БЕЛОЕ МОРЕ. В ГОСТЯХ У ТЫКА-ВЫЛКИ
БЕЛОЕ МОРЕ. В ГОСТЯХ У ТЫКА-ВЫЛКИ
Краснофлотец Петров отрывисто отбивает первые склянки. Сменяются вахты.
— Закрыть трюмы, задраить иллюминаторы!
— Закрепить провизионные ящики на спардеке!
Ледокол начинает немного покачиваться. Волны яростно бьются у бортов. Терский берег, вдоль которого мы идем, закрыт мглой. Ориентируемся на мигающий свет Зимнегорского маяка. Скоро полярный круг. Оттуда курс на норд-вест, к острову Сосновцу. Недлинная остановка. Спущенная шлюпка через несколько часов доставила на борт большой моторный катер. На серых боках надпись: „Грумант“.
Грумант — древнее, связанное с арктическими легендами, название острова Шпицбергена. Матрос Юркевич в такт качке запел:
Грумант остров — страшен,
Кругом льдами обнесен,
И горами обвешен.
— Эх-э-э-э-э-э-э-э-х!
Ветер крепчает. Волны уже перекидываются за борт, обдают холодными брызгами оставшихся на палубе собак. Собаки, поджав хвосты, с пронзительным визгом убегают с кормы на нос и забиваются под „ледянки“ („ледянки“ — специальные лодки-сани, снабженные под килем парой полозьев для передвижения по снегу и льду).
Продолжаем знакомиться с судном. „Георгий Седов“, ранее носивший имя „Беотик“, построен в городе Глазго, в 1909 году, из самых лучших материалов и имеет наивысший класс — 100 A1. Во время мировой войны он был приобретен для зимней навигации в Белом море. Сейчас „Седов“ используется в ледовых разведках для Карской экспедиции, а весной — для промысла морского зверя (тюленя) во льдах Белого моря. Длина судна — 250 футов (77 метров), высота — 23 фута. Осадка — 20 футов, полная грузоподъемность — 1735 тонн, скорость — до 13 узлов. Ледокол снабжен радиостанцией с радиотелефоном. Команда ледокола — 36 человек.
Хочется спать, но соблазн увидеть новые места — велик. В дымке тумана показались сначала неясные коричневые очертания плоских берегов Новой Земли. Ветер еще усилился. Стлавшийся у гор туман разошелся. Берег как на ладони. В гости к ледоколу спешат птицы. С криком носятся над мачтой моевки (вид полярных чаек). Планируя большими крыльями, срезая прямые углы, пронесся серенький глупыш (полярный буревестник).
Осторожно подходим к ненецкому становищу в Белушьей губе. При входе в бухту „Самоед“ легли на створы, ведущие в бухту. Становище знает о нашем заходе. Оно взволновано приходом ледокола. Еще не успели отдать якоря, как от берега, подпрыгивая на волнах, к борту „Седова“ отплыла небольшая лодчонка.
Самойлович, протирая роговые очки, осматривается:
— Да это „губернатор“ острова — Сазонов.
По трапу поднялся коренастый, с криво расставленными ногами, небольшого роста представитель становища. Он был одет в вышитую косоворотку, потертую кожанку. Лицо сплошь засижено веснушками, пробивающимися даже под рыжими волосами бороды.
— Здорово, седовцы! Благодарю за заход. Чем могу служить?
Начальник экспедиции подошел к Сазонову.
— Мы к вам по пути. Земля Франца-Иосифа представляет для нашей республики не только большой научный интерес, но имеет колоссальное значение как будущее место для добычи и разведения пушного зверя.
Сазонов делает вид, будто не понимает наших намерений.
— Ну?
— Так вот, — продолжает тов. Шмидт, — нам нужны люди. Ваши охотники, приспособленные к полярным условиям, лучше других могут выполнить эту задачу.
— У нас нет лишних людей. Все заняты. Образовали промысловую артель. В Малых Кармакулах есть лишние люди.
— Хорошо, тогда мы сами поговорим с членами артели.
Две спущенные шлюпки быстро доставили нас на берег. Члены экспедиции разбрелись по острову. Стрелки, под командой Горбунова, осматривали местность, готовясь к встрече белых медведей. Руководимые Самойловичем, Шмидтом и Визе, мы обошли все становище.
Семья художника-ненца Тыка-Вылки (Новая Земля, становище Белушья губа).
— Идемте к председателю совета — тов. Тыка-Вылке.
Знакомой для многих бывавших здесь тропой идем к жилищу ненцев. Дом Тыка-Вылки, известного полярного художника-самоучки, не походит на другие. Он выглядит почти по-европейски. Из дверей высунулись и моментально скрылись детские головки.
— Идут…
В сенях и прихожей смрад соленой рыбы смешался с кислым запахом невыделанных шкур морских зверей. Со стен яркие плакаты кричали о гигиене.
Пелагея, жена Вылки, рассматривает ввалившуюся толпу. Ее привлекают большие роговые очки и запорожские усы Самойловича. Она толкает сидящую напротив старую, обрюзгшую самоедку:
— Самоловиц, Самоловиц…
Самойловича она знала давно. Он не раз проходил эти места на экспедиционном боте „Эльдинг“, но сейчас много народу, сразу не узнать.
— Самоловиц, Самоловиц, — опять к нам.
Тыка-Вылка гостеприимен:
— Садитесь, побалуемся чайком.
Коротко излагаем цель захода. Нужен охотник. Изба наполнена людьми. От дверей отделился крепкий, узкоглазый ненец — охотник-промышленник.
— Я поеду с вами.
Мы изумлены таким быстрым решением ехать в глубины Арктики. Знакомимся: он — бывший красный партизан, прекрасный охотник. Жена у него на Большой Земле.
Кинооператор упросил ненцев надеть праздничные наряды и инсценировать выбор охотника. Защелкали фотоаппараты, закрутилась кинолента.
Сазонов подхватил меня под руку и увел к себе.
— Зима была страшно холодная, ветры с утра до вечера. Льды уносило от берега, а вместе с ними и зверя. Голец не шел в сети. Сей год хорошо ловится только песец.
Он распахнул двери, и на меня глянула ослепительная гора шерсти — белых лисиц. Голубые песцы аккуратно были разложены на широкой полке. Здесь лежали тысячи рублей валюты.
— Вот оно золото, которое так необходимо нашей стране на тракторы, комбайны и машины, рождающие машины, — говорит представитель Госторга.
Сазонов рассказал, как в течение суровой зимы он объехал на собаках весь берег Баренцова моря. Был в становищах Русанова, в Крестовой губе. Первым прошел по Карской стороне до залива Литке, наметил места для постройки новых становищ. В этом году благодаря его разведке будет новое становище на шесть промышленников. Из плавника (леса, выброшенного морем) будут построены домики.
Сазонов показывает красный уголок с висящей на стене стенгазетой „Эрм-Ханеня“ („Полярный промышленник“). За „большую ночь“ выпущено три номера. В газете участвуют и женщины — из ненцев. В отделе „Бесхозяйственность“ нахожу следующую заметку:
„Картошка была получена плохая. Если бы нам дали ее в хорошем виде, то мы берегли бы этот дорогой на далеком Севере продукт. Беречь мы тоже не умеем. За этим надо следить зав. базой. И лук был частью порченый.
Мария Вылка“.
В газете есть свой раек и отдел „наше творчество“.
Местный поэт Иона в стихотворении „Свет“ пишет:
„Теперь дети не те,
Грамоте научились,
В пионеры записались,
Дальше дорогу узнают.
Для ник школа большая стоит.
Как весна начнется,
Моторы застучат.
Эко диво! Откуда моторы взялись?
Это Госторг привез промышлять.
Если по домам пройдешь,
Рисунков о боге не найдешь,
Лучше без бога жить, покойней:
От бога помощи не найдешь,
А от человека найдешь…
Да здравствует советская власть,
Да здравствуют малые народности“.
Заходим в прекрасно обставленное помещение школы-интерната, — оно надолго осталось в памяти…
— Северные дети любят науку. Они любопытны ко всему новому, — рассказывает нам педагог. Я с ними провел четыре года, остался на пятый, не могу бросить этих любознательных детей.
На стенах школ висят портреты — Ленина, Сталина, Калинина и др., а кругом их навешаны, сделанные руками школьников, различные поделки из моржовой кости. Больше всего внимания привлекает даровитая передача малышами северных пейзажей. Полчаса я перелистывал альбомы, впитывая в себя свежесть северной природы, переданной при помощи только одного карандаша десятилетним ненцем. Двое одетых в малицы ненцев доставляют меня к ледоколу. Из купоросно-синей воды со скрипом подняли тяжелые якоря. Отплываем в Малые Кармакулы. Ненецкая лодка скрылась из виду. Мелкий дождик закрыл становище Белушью губу. Провожавшие ненцы машут руками.
— Спасибо. Прощайте товарищи!