ЧЕЛОВЕК НАХОДИТ СЕБЯ

ЧЕЛОВЕК НАХОДИТ СЕБЯ

Я берег забыл, я в море — весь!

Бьёрнстьерне Бьёрнсон

В воскресенье седьмого мая Нансен отмечает в своем дневнике: «Нижняя поверхность молодого льда иногда красноватого цвета. Сегодня мы шли сквозь такой лед. Я попросил спустить шлюпку и добыл кусок для микроскопического анализа. Оказалось, что красный цвет объясняется присутствием мельчайших растительных организмов, которые держатся на нижней поверхности льда. Это были различные виды кремневых водорослей, которые настолько ярко окрашивают лед, что, когда он ломался под судном, то море поблизости казалось кровавым.

Крефтинг говорит, что такой лед обычно встречается там, где находится детная залежка. Это правдоподобно. Если нижняя поверхность льда краснеет от этих растений, значит их находится в воде очень много, а они служат пищей для мелких животных, например ракообразных, которыми, в свою очередь, питаются тюлени, в особенности детеныши».

Через три дня в дневнике, после обычных сведений о состоянии погоды и местонахождении судна, Нансен пишет: «Мы видели редкого гостя в этих водах — огромного гренландского кита, который несколько раз всплывал вблизи судна, выбрасывая струю водяных брызг. В отличие от крупных сельдяных китов у него нет плавников на спине. Именуется он „полосатиком“. В прежние времена этот ценный кит в изобилии водился в арктических водах, преимущественно вдоль кромки льдов Шпицбергена. Целые флотилии крупных промысловых судов отправлялись — в особенности в XVII и XVIII веках — промышлять этих китов, главным образом для удовлетворения женского тщеславия: китовый ус шел на женские корсеты и корсажи. Китовый жир тоже был нужен — из него вытапливали ворвань для ламп.

Гренландский кит средней величины дает 20 тонн сала, а самые матерые даже 30 тонн. Общий вес кита примерно 70 тонн. Свое неуклюжее тело передвигает он в воде при помощи мощного хвоста. Голова у него гигантских размеров, длина ее составляет почти треть всего тела.

Область распространения гренландского кита ограничена. Об этом свидетельствует такой любопытный факт: в Дэвисовом проливе был добыт необыкновенно крупный кит, в жировом слое которого обнаружили гарпун с меткой корабля „Жан“ и датой сорокалетней давности. Корабль этот затонул в Дэвисовом проливе, а кит еще десятки лет продолжал странствовать в тех же водах».

Нансен тщательно исследовал распространение и добычу гренландских китов за несколько столетий. И пришел к выводу, который выразил в гневных строках:

«История истребления кита — позорная глава истории человечества, она лишний раз доказывает, как мы еще далеки от того, чтобы считаться разумными, здравомыслящими существами. Мы уничтожаем одного из самых крупных великанов природы, не приносящего никому никакого вреда. Мы не можем прийти к международному соглашению для предотвращения варварского истребления полезного животного и для сохранения источника постоянной и верной выгоды. Получается такое впечатление, что люди, охваченные хищническим инстинктом, сознательно закрывают глаза на это дело».

Горячо ратуя против хищнического отношения к природе, Нансен отнюдь не был против разумного ее использования. Вот почему он сам деятельно участвует в тюленьем промысле и становится завзятым охотником.

Тринадцатого мая Нансен с гордостью записывает в дневнике, что ему впервые доверили повести шлюпку на промысел. Описание этой охоты характерно для автора дневника:

«Нас спустили на воду, и мы на веслах пошли по направлению, где заметили тюленей. Волнение было изрядным. Крупная зыбь швыряла льдины, и следовало смотреть в оба, чтобы они не раздавили шлюпку. Притом волны перекатывались через низкие льдины, образуя воронки водоворотов. Нелегко стрелять при такой зыби!

Мы напали на лежку молодых крапчатых тюленей. То были главным образом годовалые звери, которые пугливее старых.

Первые звери, когда мы приблизились, успели скрыться в воде, не подпустив на выстрел. Но потом нам повезло: мы убили трех на льду, одного в воде, затем еще четырех на льду. Под конец дело пошло еще лучше, мы добыли всех зверей, каких там только встретили.

На следующей льдине два тюленя лежали рядышком и спали. С трудом выбравшись из водоворота, наша шлюпка приблизилась к ним на выстрел. Нас отделяло сравнительно небольшое расстояние, но ни один зверь не подымал головы. Я жду — ни один не шелохнется. Я прицелился в того, что был поближе, хотя он лежал так, что стрелять было неудобно.

Прогремел выстрел. Зверь лежал все так же неподвижно, и только струйка крови, образовавшая во льду круглую красную ямку, показывала, что пуля попала в цель.

Другой тюлень при звуке выстрела приподнял голову, осмотрелся, взглянул искоса на своего навеки уснувшего товарища и снова спокойно разлегся. Мне из-за туши убитого зверя был виден только его затылок. Делать нечего, я выстрелил, но пуля лишь слегка задела тюленя, он быстро приподнялся и заковылял к воде. Новый выстрел уложил его на самом краю льдины.

Затем мы заметили двух тюленей, с разных сторон льдины спускавшихся к воронке. Я выстрелил сначала в одного. Он упал раненый. Вторая пуля снесла ему череп. Я прыгнул на льдину, чтобы найти другого тюленя. И налетел прямо на него. Он поднялся и бросился наутек. Я выстрелил, и голова его разлетелась на части.

Тюленей здесь было немного, вскоре наша побойка кончилась, так как на судне подняли сигнальный флаг — нам пришлось вернуться на борт. В нашей шлюпке было 13 убитых тюленей. Мы добыли больше всех и заняли первое место. Второе — Оле Могеруд».

Опередить самого лучшего охотника Оле Могеруда было делом вовсе не простым! Достичь такого успеха мог далеко не всякий. Но вскоре студент Христианийского университета завоевал еще большую славу среди команды «Викинга».

Случилось то в праздник вознесенья, когда были отменены все работы на корабле. День стоял солнечный, теплый. После праздничного сытного обеда вся команда собралась на палубе. Люди незамысловато подшучивали друг над другом, затем принялись развлекаться игрой в «лисий капкан».

Крепкие мускулы надо иметь, чтобы играть в эту игру. Если ноги недостаточно сильны, то лучше и не ложиться спиной на палубу и не пытаться перекувырнуть противника, уцепив его своей ногой.

Господин студент в этой игре оказался непобедимым. Сначала он подкинул корабельного плотника Оле, затем кубарем полетели Ханс, Улаф и остальные матросы, рискнувшие потягаться силой с господином студентом. Даже тяжеленный Христиан, прозванный за свою толщину «Баллоном», мячом покатился по палубе. Только с долговязым Паулем пришлось чуть повозиться и то лишь потому, что его не сразу удалось подцепить и подкинуть.

Крефтинг, подсмеиваясь, следил за игрой и вдруг заявил:

— А со мной не желаете померяться силой?

— Охотно! — ответил Нансен.

Оба легли на спину боком друг к другу, вытянули как полагается ноги, сцепились крепко правыми руками, затем каждый вскинул правую ногу. Рывок! И под общий хохот капитан полетел в сторону.

— Все так случилось, — оправдывался Крефтинг, — оттого, что господин студент поспешил, а я не успел приготовиться. Попробуем еще разок, но с условием не спешить…

Ну что же, они снова легли на палубу, и Нансен дал капитану время приготовиться.

— Готово! — скомандовал Баллон, давясь от смеха.

Борьба началась, но почему-то на этот раз Нансену не удавалось хоть чуть сдвинуть противника. Крефтинг будто прирос к палубе. И даже когда Нансен поднатужился и напряг все силы, тот не сдвинулся с места.

Команда гоготала во всю глотку. Но вдруг Крефтинг застонал и вскрикнул:

— Сдаюсь!

Нансен отпустил его, поднялся и стал осматриваться. Почему все так гогочут? Ах, вот в чем причина: капитан, оказывается, зацепился левой ногой за скобу на палубе, надеясь таким способом удержаться на месте. Однако это ему не удалось, господин студент чуть не разодрал его надвое.

— Вот это силач! Всех поборол, даже самого капитана… Ей-ей, первый силач! — Такие веселые голоса давно не слышались на «Викинге», и под град насмешек каждый побежденный вручил победителю свой проигрыш: щепоть жевательного табаку.

Праздничные дни редко случались на «Викинге». Вскоре началась охота на хохлача, от которой зависел успех всего промысла.

Хохлач — самый крупный вид северного тюленя. Только его близкий родственник морской лев, обитающий в Тихом океане и в Южном полярном море, отличается еще большим размером. Голова хохлача темная, почти черная, к носу она расширяется, образуя раздувающийся кожаный колпак вроде плотной подушки. Колпак этот красуется на голове взрослых самцов, а у самок он существует лишь в виде припухлости над носом, которая не раздувается.

Хохлач — замечательный пловец, ныряльщик и такой ловкий прыгун, что может выпрыгнуть прямо из воды на торос высотой до двух метров. Старый «колпачник» силен, храбр и, когда ранен, бывает опасен для охотника. Промысел на хохлача добычлив и выгоден, однако не прост. Темноголовые звери на белом снежном фоне выделяются черными кляксами. Если их много, то из бочки на мачте их можно заметить в подзорную трубу на расстоянии до двадцати километров, а в хорошую погоду еще дальше.

В то же время приходится следить и за другим — нет ли поблизости конкурентов? Недаром зверобои говорят: «За карточным столом нет друзей, нет их и в нашем деле». Каждый старается обмануть соперника, для чего применяют всякие хитрости. Когда, например, замечают судно, еще не открывшее лежбище, то разводят пары и полным ходом идут в обратном направлении. Заманив конкурента подальше, затем, якобы лавируя во льдах, поспешают обратно на прежнее место к лежбищу.

Уж тогда не жалеют угля!

Именно так поступил капитан Крефтинг, заметив, что к большому лежбищу приближается «Кап Норд». Капитан заманил «Кап Норд» в другую сторону, затем резко изменил курс и просигналил колоколом: «Полный ход!» Кочегары, исполняя команду, набили топки углем до отказа и, чтобы еще более повысить давление пара, даже закрыли предохранительный клапан.

«Викинг» с такой силой таранил льдины, что они с шумом раскалывались на мелкие осколки. А когда встречались две плотно прижатые льдины, форштевень вклинивался в них, позволяя корпусу судна втиснуться и проскользнуть в узком проходе.

То и дело раздавалась команда: «Лево руля!.. Так держать!.. Право руля!.. Круче!.. Отдай!» Двое рулевых, обливаясь потом, вращали штурвал. Винт крутился бешено, оставляя голубые водовороты.

«Викинг» подошел к крупной залежке. Протяжно прозвучала команда: «Свистать в хоз!» Тотчас всполошился весь корабль. Люди живо оделись, боцманы выдали им охотничье снаряжение, патроны, галеты, шпик, пиво в анкерках. И вскоре десять шлюпок отвалили от борта.

Нансен попал стрелком на шлюпку рулевого Христиана Баллона, в которой находилось еще четверо людей для свежевания добытых зверей. Быть стрелком в таком составе означало великую честь.

К хохлачу надо подплывать иначе, чем к гренландскому тюленю, к которому подбираются скрытно. Охотясь на хохлача, наоборот, идут открыто, напрямик, и даже лучше, если он издали заметит шлюпку. Тогда зверь подымает голову, таращит глаза, затем спокойно укладывает свой колпак на лед.

Гребцы на шлюпке Баллона изо всех сил налегали на весла. Впереди на льдине лежал крупный хохлач, Он, пристально поглядев на нечто приближавшееся к нему, выказал некоторое беспокойство и чуть придвинулся поближе к воде. Тогда по знаку стрелка Нансена вся команда разом рявкнула. Зверь от неожиданности опешил и застыл на месте. Гребцы тем временем еще сильнее налегли на весла.

Тюлень опять стал подтягиваться к краю льдины. И снова по знаку стрелка раздалось рявканье охотников, еще более громкое и жуткое. На миг это остановило тюленя, но затем он пополз к краю льдины, так что ласты его уже свесились к воде. Даже самый дьявольский рев теперь не смог бы удержать его от бегства.

Осталось одно последнее средство остановить зверя — всадить пулю в край льдины, чтобы испугать его осколками. А почему не попытаться выстрелить в него издали? Потому, что надо бить только наверняка, иначе раненый зверь стремглав кинется в воду и увлечет с собой ближайших соседей.

Нансен прицелился. Выстрелил. Ледяные брызги разлетелись широким веером. Тюлень в страхе втянул голову, попятился и обалдело выпучил глаза.

— Стоп! — скомандовал Баллон.

Гребцы уложили весла вдоль бортов. Шлюпка продолжала скользить дальше. Рулевой держал курс прямо на зверя. Все выжидательно устремили взгляд на стрелка. В этот миг все зависело от его выдержки и умения.

Нансен приложил приклад к щеке. Помедлил… Так показалось всем в шлюпке. Наконец нажал на спуск. Прогремел выстрел. Пуля пробила череп зверя, и голова его поникла на льду, покрытом пушистым снегом.

Охота началась успешно.

Июль был уже на исходе. Люди валились от усталости, но не прекращали добычливой охоты. Трюмы судна ломились от тюленьих шкур и сала.

Нансен превратился в завзятого зверобоя. Одежда, руки и давно не бритое лицо покрылись коростой из грязи и ворвани. Умываться было некогда. Зато случалось иногда принимать невольные ледяные ванны.

Однажды, выгрузив шкуры на судно, шлюпка, которой управлял рулевой Баллон, снова вышла на промысел. В тот день охота так изнурила людей, что они засыпали на веслах. Стрелок Нансен держался крепче других. Потому он взялся столкнуть багром льдину, преградившую путь шлюпке, но багор соскользнул — Нансен бултыхнулся с головой в воду.

Плеск пробудил дремавших людей.

— Господин студент за бортам! — закричал кто-то в страхе. — Тонет! Тонет!..

— Нет! — откликнулся Нансен. — Плыву… Ледяная вода жгла тело, промокшая насквозь одежда тяжко тянула ко дну, все же он вплавь добрался к шлюпке. Одной рукой ухватившись за борт, а другой за край льдины, он стал подтягиваться на мускулах. Но когда осталось сделать последнее усилие — забросить ногу за борт, шлюпка от толчка вильнула вбок, и Фритьоф вторично погрузился под воду.

Только тренированный спортсмен мог выдержать это трудное испытание. Нансен вынырнул и вскарабкался на ближайшую льдину. Тут он скинул сапоги, вылил из них воду, снял всю одежду, как мог выжал ее и надел на себя. Так, в сырой одежде и сапогах, продолжал промысел.

Шлюпка Баллона вернулась на судно поздно, к вечеру. К тому времени одежда на теле стрелка высохла, а он сам был, как обычно, весел и бодр.

В другой раз купание в ледяной воде было еще более рискованным — во время опасной охоты на медведя.

Надо сказать, что свирепый хозяин полярных просторов ростом и силой значительно превосходит своего лесного собрата. Одним ударом лапы он может уложить на месте здоровенного тюленя. Несмотря на большой вес и громоздкость, белый медведь очень проворен. Он прыгает с легкостью кошки и бегает по неровному льду с изумительной быстротой. Недаром этот отъявленный бродяга пускается в самые отдаленные странствования.

Однажды такого матерого зверюгу Фритьоф заметил из дозорной бочки на мачте. Медведь брел между торосами невдалеке от судна.

— Пойдем на него? — предложил Фритьоф капитану.

— Пойдем! — живо откликнулся Крефтинг и, в свою очередь, обратился к матросу Паулю, тоже страстному охотнику:

— Иди с нами!

Они схватили ружья, опустились на лед, быстро добежали до места, где должен был находиться медведь. А он как в воду канул! Охотники туда-сюда, видят на свежем снегу отпечатки медвежьих лап, а его самого обнаружить не могут.

Так метались долго, пока штурман из дозорной бочки не просигналил, в каком направлении надо искать. Потом штурман рассказывал: «Ну и поводил же вас медведь за нос! Вы направо, а он позади плетется. Вы налево, и он туда же. Вы прямо — он топает следом. Глядя на эту игру, мы тут животы от смеха чуть не надорвали!»

Когда охотники, наконец, нашли медведя, тот пустился наутек. Нансен бросился за ним вдогонку, да впопыхах забыл о коварных, подтаявших краях льда. Едва во весь мах он прыгнул через широкую полынью, край ее подломился. Охотник бултыхнулся в воду. Спасти ружье было его первой заботой. Он кинул ружье на лед, а сам поплыл к низкому краю льда и выкарабкался из полыньи.

Погоня продолжалась. Нансен был без куртки, в шерстяном свитере и в комнатных сандалиях. В такой легкой одежде, вымокший насквозь, он перегнал даже долговязого Пауля.

Когда за торосом показался медведь, Нансен вскинул ружье. Но зверь проворно кинулся в воду, и пуля только ранила его в бок. Фритьоф помчался вдоль полыньи, чтобы добить медведя, шкура которого белела далеко в голубой воде. Где он вылезет? Угадать было трудно. Может быть, на другой стороне полыньи? Охотник без колебаний решил перебраться туда по двум ледяным глыбам, плывшим посередине.

Прыжок! И он на первой льдине. Стараясь сохранить равновесие, Фритьоф приготовился к новому прыжку. Вдруг впереди показалась мошная голова. Передние лапы медведя уперлись в край льдины. Еще миг, и он кинулся бы на охотника.

Балансируя, Фритьоф приложил ружье к щеке. Выпалил. Пуля попала зверю в грудь, он стал погружаться в воду. Фритьоф ухватил его за ухо и придержал.

Отставшие охотники подоспели, когда жирная туша зверя уже всплыла на поверхность.

— Я страшно испугался за вас! — воскликнул Крефтинг. — Медведь вынырнул у самых ваших ног, а вы стояли очень неустойчиво. Казалось, вот-вот свалитесь прямо в пасть. А я стрелять не мог: вы загораживали собой цель…

Медведь оказался самым крупным из всех убитых охотниками «Викинга». На нем было много шрамов от ран, полученных в схватках со свирепыми сородичами. Чтобы вступить в единоборство и одолеть такого богатыря, следовало обладать отвагой необычайной.

Фритьоф обладал этим качеством в полной мере. В сплаве с настойчивостью и волей отвага его становилась безудержной. Поэтому, едва с судна просигналили о появлении еще трех медведей, он снова ринулся навстречу опасности.

Просто, без прикрас описал он эту охоту в своем дневнике. «Раз я уже вымок, не имело смысла обходить полыньи. Если через них нельзя было перепрыгнуть, а из воды торчала ледяная „подошва“, я переходил по ней „вброд“. Не было „подошвы“ — пускался вплавь. Благодаря этому мой путь значительно сокращался.

Вскоре я догнал наших ребят. Они лежа поджидали медведя, который шел прямо на них. Я притаился чуть поодаль, чтобы не мешать им. Но заметил, что один из стрелков обернулся, посмотрел на меня и шепнул что-то своему товарищу. Они, видимо, испугались, как бы я не опередил их, и поспешили выстрелить, но только ранили зверя, который пустился наутек. Посланная мною пуля пробила грудь убегавшего зверя. Он упал, но снова поднялся и побежал. Я за ним, вдруг он повернулся и пошел мне навстречу. Пуля уложила его на месте.

Теперь была очередь за следующим медведем. Нам дали сигнал из дозорной бочки. Мы пошли в указанном направлении и сразу же увидали медведя, лакомившегося тюленьей тушей. Он был так занят, что не заметил, как мы подкрались на приличную дистанцию. Я не вполне был уверен в меткости своих товарищей и не хотел подходить ближе, полагая, что смогу попасть с такой дистанции.

Я свистнул, чтобы медведь поднял голову. Никакого результата. Еще раз — с тем же неуспехом. Тогда я свистнул изо всей силы. На этот раз зверь поднял голову. Я приложился и спустил курок.

Одновременно выстрелили двое остальных. Медведь повалился навзничь в воду. Я подбежал к краю полыньи, полагая, что зверю влепили сколько следует, и стал преспокойно ждать, чтобы его прикончить.

Но я сильно просчитался: медведь был хитер и вылез из воды за торосистой льдиной. Под ее прикрытием он с легкостью кошки выпрыгнул и убежал, А я остался с длинным носом.

Я пустился вдогонку. Улаф Хольместрандинг, у которого не было ружья, а лишь тюлений багор, побежал за мной, но отстал у первой широкой полыньи, через которую нельзя было перепрыгнуть. А я бросился в воду и поплыл на другую сторону.

Улаф покатился со смеху. Такого способа преследования медведя он еще не видал. Захотев перещеголять меня, он притянул к себе багром плывшую небольшую льдину и прыгнул на нее. Теперь настала моя очередь посмеяться: Улаф шлепнулся на край льдины руками и грудью, а ноги по пояс утопил. Высокие непромокаемые сапоги его доверху наполнились водой. Началось выливание ее из сапог.

Мне недосуг было дожидаться. Улаф ревел вслед, чтобы я не уходил: у него ведь нет ружья, как же оставаться одному с медведями. Я посмеялся над ним и побежал своей дорогой.

Бегу по льду, то нагоняя медведя, то отставая. Погоня продолжалась с одной льдины на другую. Медведь, если не мог перепрыгнуть через очень широкую полынью, бросался вплавь, тогда я нагонял его изрядно. А потом я сам оказывался у полыньи, и мне приходилось переплывать ее, и тогда он уходил далеко вперед.

Миля за милей оставались позади, а зверь все не выдыхался. Но когда мы пробежали уже четыре мили, он начал делать петли, а я побежал напрямик; это помогло.

Видно, он начал уставать, и я замедлил бег. Затем он скрылся за торосом, а я, воспользовавшись этим прикрытием, снова кинулся во всю прыть. Он заметил мою уловку и тоже прибавил ходу, но спустя некоторое время опять замедлил бег.

Наконец я нагнал его и прострелил ему грудь. Он сделал несколько скачков и рухнул на лед. Пуля, поразившая его за ухом, положила конец его страданиям. Это был мой последний патрон».

Характерный рассказ! Наверно, любой охотник в таком случае расписал бы свой подвиг в тонах более героических. И не мудрено, что капитан Крефтинг и кое-кто из команды, наблюдавшие в подзорную трубу, как Нансен бегал и плавал взапуски с медведем, потом часто вспоминали эту необычную охоту.

Для многих на «Викинге» студент представлял загадку. Люди ломали себе голову над тем, для чего, собственно, он копается в кишках тюленей, медведей и птиц, измеряет температуру воды и занимается многими другими, тоже как будто никчемными, делами.

Однажды корабельный плотник спросил капитана:

— А кем будет потом этот Нансен?

Капитан был несколько озадачен таким вопросом и сказал, что, по его мнению, господин студент собирается стать натуралистом. По-норвежски это слово звучит «натурфорскер», но плотник спутал его со словом «натурфукер», что означает — невежда. И возразил:

— Ну, нет!.. А вот я вам скажу, кем он будет: скотским доктором.

— Это почему? — спросил капитан.

— Хе-хе, я видел, как он ловко кромсает зверей.

Но студент занимался не только изучением животного мира. Даже камни на поверхности плывущих айсбергов дали ему повод сделать любопытные научные выводы.

У гренландских берегов встречались особенно крупные айсберги. На некоторых из них выделялись какие-то темные пятна. Однажды показался такой черный айсберг, что издали можно было принять его за остров. Когда «Викинг» приблизился к нему, удалось разглядеть на ледяной поверхности разбросанные камни.

Как они попали туда? Капитан разрешил студенту отправиться на шлюпке, чтобы исследовать это явление.

Ледяная гора высоко возвышалась над водой. Стены ее, с одной стороны крутые, обрывистые, с другой — пологие, почти сплошь были покрыты мелкой щебенкой и такими большими камнями, что одному человеку поднять их было не под силу.

Молодой ученый тщательно обследовал айсберг и пришел к выводу, который разрешил сомнения многих геологов, — в состоянии ли айсберги уносить с собой с суши столько камней, что из них могут образоваться в море донные отложения и банки?

— Да! — уверенно утверждал Нансен. — Некоторые айсберги переносят на себе колоссальные количества каменного материала. Когда они тают или опрокидываются в море, то их груз погружается в воду и отлагается на дне морском. Ежегодно множество айсбергов с таким грузом передвигаются с места на место, разнося массы камня по пути своего дрейфа. Охота на хохлачей уже подходила к концу, когда льды сковали «Викинг». Начался длительный, трудный дрейф. Судно двигалось зигзагами по Датскому проливу, Какая-то неудержимая сила гнала судно то в одну, то в другую сторону. Ветер? Течения? Или что-либо другое?

Нансен рьяно взялся за составление карты дрейфа. Каждодневно отмечал он малейшие изменения в положении судна. Одновременно измерял силу ветра и морского течения. Наблюдения его дали интереснейшие результаты. Поначалу казалось, что именно могучий ветер гнал льды и с ними судно к северу. Затем без всякой видимой внешней причины дрейф вдруг резко изменил свое направление. Через несколько дней ветер ослабел и настал полный штиль, а «Викинг» несло к югу. Следовательно, пришел к заключению Нансен, не ветер, а морские течения гонят корабль, скованный льдом.

Но, может быть, ветер все же оказывает существенное влияние на характер дрейфа?

Сравнительное изучение обоих факторов позволило утверждать, что ветер почти совсем не влияет на силу течения. А главной причиной капризно-изменчивого движения льдов является конфигурация морского дна. В Датском проливе, кроме того, заметную роль играет теплое течение Ирмингера, идущее на север вдоль широкой отмели к западу от Исландии.

Как это часто вдруг случается в Арктике, внезапно произошла перемена: томительный дрейф вдруг прекратился. «Викинг» вырвался из ледяных тисков и вышел на чистую воду.

Курс на родину!

Опять море, колышется синее море. Все паруса надуты ветром, и снова мерно работает винт. За кормой остается широкий пенистый след. Впереди пламенеет солнце, оно золотит верхушки мачт, играет в стеклах иллюминаторов. Там впереди Норвегия…

По случаю радостного возвращения команда за обедом получила по стаканчику пунша. Общий восторг вызвал тост, который провозгласил господин студент: «За моряков-полярников, за их жизнь, полную трудов и борьбы!»

Потом капитан спел песню своего любимого поэта Брауна:

Скоро мы Стикс переедем в челне,

Что ждет нас там, мы не знаем.

Знаю одно, и в том радость моя:

Песни, любовь меня ждут, друзья!

Изнурительный зверобойный промысел и рискованное плавание во льдах оставались позади. Трюмы «Викинга» до отказа набиты шкурами, салом и ворванью. Охота была напряженной, однако добычливой. Молодчага капитан Крефтинг! Строговат, требователен, зато дело свое знает отлично. Матросы и охотники-зверобои заработали не худо. Ох, уж весело они теперь погуляют на берегу! А потом, после короткого отдыха, снова отправятся в море.

«Викинг» быстро приближался к родным берегам. В конце июля из-за горизонта выглянули вершины гор. Потом показались скалистые островки, шхеры, холмы, одетые лесом, зеленые пашни. Мелькнул маяк Турунгена. И, наконец, ясным летним утром якорь «Викинга» с грохотом полетел на дно Арендальской гавани.

Студент Христианийского университета Фритьоф Нансен ступил в тот день на норвежскую землю с ясной целью и твердым убеждением посвятить себя полярным исследованиям.

Плавание на «Викинге» принесло ему многое — как обогатился его жизненный опыт и как закалился характер!

Но уйма новых и сложнейших «отчего и почему» с неумолимой настойчивостью требовали ответа: ныне они все сосредоточились в одном слове — Арктика.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.