Поездка в Севастополь

Поездка в Севастополь

Однако пора уже вернуться в наш санаторий "Золотой пляж", где меня ждут Яков Семёнович и Валя. Я пропустил и обед, и полдник, но голода не чувствовал, будучи поглощён своими воспоминаниями. К ужину я вполне успевал, поэтому, не торопясь, двинулся в сторону автобусной станции у колоннады, решив, что по пути нигде задерживаться не буду. И всё же кое-где в пути нельзя было не остановиться хотя бы на минуту-другую. Автобуса пришлось ждать недолго, к тому же даже нашлось сидячее место. До ужина ещё оставалось около получаса, и я прилёг, чтобы немного отдохнуть, но тут же задремал - давала себя знать бессонная ночь. Когда очнулся, время ужина уже прошло, но я всё же направился в сторону столовой, скорее по инерции, чем с какой-либо определённой целью. Тут я и встретил Валю и Якова Семёновича, которые, оказывается, поджидали меня у столовой до самого закрытия. Как только мы встретились, Валя стала рассказывать, что Яков Семёнович всех нас записал на экскурсию в Севастополь, но ей ехать не хочется, так как в машине её всегда укачивает. Она явно искала во мне поддержки. Я не стал кривить душой и сказал, что мне бы очень хотелось посмотреть на послевоенный Севастополь, и заботу о её состоянии я беру на себя, так как знаю один секрет. А сейчас умираю с голоду, и нам немедленно надо отправиться к забегаловке и что-нибудь перехватить, чтобы как-то протянуть до утра.

Оставшиеся до поездки в Севастополь два дня мы провели, как обычно, купаясь в море, загорая, совершая небольшие прогулки по окрестностям, один раз даже прокатились на катере вдоль побережья, любуясь со стороны моря чудесными пейзажами кусочка Южного берега Крыма. Я показывал своим спутникам хорошо известные мне места, рассказал легенду о "Русалке" и "Разбойнике Али-бабе", поделился сохранившимися в памяти сведениями об истории одной из архитектурных жемчужин этого края - красавицы "Дюльбер" с её белоснежными очертаниями в стиле восточных сказок, чётко выделявшимися в окружающей её сплошной зелени.

Накануне отъезда в Севастополь, во время завтрака, наша "массовичка", ведающая культурными мероприятиями, сделала объявление о том, что отъезжающим завтрак будет подан в 7.30, обед будет заменён сухим пайком, а к ужину мы успеем вернуться. В течение дня всем получить в администрации свои паспорта, а по приезде сдать их обратно. Обувь надеть лёгкую и удобную. Автобус отходит в 8.15, места не распределены, занимать кому как удобно, по договорённости. В пути будет сделана одна остановка на пять минут. В городе всем держаться вместе, никаких отлучек не допускается, так как город закрытый. При этом объявлении я почувствовал некий дискомфорт в связи с упоминанием о закрытости города и о паспортах, вспомнив свои недавние симферопольские злоключения.

На следующее утро вся группа довольно дружно позавтракала и небольшими компаниями направилась в сторону шоссе к автобусу, в том числе и наша тройка, к которой присоединился и профессор Иорданский, приятель Якова Семёновича по институту, очень милый и немногословный человек, постоянно углублённый в свои мысли, отчего его взгляд казался несколько растерянным и даже удивлённым. Поскольку мы сидели за одним столом, я успел хорошо с ним познакомиться, и мне было приятно видеть его в нашем обществе. Когда мы чуть отошли от столовой, Валя вдруг побежала обратно, крикнув нам, что она там что-то забыла, и попросив меня занять для неё место рядом с собой. С помощью слабо прикрытой хитрости она решила сама распределить заранее, кто с кем должен сидеть. Её неравноправное отношение к нам я заметил и несколько дней тому назад, когда после моего возвращения из Ялты она довольно настойчиво попросила взять её с собой при следующей поездке. Мой отказ, высказанный в очень мягкой, деликатной форме, тогда явно огорчил её, но я не стал допытываться, почему у неё появилось такое желание. По понятным только мне одному причинам я не хотел иметь рядом с собой в Ялте ещё кого-то.

Все расселись, и автобус тронулся. Дорога почти сразу пошла зигзагами круто вверх, испытывая на "прочность" слабых, да и традиционно присутствовавший в большинстве автобусов запах из смеси бензина, отработанных газов и горелого машинного масла призывал к мобилизации наших сил. Нынешней нижней дороги - выпрямленной, гладкой, с прекрасным ровным покрытием и туннелем - ещё не существовало. Она шла через Байдары (переименованной в Орлиное), на значительной высоте и отдалении от моря. Валю я посадил у окна и дал ей в руки заранее сорванную веточку туи, которую надлежало время от времени растирать и вдыхать горьковато-терпкий запах. При каждом повороте я велел ей свой взгляд направлять к центру кривизны дороги, для чего приходилось вести себя активно, следя за дорогой.

Мы много разговаривали и смеялись, вспоминая забавные истории из любимых фильмов. Валя хорошо умела копировать интонации и физиономии некоторых артистов, и ей самой это очень нравилось. После Байдар сделали, как и обещали, короткую остановку, а через некоторое время дорога уже пошла без головокружительных поворотов, спускаясь всё ниже и ниже, но, зато всё больше прибавлялось пыли, цвет которой постепенно превратился почти в чисто белый. При въезде в город на каком-то посту машину остановили, проверили у водителя и экскурсовода документы и разрешили продолжить движение.

Я пропущу описание экскурсионных объектов, их военно-историческое и воспитательно-патриотическое значение, на что делался основной упор во всех рассказах. Нас вели по уже установившемуся традиционному маршруту в достаточно высоком темпе. Уже шёл четвёртый год, как была отреставрирована "Панорама Севастопольской обороны 1853-54 г.г"., побывали на площади Нахимова, у Графской пристани и на Приморском бульваре, у Памятника затопленным кораблям, на одном из бастионов, оборонявших Севастополь и на Малаховом Кургане. Известной диорамы и мемориального комплекса на Сапун-горе ещё не было, а к развалинам древнего Херсонеса нас не повезли.

Прикреплённый к нашей группе экскурсовод, мужчина лет пятидесяти, представившийся как бывший полковник, служивший на Китайской границе, рассказывая о тех или иных событиях, время от времени спрашивал, нет ли у нас вопросов. Его недостаточная компетентность проявилась, когда кто-то задал вопрос об одном из эпизодов из "Севастопольских рассказов" Л. Толстого. Другой раз на вопрос о том, подтверждается ли версия об участии Верещагина в создании "Панорамы обороны Севастополя", экскурсовод ответил, что все расходы шли только из государственной казны. Бедняга, видимо, не знал, кем был Верещагин. Зато он проявил блестящую осведомленность, когда его кто-то спросил о судьбе крымских татар, ранее населявших Крым. Без тени сомнения он ответил, что крымские татары во время войны сотрудничали с немцами, и их как предателей родины ещё до окончания войны выдворили из Крыма. Всем местным известно, что во время обороны Севастополя крымские татары тайными тропами провели немцев на позиции защитников города. Они предавали также крымских партизан, о чём написано в книгах Козлова, одного из руководителей партизанского движения в Крыму. Никто из присутствующих, кроме трёх человек, и понятия не имели, что среди них как раз присутствует один из представителей этого "народа-предателя". Яков Семёнович и профессор Иорданский даже не обернулись в мою сторону, понимая деликатность ситуации, а Валя, можно сказать, чужой для меня человек, почти ещё ребёнок, незаметно для окружающих крепко сжала мои совершенно мокрые от пота пальцы, выражая таким образом своё сочувствие. Мог ли я что-либо ответить этому полуграмотному экскурсоводу-коммунисту-полковнику, находясь на нелегальном положении на этой "исконно русской твердыне"?

Мне всегда нравился Севастополь, город какой-то удивительно светлый и яркий. Может быть, это было следствием того, что все посещения приходились на летнее, солнечное время года, когда даже серые здания светлеют, а от моря и неба распространяется какое-то своеобразное сияние, которое скорее ощущается, чем видится глазом. Как и в прежние годы, Севастополь был чист и ухожен, а обилие молодых парней в матросской форме придавало улицам города особый колорит. День выдался жарким и душным, время давно перевалило за полдень, и народ изрядно устал, хотя от объекта к объекту нас возили на автобусе. Вот и сейчас привезли нас к какому-то месту, и наша массовичка сообщила, что мы сейчас отправимся в одну из бухт, где стоят боевые корабли, в том числе подводные лодки, несущие боевое дежурство. Для посещения бухты надо получить разрешение в комендатуре, куда она сейчас отправится с нашими паспортами, а мы тем временем можем перекусить и немного отдохнуть. Она предупредила нас, что никаких фотоаппаратов с собой брать нельзя, иначе нарвёмся на крупные неприятности. Прошло минут двадцать или тридцать, в течение которых большинство расположилось на своих местах в автобусе, чтобы дать отдых уставшим ногам, кое-кто из старшего поколения даже успел вздремнуть, пользуясь чуть заметным сквознячком, продувавшим сидящих через открытые окна и двери, а остальные делились друг с другом своими впечатлениями, рассматривали купленные памятные открытки, рапанчики и всякие другие сувениры, без которых не обходится ни одна экскурсия. Наше тихое блаженство нарушил резкий, хорошо натренированный голос нашей массовички, которая вернулась из комендатуры с нашими паспортами:

- Кто здесь Аппазов?

- Я, - последовал мой короткий ответ, и я понял, что предчувствия меня не обманули. Почти все повернули головы в мою сторону.

- Вы останетесь здесь. Все остальные выходят, вас ждёт экскурсовод, возвращаться всей группой сюда же.

Два или три человека почти одновременно спросили:

- А в чём дело? - имея в виду моё отстранение от продолжения экскурсии.

- Товарищи, у нас нет времени с вами объясняться на эту тему. Если коротко, товарищ - крымский татарин.

- Ну и что? - кто-то продолжил вопрос.

- А то, что им нельзя находиться не только в Севастополе, но и в Крыму, - ответила она, показывая всем своим видом и интонацией в голосе, что ей дано знать гораздо больше, чем всем остальным, и уже совсем другим тоном продолжила, - выходим, выходим, дорогие товарищи, дискуссия окончена, время не ждёт. Ещё раз предупреждаю: все фотоаппараты оставьте здесь, в автобусе.

Каждый счёл своим долгом на выходе ещё раз взглянуть на меня, будто перед ним находилось экзотическое существо. Вступать в какие-то объяснения было бесполезно, да и кому и что можно было доказать. Будучи тугодумом по своей природе, я ни о чём не успел и подумать, как увидел, что Валя встала последней, подошла к входной двери, у которой стояла наша массовичка, и сказала ей:

- Я не пойду с вами, останусь здесь.

- Да вы что, девушка, - удивилась та, - ведь вы никогда больше этого не увидите! Пойдёмте, пойдёмте, я вас не могу ждать.

- Извините, я себя плохо чувствую, - сказала Валя и направилась на своё место рядом со мной.

- Ну, как знаете, - покачиваясь всем корпусом и недвусмысленно ухмыляясь, произнесла массовичка, - дело ваше, - и спрыгнула со ступеньки автобуса.

Откровенно говоря, я не ожидал от Вали такого поступка. Когда она опять села рядом со мной, я упрекнул её, чтобы хоть как-то отреагировать на её поведение:

- Почему вы не пошли вместе со всеми, Валя, ведь это должно быть очень интересно и красиво посмотреть на целую эскадру военных кораблей.

Вместо ответа Валя подняла на меня свои большие тёмно-серые глаза с длинными загнутыми ресницами, затем опустила их и заплакала, почти навзрыд, уткнувшись носиком в моё плечо. Я очень неумело попытался её успокоить, говоря какие-то глупые слова. Ясно было, что она не пошла вместе со всеми, чтобы поддержать меня, но сама не выдержала, и теперь мы как бы поменялись местами. Когда она чуть успокоилась, стала извиняться передо мной и объясняться:

- Понимаете, Рефат Фазылович, - говорила она, всё ещё всхлипывая, - как же они могли так поступить с вами?... Мне стало очень обидно за вас.... Вы же такой добрый, мягкий человек... Вы же не виноваты в том, что случилось...

Она говорила урывками, но мысли и чувства были понятны. Я слушал её и молчал.

- Вы не сердитесь на меня, Рефат Фазылович? Может быть, я плохо поступила? Я не могла... понимаете... просто не могла пойти с этой женщиной... которая обидела вас.

Я не перебивал её, видя, что она собирается ещё что-то сказать.

- Рефат Фазылович, вы, пожалуйста, извините меня, если я скажу глупость. Может быть, татары в Крыму и сделали что-то плохое, но я почти уверена, чувствую сердцем, что люди, у которых такие нежные, прекрасные песни, не могут быть злодеями. - И чуть переждав, попросила: - Расскажите мне, Рефат Фазылович, если вам нетрудно, что же было на самом деле. Я так мало знаю о вас. А о крымских татарах я вообще ничего не знала, пока не встретила вас.

Эта искренность, идущая из глубины души, просто покорила меня. До сих пор такого сочувствия, во всяком случае, выраженного на столь эмоциональном уровне, я не встречал даже от очень близких друзей и товарищей, которых было немало. В этот момент я был сильно раздосадован на самого себя и не был расположен к длинным разговорам.

Почему я не смог подавить в себе желание побывать в Севастополе, разве это было так необходимо? Неужели я забыл эту унизительную процедуру в Симферополе и сделанном предупреждении о моём временном нахождении по месту расположения санатория без права перемещения? Зачем надо нарываться на эту неприятность? А, может быть, это не так уж плохо: хоть несколько десятков человек узнали чуть больше о своей стране, "где так вольно дышит человек". Вероятно, уже завтра придётся покинуть санаторий, может быть, даже под конвоем.

- Хорошо, Валя, - сказал я, - расскажу вам, пока есть возможность, только соображу, с чего начать, потому что история эта длинная.

Начал с описания мая 1944 года и его последствий как для моей семьи, так и для всего народа. Рассказал о довоенном времени и о положении в Крыму во время войны. Валя внимательно слушала и почти не задавала вопросов. Коснулся истории завоевания Крыма и разрушения государственности и культуры крымских татар. Закончил своё повествование рассказом о незабываемой встрече с симферопольской милицией.

- Так что, Валя, - заключил я, - не удивляйтесь, если завтра предложат мне немедленно покинуть пределы Крыма. А я ещё раза два хотел побывать в Ялте, да и с вами, скажу откровенно, жалко так рано расставаться.

Валя была подавлена услышанным, и мы некоторое время сидели молча, каждый погруженный в свои мысли. Наконец она первая заговорила:

- Рефат Фазылович, ведь это очень страшно - то, что вы рассказали. Неужели у нас такое возможно? Если бы я сама не видела, не слышала, ни за что бы не поверила. Что же вы собираетесь делать? Могу ли я вам чем-то помочь?

- Чем тут можно помочь? Да ничем. Человек против государства - пылинка. Скажу откровенно, Валя, - я, как и многие другие, по наивности думал, что это - злодейство, задуманное и совершённое Сталиным. Но вы видите, уже пятый год, как его нет, а меня в Крым не то, чтобы жить, даже приехать отдохнуть не пускают. А что говорить об остальных, находящихся на положении навечно сосланных! Если народ в течение жизни одного-двух поколений не сможет вернуться в Крым, он обречён на исчезновение с лица земли; в силу малочисленности и разбросанности растворится в огромной массе других народов, не имея ни школ, ни литературы, ни культурных учреждений. Исполнится мечта Екатерины II о Крыме без крымских татар. Государства и народы постоянно воевали друг с другом, захватывали чужие земли, покоряли вражеские племена, но чтобы при этом преследовалась цель уничтожения целого народа - я такого не слышал. Конечно, историю я знаю плохо, не могу ручаться, что таких вещей никогда и нигде не было, но всё же, чтобы это происходило в наш цивилизованный век - трудно поверить. Это чудовищно.

Я возбудился и мог продолжать этот разговор сколько угодно, но в это время группа вернулась после осмотра боевых кораблей, люди расселись по своим местам, и мы тронулись в обратный путь. Сначала Валя следовала моим рекомендациям, чтобы не укачаться, а затем под влиянием усталости и обилия впечатлений задремала, а я получил возможность просуммировать события дня и составить какой-то план своего поведения на всякие возможные случаи.

Я решил завтра утром пораньше опять поехать в Ялту, может быть, в последний раз. В Ялте меня не найдут, а если даже за мной придут в санаторий, то в лучшем случае, оставят повестку, и дело отложится ещё на один день. О более серьёзных санкциях я не думал, это вряд ли было возможно.

Нельзя было не заметить по взглядам и по другим еле заметным признакам, что отношение участников нашей группы ко мне стало каким-то настороженным, какое часто бывает, когда в компании появляется новый, незнакомый человек. Неодобрительные взгляды чувствовала на себе и Валя. Может быть, жалели её, считая, что она попала под дурное влияние.

Наша традиционная вечерняя прогулка была короче обычной, так как перед ужином мы даже не успели немного отдохнуть. Яков Семёнович ни единым словом не напомнил о неприятном для меня событии и не пытался затронуть этот больной вопрос, хотя, я уверен, он был для него совсем не новым. Возможно, эту тему он считал слишком серьёзной, чтобы обсуждать её в присутствии нашей молодой спутницы. На этот раз предметом нашего разговора были крымские дороги. Оказалось, что Яков Семёнович знает историю строительства наиболее важных дорог в Крыму - как шоссейных, так и железных. Он был осведомлён о проектах дорог, могущих соединить предгорную часть полуострова с Южным берегом по кратчайшему пути с туннелем, мостами и виадуками, проходящими через живописнейшие районы горного Крыма. Рассказал о красотах Большого Крымского каньона, в который спускался в более молодые годы, и о проекте строительства вблизи него туристической базы. Он знал также о проектах строительства канатной дороги на Ай-Петри и выпрямленной шоссейной дороги на Севастополь. Я не знал, будет ли это благом или обернётся для Крыма очередным бедствием. Любое дело, касающееся Крыма, мною воспринималось только через призму его полезности в решении главного вопроса: возвращения народа на свою родину, восстановления его прав и сбережения природы Крыма, защиты ее от чрезмерной экспансии со стороны современной технической революции. Даже мне, полному профану в области геоморфологии, было хорошо видно, как идёт разрушение берегового ландшафта, а что делается с реликтовыми лесами в горных районах, с хрупкими водными артериями, пещерами, высокогорными пастбищами на Яйле, я и понятия не имел. Принцип наиболее агрессивной части общества - как можно больше взять и ничего взамен не отдавать, - наверное, и там делал свое чёрное дело. Бедный мой Крым!..

На прощание я опять отпросился у своих друзей на завтрашний день.