ПРОСТО МОРЕ И ЖИТЕЙСКОЕ МОРЕ

ПРОСТО МОРЕ И ЖИТЕЙСКОЕ МОРЕ

Сначала неприветлива, молчалива, непонятна Природа,

Но иди, не унывая, вперед, дивные скрыты там тайны.

У. Уитмен

Море — лоно всего живого на земле. Люди живут его милостями. Это огромное хранилище и одновременно регулятор тепла: оно — причина ветров, оно влияет на погоду и даже дерзает определять климат. Земля получает от него влагу, без которой не может произрастать ничто живое.

Если мы, люди, хотим заставить силы природы служить нам, то должны досконально их изучить. Потому разве не стоит посвятить свою жизнь изучению моря?

Тайны моря манили Нансена в плавании на «Викинге», и у берегов Гренландии, и во время дрейфа "Фрама".

Океанография привлекла его окончательно после работы над книгой о плавании «Фрама». И то было совсем не случайно. Книга суммировала и подытоживала океанографические наблюдения, сделанные в экспедиции. В то же время перед автором возникли еще не разрешенные проблемы, которые не могли не заинтересовать его как ученого. Температура морских вод… Соленость их… Течения… Дрейф льдов…

Молодая наука океанография требовала применения новых методов изучения, создания новой точной измерительной аппаратуры. Только в таком случае можно было надеяться раскрыть тайны морских глубин.

Нансен рьяно и со свойственной ему методичностью взялся за дело. Прежде всего он усовершенствовал приборы, необходимые для работы. Некоторые его оригинальные конструкции даже получили название «нансеновских». Очень важно было, например, иметь глубоководный термометр для измерения температуры воды с точностью до одной сотой градуса. И он создал такой термометр. «Нансеновский» черпак для получения проб воды из больших глубин и прибор для определения содержащейся в ней соли позволили сделать исследования большой важности.

Норвежское правительство построило специальный корабль для океанографических работ. В воздаяние научных заслуг отца Евы Нансен кораблю дали его имя — "Микаэль Саре". Подобно "Летучему голландцу", появлялся он в самых неожиданных, отдаленных морских «закоулках» от Азорских островов до границ пакового льда севернее Шпицбергена.

В этой плавучей лаборатории Нансен вместе с другими учеными выполнил обширную научную программу. Еще на «Фраме» внимание его привлекло то, что дрейф льда не совпадал с направлением ветра, а отклонялся вправо, притом всегда под определенным углом. Явление это Нансен объяснил вращением Земли. Вращение Земли, говорил он, воздействует не только на верхние слои воды, а распространяется и в глубь моря. На большой глубине отклонение вправо еще сильнее, и потому течение может даже направляться в сторону, противоположную ветру.

Гипотеза Нансена была решительно отвергнута большинством авторитетных океанографов и физиков. Тогда он попросил шведского ученого Экмана проверить его выводы математическим методом. И что же: данные Нансена, полученные им с помощью его усовершенствованной аппаратуры, полностью совпали с математическими расчетами Экмана. Мало того, расчеты эти, названные "спиралями Экмана", стали настолько общепризнанными, что вошли во все учебники океанографии.

Кропотливое изучение привело Нансена к мысли о существовании в северных морях трех слоев воды. Верхний слой образуют речные воды Сибири, Северной Америки, Скандинавии и воды тающих глетчеров. Ввиду незначительного содержания соли в этом слое он весом легче, но зато скорее замерзает, образуя своим ледяным и снеговым покровом изолятор для более теплого среднего слоя воды из Атлантического океана.

Средний слой, направляясь к северу, постепенно охлаждается, оседает и образует водовороты, влияющие на течение. Этими водоворотами Нансен объяснил такое явление, как миграция рыб — фактор, важный для норвежских рыбаков.

Много споров вызвало смелое утверждение Нансена, что толщу северных морей колеблют глубинные волны. Однако и в этом случае нельзя было устоять перед убедительностью его доводов. Еще большие дебаты вызвала его гипотеза о направлении течений у южных берегов Европы. Вопреки существовавшему мнению, что течения там направляются к югу, Нансен высказал противоположную точку зрения. Гипотеза его поначалу вызвала резко отрицательное отношение большинства океанографов, но постепенно стала считаться весьма правдоподобной.

Изыскания Нансена поражали своим своеобразным, не рутинным подходом к объяснению явлений природы и в то же время отличались необычайной простотой и силой в части научной аргументации.

Талантливость ученого не всегда совпадает с плодовитостью и эффективностью его трудов. В данном случае талант счастливо сочетался со щедростью его проявлений. Опубликованные специальные работы Нансена составили толстые томы. Кроме того, он много писал статей на различные научно-популярные темы.

Интересы его не ограничивались разработкой огромного количества собственных изысканий. Внимательно, чутко относился он к трудам других полярных исследователей. Отважные путешествия Руала Амундсена превратились в научное событие благодаря Нансену, оказавшему помощь Амундсену в разработке собранных материалов. Много помог он и профессору Ханзену в издании трудов по океанографии.

Океанография тогда была еще молодой наукой, во многом обязанной ценным трудам норвежских ученых. Однако было совершенно очевидно, что ее дальнейшее развитие невозможно без международного сотрудничества. И Нансен добился, что в Христиании был создан своего рода штаб, в котором ученые — представители разных наций — разрабатывали общие проблемы океанографии.

Удивительно активна деятельность Нансена в тот период. Профессор университета, он читает лекции студентам, усиленно трудится в своей лаборатории, часто выходит в плавания на яхте "Микаэль Саре", участвует в политической жизни страны. Даже досуги его полны движения.

В горах Телемаркена, вдали от людской суеты, у него построена хижина, полная тишины и покоя.

Как полнозвучно звучит в этой тишине голос собственной души! Прозрачное небо Телемаркена навевает мысли о лучшем, что есть на норвежской земле. Окутанные голубой дымкой, высятся вершины Скорее и Лифьед, внизу зеленый ковер ельника и сверкающие серебром озера. Эти лесные озера издали кажутся как-то по-особенному спокойными, умиротворенными. Такие же и леса: если к ним не подходить близко, может показаться, что в них никогда не орудовала опустошающая рука человека.

Норвегия… Любимая родина…

Не всем даже известно — представляет ли эта маленькая страна самостоятельное государство или является шведской провинцией? А в то же время весь культурный мир любуется сиянием ярких норвежских звезд: Генрик Ибсен, Бьёрнстьерне Бьёрнсон, Эдвард Григ, Кнут Гамсун. С ними в ряду многие другие замечательные норвежские поэты, музыканты, художники, ученые. Поразительно, что сравнительно немногочисленный народ внес такой большой вклад в общечеловеческую сокровищницу культуры.

И тем более несправедливым и ложным кажется зависимое положение этой страны. Некогда могучее государство викингов еще в средние века попало под власть датского короля, объединившего под своей короной три северных государства: Данию, Швецию, Норвегию.

Политическим принуждением, с помощью церкви и школы, датчане прививали в Норвегии свои обычаи и порядки; родной язык был в загоне, и люди, говорившие на нем, боязливо скрывались в отдаленных фиордах и недоступных горных ущельях.

Несколько столетий страна находилась под иноземной властью. Так длилось, пока Наполеон не положил конец владычеству Дании над Норвегией. Однако после падения Наполеона Норвегия в качестве "младшего союзного брата" попала под эгиду Швеции, где в то время по капризу судьбы королем стал бывший бонапартовский маршал Бернадотт.

Это вызвало бурное народное возмущение. Но Бернадотт силой оружия и с помощью англичан, грозивших блокадой, подавил сопротивление.

Правда, король Бернадотт вынужден был пойти на некоторые уступки, присягнув на верность конституции «союзного» государства. Свободолюбивые норвежцы (заметную роль в этом деле сыграл дед Фритьофа Нансена — пламенный патриот Ганс Сейердаль Нансен) добились удовлетворения и другого своего требования: Швеция признала Норвегию равноправным партнером в сношениях с иностранными государствами.

Все же в принудительной унии под торжественными фразами о свободе и братстве таился зародыш раздоров. Норвежцы видели во всем свершившемся свое поражение, а шведы, наоборот, ощущали себя победителями. Богатая консервативная Швеция, где главенствовало чиновное дворянство, подавляла страну, стремившуюся к демократии, уничтожившую у себя сословные привилегии и аристократические титулы.

В середине XIX века между «союзными» народами вспыхнул открытый конфликт. Поводом послужило решение шведов передать руководство внешней политикой министру, не ответственному перед норвежским стортингом.

Вспыхнувшая между двумя союзниками политическая борьба приняла острый характер. И вновь Норвегия потерпела поражение — шведы сумели настоять на своем, сделав лишь небольшие конституционные уступки.

Несмотря на формальные соглашения, Норвегия бурлила. Год от году положение внутри страны накалялось. Патриотически настроенные общественные круги требовали решительных действий и прежде всего расторжения унизительной унии. Один из радикальных вождей норвежских общественных кругов Бьёрнстьерне Бьёрнсон. имевший огромное влияние на весь народ, взывал: "Пора расторгнуть договор, зачумляющий нас!"

Поэт Бьёрнстьерне Бьёрнсон был близок Нансену. Помимо горячих дружеских чувств, их объединяла общность политических воззрений. Нансен тоже страстно ратовал за разрыв унии с Швецией и полный отказ от ее угнетающей опеки.

Действительно, положение Норвегии становилось невыносимым. Швеция, стремясь занять привилегированное положение, установила выгодные для себя торговые пошлины и тем самым подрывала экономику «братской» страны. А именно к этому времени торговый флот Норвегии стал одним из крупнейших в мире, он втрое превосходил флот шведов.

Отношения между соседствующими «братьями» ухудшались все более, приводили к частым правительственным кризисам и сменам министерских кабинетов. Попытки уладить спорные вопросы путем переговоров не только не ослабляли напряжения, а только усиливали взаимные упреки и обвинения. Шведы упорствовали в политических и экономических притязаниях, а норвежцы не поддавались им и еще активнее отстаивали свои права.

Нансен не остается в стороне от борьбы за национальную независимость. Человек решительных действий, он не ограничивается сочувствием патриотам, требовавшим изменения конституции и разрыва унии. Выступления в печати прославленного путешественника вызвали горячие отклики и за пределами его родины.

Уже названия его статей свидетельствуют об их целенаправленности: «Мужество», «Путь», «Мужчины»… "Речь идет сейчас ни больше, ни меньше, как о самостоятельности и чести Норвегии", — пишет Нансен в одной из статей. Эта позиция его тверда и неизменна, он проводит ее во всех своих выступлениях. "Король, — пишет он в другом месте, — обязан прежде всего охранять самостоятельность и честь нации. На то он и король. Воля норвежского короля не может быть иной, чем воля народа".

Норвежцы внимают пламенным словам своего героя. Однако народные лидеры колеблются, действуют нерешительно. И тогда Нансен призывает их: "К смелости! Нас пытаются запугать тем, что дело станет серьезным, если мы пойдем по прямому пути, единственному, который мы считаем ясным и приемлемым… Нас пугают тем, что мы склоняемся к незаконному положению, что на долгое время будем изолированы в Европе, что будем под угрозой нападения Швеции. Извечный страх! И никто не говорит о смелости. А разве весь народ не может быть смелым? Когда-то, во всяком случае, Норвегия обладала смелостью…"

Горячий призыв горячего сердца! Впрочем, иных слов и не следовало ожидать от человека, которому претит всякое выражение трусости, неуверенности, безволия. Путь его без компромиссов, прямой — к свободе!

Неудивительно, что норвежцы просят своего национального героя принять на себя политическое руководство. Один из радикальных деятелей при всеобщем одобрении обращается к Нансену: "Вы писали: "Нам нужны мужественные люди!" Вы имеете на то право, ибо вы Мужчина. И вы имеете право крикнуть: "Смелость!", ибо вы сами доказали собственную смелость. Вы говорите нам, что не можете быть государственным министром, так как отказались от религии. Но напомню вам известные слова Генриха IV: "Париж стоит мессы!" Возьмите руль в свои руки, Фритьоф Нансен! В этот момент вы — знамя Норвегии!"

То был не случайный, единичный голос. Выдающийся норвежский писатель Гуннар Гайберг от имени многих сограждан также просит Нансена взять руль в свои руки. Он говорит: "В эти дни Нансен доказал, что и в политике он может влить в нас свою смелость, свою энергию и огромное чувство собственной ответственности. И это не бюрократическая ответственность с оглядкой и нерешительностью, а настоящее сознание долга духовного вождя, планирующего великие планы и осуществляющего их со всей силой своей воли и с готовностью заплатить жизнью за свою веру.

Вспомним, что говорит Ибсен: "Самый сильный человек тот, кто стоит один". Фритьоф Нансен стоял один под полярным небом.

За эти дни мы все почувствовали: человек с Ледовитого моря — горячий человек!"

Несмотря на все уговоры, Нансен решительно отказывается возглавить национальное движение, так как не чувствует в себе призвания политического деятеля. Он хочет служить родине иным образом.

Как представляет Нансен свою миссию? Ответ дает его дневник — этот субъективный, но честный свидетель важнейших душевных событий. Целый рой мыслей, требующих своего воплощения, тревожит Нансена. Цель их, по существу, одна — созидание, творчество, труд. Во имя чего? Чтобы на его примере грядущие поколения ощутили жизнь во всей силе и полноте, прониклись очищающей красотой природы.

Горы Телемаркена… Там обитатель одинокой хижины размышляет о своем человеческом долге. Мысли об этом сопутствуют ему постоянно, повсюду. И летним днем у горного ручья, когда лучи солнца, преломляясь в зыбких струях, делают видными камешки на дне. И в зимние звездные вечера, когда прямые высокие ели так покровительственно простирают свои ветви над заснеженными кустами.

Неизменны эти мысли, как и несмолкаем голос совести и неутомимы поиски истины. С высоты гор Телемаркена человек, которому люди обязаны покорением Арктики, прозорливо вглядывается в бесконечность вселенной, и губы его шепчут, высказывая вслух заветную мысль: "Новый мир должен быть построен, и я хочу его строить…"

Глухой осенью 1905 года внезапно нарушилось уединение обитателя хижины в Телемаркене. Сюда из далекой долины сквозь кромешную темь ночи прибежал парень, доставивший срочную депешу — норвежское правительство просит Фритьофа Нансена безотлагательно прибыть в столицу по делу государственной важности.

Земля звала спуститься с облаков…

Не дожидаясь рассвета, по скалистым горным тропам Нансен добирается до озера Сёркьё, прыгает в лодку, гребет до противоположного берега, там вскакивает на велосипед, мчится на нем весь остаток ночи, чтобы поспеть на утренний поезд, который на следующий день доставляет его в Христианию.

Столица, как море в бурю, волнуется, клокочет, выходит из берегов повседневности. Государство на грани войны: Швеция предъявила ультиматум, в котором требует от мятежного «брата» полной покорности.

Совет министров настоятельно просит Нансена немедленно выехать в Лондон. Почему? Зачем? Авторитет героя Арктики там необычайно высок. Потому он, наверно, сможет уговорить англичан, заинтересованных в дружбе с молодой Норвегией, одернуть ее "старшего брата", зарвавшегося в своих угрозах. Шведы, конечно, испугаются вмешательства великой державы, столь искушенной в политических интригах.

Уже через день Нансен в Копенгагене, где ведет переговоры с датским министром иностранных дел, британским и германским посланниками. И в тот же вечер он в Лондоне, успев на пути туда написать воззвание к своим соотечественникам.

Положение накаляется с каждым часом. Норвежские патриоты срывают шведские флаги, топчут их и швыряют в море. Призывы к свободе разносятся по всей стране, от заброшенных рыбачьих поселков до столицы, где беспрерывно заседает стортинг, дерзнувший объявить расторжение унии.

Разгневанные шведы называют свершающееся опасным революционным пожаром, который надо затушить любыми средствами.

О войне шушукаются, говорят, кричат громко. В обеих странах проводятся мобилизации армий.

И в этот грозный момент раздается голос человека, в честности и прямоте которого не смели усомниться даже враги.

"Чего мы хотим? — обращается Нансен в своем воззвании к соотечественникам. — Мы не хотим войны и распрей на Скандинавском полуострове. Это было бы политическим преступлением, которое раз и навсегда разрушило бы возможность взаимного понимания и дружбы. Это нужно ясно себе представить по обе стороны границы… Наша вера в себя не должна кружить голову. Если возросла наша сила, то еще легче пойти на уступки… Как мы не хотим, чтобы нас унижали, так и мы не должны унижать других. Такое поведение является признаком низшей культуры и скверной политики…"

Словом и делом борется Нансен за предотвращение войны. В Лондоне он спешит посетить всех влиятельных лиц, могущих способствовать его миссии: министров, членов парламента, представителей прессы. "Время не терпит! — доказывает он. — Вот-вот возникнет война! Но ее не поздно остановить, если вмешаются люди доброй воли… Помогите! Помогите! Помогите предотвратить войну между братскими народами!"

Нансен не уговаривает, нет! — он бьет в набат.

Увещевания человека, которого почитал весь мир, падали на благоприятную почву не только потому, что англичане тоже чтили его имя. Война повредила бы растущим экономическим связям Англии с Норвегией и, наоборот, усилила бы Швецию, которую поддерживала Германия.

Вот почему Уайтхолл особенно чутко прислушивается к призывам норвежского поборника мира и в конце концов произносит свое веское слово: британские послы в Берлине, Стокгольме, Христиании делают соответствующие демарши, и пламя возникающей войны гаснет.

Случилось бы так, не будь вмешательства Нансена, — трудно сказать. Во всяком случае, норвежские и шведские газеты счастливо сообщали: "Мир! Мир!.."

"Мир!" — радовались оба народа, еще недавно чуть было не занявшиеся беспощадным истреблением друг друга.

"Мир…" — светло улыбался тот, кто готов был отдать всего себя этому великому делу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.