„ПРОЩАЙ, МАРКЕЛОВКА!“

„ПРОЩАЙ, МАРКЕЛОВКА!“

Погода в Арктике меняется с каждым днем, с каждым часом. Вчера густой туман мешал пробраться в пролив Аллен-Юнг, а сегодня неистовый свет низкого ночного солнца искрится по вздыбленным нагромождениям льда.

Солнечный день в Арктике для исследователей — клад. „Седов“ после исследовательского рейса входил в бухту Тихую. Домик-зимовщиков, новые пахнущие смолистым запахом радиостанция, баня, продовольственный сарай, оранжерея, мирно разгуливающие собаки-лайки — все словно наслаждалось отраженными в море лучами, и только двое зимовщиков были как-то особенно молчаливы. Начальник радио-метеорологической станции, молодой ученый, коммунист Иван Маркелович Иванов, всегда веселый, жизнерадостный, стал угрюм, тороплив, беспокоен.

Он чувствовал огромную ответственность за проведение зимовки, за жизнь людей, вверенных ему правительством союзных республик.

— Товарищ Иванов, — раздается голос метеоролога-наблюдателя комсомольца Мухина, — члены экспедиции пришли проститься, сегодня отплывают.

„Маркелыч“ съежился, глаза у него заблестели, забегали по развернутому журналу. Ветер, подувший с норд-оста, зашелестел страницами.

— Одну минуту. Дайте возможность проверить продовольственный склад.

— Где у нас сложена мука?

— Мука вон там, под навесом.

— Хорошо. Сейчас проверю и приду.

Матросы, кочегары, члены экспедиции, одетые в чистые рубахи, новые костюмы, обходили поселок, заглядывая всюду. Владимир Иванович Воронин говорил зимовщикам:

— На большом корабле я чувствую себя капитаном, но, когда я ухожу в море на шлюпке с шестью-семью моими матросами, я сам становлюсь матросом, и задача моя заключается лишь в том, чтобы своим примером в борьбе с природными трудностями сколотить коллектив.

— Земля Франца-Иосифа — это лодка, спущенная с большого корабля. В ней все вы должны быть равны. Условия Арктики требуют организованного человека. Будьте организованы, это поможет вам выполнить возложенную на вас историей задачу. Вот все, что вам может сказать старый моряк.

Зимовщики молча слушали. Тишина сковала зеркальную поверхность бухты Тихой.

В столовой в последний раз звучали голоса людей, спешивших выступить в новый рейс к неисследованным западным берегам Северной Земли.

— Товарищи!

Все смолкли, слушая тов. Шмидта.

— Мы оставляем здесь самых лучших ударников науки на попечение одного из преданнейших наших коммунистов.

— А где Иванов?

Скрипнула дверь.

— Здесь я, — проталкивается к столу Иванов, стряхивая с себя мучную пыль. — Все в порядке, товарищ Шмидт.

— Что в порядке?

— Продовольствие, снаряжение, научные приборы, — сам проверял.

— Превосходно. Это будет вашим ответным словом.

Говорить в такую минуту трудно. Грустно расставаться с друзьями, идем к берегу. С крыши на меня неожиданно бросилась кошка, уселась на моем плече и стала нежно урчать.

Пригретые солнцем полярные собаки безмятежно спали. Дымчатая кошка забеспокоилась, когда я стал спускать ее на землю. Бедняжка, — ей придется провести вторую зимовку на островах Гукера. Она тоскует по теплой стране.

Самойлович, крепко обняв Иванова, поцеловал его и отправился к шлюпке.

Захрипел первый гудок. Эхо отдалось на леднике, ударилось о скалу Рубини-Рок и замерло. Потек туман.

— До свидания, товарищи!

Третий гудок. Ледокол закачался. Винты замутили воду. На берегу девять мужчин и одна женщина, тов. Демме, садились в лодку.

Туман, сочившийся с острова Скотт-Кельти, постепенно закрывал молочной завесой остров Гукер и здание советской научной станции. Моторная лодка шла рядом. Ненец тов. Хатанзейский выкинул на радиомачте три морских флага. Старший штурман направил на них бинокль.

— Выкинуты флаги „Ф. Г. М.“

— Что они означают?

— Счастливого плавания.

Дробя лед, „Седов“ ускорил ход. Моторная лодка, окутанная туманом, скрылась из вида.

Наши ракеты, разрываясь вверху, на секунду освещали фиолетовым светом молочную завесу тумана. Над туманом еще ясно были видны контуры постройки станции и размахивающий руками Хатанзейский.

— Про-щай, Мар-ке-лов-ка! — протяжно рявкнул Московский и ушел на вахту, „к чорту в пекло“, как он называл кочегарку.

Тов. Шмидт послал телеграмму:

„3 августа „Седов“ покинул Землю Франца-Иосифа. Держим курс на мыс Желания, на северную оконечность Новой Земли, чтобы встретиться с ледоколом „Сибиряковым“, который вышел из Архангельска с грузом угля для нас. Сердечно простились с оставшимися на зимовку 11-ю товарищами. Им предстоит выполнить за год большую программу научных работ. Самая северная в мире советская научная станция оправдает доверие нашей общественности и ожидания мировой науки, представители которой следят за нашей работой с огромным интересом. Во главе станции остался И. М. Иванов, член ВКП(б), ученый географ, — участник знаменитой спасательной экспедиции на „Красине“ и прошлогодней — на „Седове“. Остальные зимовщики: метеоролог Голубенков, пять раз зимовавший на станции за полярным кругом; гидролог Мухин; географ Демме — первая женщина научный работник на такой широте; радист Иовлев с большим полярным стажем; механик Плосконосов, бывший шофер тов. Ворошилова, работавший потом на заводе; врач Кутляев; завхоз — коммунист Данилов; повар Постанов и два промышленника-зверобоя — ненец Хатанзейский и Кузнецов, оба — люди огромного опыта и отваги, активные участники гражданской войны“.

 Сумеем ли мы быстро прорваться через скованные веками ледяные поля?

С капитанского мостика четко слышалось:

— Так держать!

По цепи, от капитана к штурману, от штурмана к штурвальному, от штурвального в машинное отделение неслось:

— Так держать!

                       — Есть, так держать!

Ледокол, разрезая темно-синие волны, выступил к северной оконечности Новой Земли — к мысу Желания.