корабля Нобелевской премией и обратилась по этому поводу с запросом в Академию Наук СССР. Последовал ответ Хрущёва в том духе, что автором является весь Советский Союз, весь советский народ. Более глупого и наглого ответа вряд ли можно было бы придумать. Между тем за это достижение самому Хрущёву и одному из тогдашних секретарей ЦК КПСС Фролу Романовичу Козлову были присуждены звания Героев Социалистического Труда, естественно, с вручением медалей "Золотая Звезда Героя". Вот так Королёв остался без Нобелевской премии. Каково было человеку это терпеть? И ради чего?

Думается, что не самые приятные минуты испытал Сергей Павлович и во время церемонии встречи Гагарина в Москве. Кто постарше, помнит, вероятно, как показывало телевидение в тот день ликующую столицу. Десятки, а может быть и сотни тысяч людей запрудили все улицы и площади. Гагарин во Внуковском аэропорту докладывает Хрущёву об успешном выполнении задания партии и правительства. Гагарин и Хрущёв едут на открытом лимузине через весь город к Кремлю. Везде флажки с портретами Гагарина и Хрущёва, море цветов и улыбок. Затем незабываемый митинг на Красной площади и чествование первого героя космоса. А где же Королёв, вдохновитель и создатель всего этого, вынесший на своих плечах непомерный груз ответственности, преодолевший многие и многие преграды на небывало тернистом пути? При встрече Гагарина в аэропорту он оставался на втором плане, а затем не смог добраться до Красной площади. Вместо этого поехал к себе домой и с женой наблюдал всю картину по телевизору. Справедливо это?

Ни в коем случае не желая умалить значение подвига Гагарина и его личные заслуги, хотел бы в то же время заметить, что успех этого полёта от него никак не зависел, или, скажем точнее, зависел в очень малой степени. Всё решала техника, разум, заложенный в эту технику, умение безукоризненно подготовить её к предстоящему полёту. После полёта в ближайшие несколько лет Гагарин с триумфом пронёсся по всем странам и континентам, получил множество поздравлений и наград, стал любимцем всей планеты. Многие люди понимали, что Гагарин является лишь символом одного из величайших достижений науки и техники двадцатого века, но было бы так же величайшей справедливостью, если этот символ запечатлелся в памяти человечества и с самого начала не в виде образа одного человека, а двух.

Случались курьёзы и менее значительного масштаба. Так, ровно через год после полёта Гагарина, когда 12 апреля уже был объявлен Днём космонавтики, в Кремлёвском дворце съездов состоялся большой торжественный вечер, посвящённый этому событию. На него был приглашён и Королёв с женой. В таких случаях в президиум приглашались, кроме высокопоставленных руководителей партии и правительства, так же и виновники торжества. Но ни Королёв, ни кто-либо из его сподвижников в президиум приглашения не получили. Более того, когда Сергей Павлович, войдя в зал, попытался занять место в первых рядах, поближе к сцене, вежливые молодые люди из КГБ объяснили ему, что эти места предназначены только для тех, кто имеет непосредственное отношение к космосу и что ему надо занять место подальше. Нужны ли комментарии?

И пару слов ещё об одном весьма характерном случае. Знавшим Королёва хорошо известно его трепетное отношение к Луне. Он очень хотел застолбить свой приоритет в научном и практическом начале освоения этой нашей вечной спутницы. Кое-что в этом направлении уже было сделано: пролёт мимо Луны, прямое попадание в Луну с донесением до её поверхности вымпела с гербом СССР, фотографирование обратной стороны Луны и присвоение ряду образований на её поверхности имён знаменитых учёных, открытие об отсутствии магнитного поля Луны и некоторые другие достижения. Но до сих пор не удавалась мягкая посадка с доставкой на её поверхность научных приборов, фототелевизионных устройств и иного полезного оборудования. Раз за разом мы терпели досадные неудачи, хотя победа, казалось, совсем рядом. Сергей Павлович тяжело переживал эти неудачи, но каждый раз убеждал всех, что следующий пуск обязательно будет успешным, так как все слабые места уже выявлены, всё доработано и доведено до максимальной степени надёжности и больше просто нечему отказывать. Он полон был надежд и нетерпения. Но не суждено было ему дожить до мягкой посадки и удовлетворить своё честолюбие ещё одним крупным достижением. Это событие произошло ровно через 20 дней после смерти Сергея Павловича - 3 февраля 1969 года. Лунный космический аппарат "Луна-9" мягко сел на поверхность Луны в районе Океана Бурь и передал непосредственно с места посадки первые панорамные съёмки её ландшафта. К этому моменту имя Королёва после его смерти уже было рассекречено и облетело весь мир. Учитывая это обстоятельство, а также огромный вклад, внесённый Королёвым в последнее достижение, президент Академии Наук М. В. Келдыш, руководитель предприятия, в котором был изготовлен данный экземпляр космического аппарата, Г. Н. Бабакин, заместитель Королёва Б.Е.Черток через председателя Государственной комиссии по испытаниям "Лунников" Г. А. Тюлина обратились в Центральный Комитет партии с предложением посвятить этот полёт памяти Главного конструктора академика Королёва. Из сообщения ТАСС об успешном завершении полёта Лунного космического аппарата за номером 9 люди узнали о другом: оказывается, коллективы всех предприятий, участвовавших в создании, осуществлении запуска и управлении этим аппаратом, посвятили своё достижение открывающемуся в марте 1966 года XXIII съезду КПСС. Я могу дать клятвенное заверение в том, что коллектив нашего предприятия, в котором до последнего дня жизни работал Сергей Павлович Королёв, такого решения не принимал и с подобным предложением не обращался. Абсурдная ситуация? Безусловно. Но такова была воля "руководящей и направляющей силы советского общества".

Как раз в это же время выходила из печати в первом несекретном варианте книга "Баллистика управляемых ракет дальнего действия", написанная мною, С. С. Лавровым и В. П. Мишиным около 15 лет тому назад, году в 1949-50-м. Лавров - первый начальник отдела баллистики в КБ Королёва, Мишин - бессменный первый заместитель Королёва, занявший его место после смерти. В последний момент нам удалось договориться с редакцией и включить перед предисловием слова "Посвящается памяти академика Сергея Павловича Королёва". На сей раз нашу волю, слава богу, никто не оспорил. Кстати сказать, книга оказалась весьма удачной, она использовалась многие годы специалистами в работе и учебном процессе в вузах, а в 1996 году, когда Академией Наук Российской Федерации была учреждена научная премия имени Ф. А. Цандера, первая премия была присуждена авторам упомянутой монографии.

После первой мягкой посадки были разрешены выступления некоторых учёных, появились в газетах статьи, а главным событием стала пресс-конференция, проведённая в Доме Учёных. Я на этой конференции был и отметил следующее. В президиуме появился президент Академии Наук М. В. Келдыш, известный специалист по звёздной и планетной космогонии профессор А. И. Лебединский, известный астроном академик А. А. Михайлов, директор Математического института им. Стеклова академик И. М. Виноградов, то есть те учёные, кому предстояло воспользоваться результатами, полученными при этом полёте. И ни одного человека из создателей аппарата. И что показалось особенно недостойным - имя Королёва не упоминалось ни разу - ни при описании программы полёта, ни самой лунной станции, ни ракеты-носителя, доставившей аппарат на поверхность Луны. Не мог академик Келдыш, ближайший соратник Королёва по линии Академии Наук, Главный теоретик космонавтики, как стали его называть, так просто, из-за своей учёной рассеянности упустить из виду имя главного конструктора ракетно-космических систем и не сказать нескольких слов в знак признания его заслуг в становлении и развитии космонавтики вообще и данного достижения в частности. Оставим этот досадный эпизод на совести устроителей пресс-конференции, ибо каких-то смягчающих, оправдательных мотивов трудно найти.