Молекулы, пушки, торпеды

Молекулы, пушки, торпеды

Летняя практика 1925 года закончилась традиционными общеучилищными гонками на Малом и Восточном Кронштадтских рейдах.

Состязались мы на катерах, вельботах и шестивесельных ялах. К чести бывших «подготовиловцев», добрая половина призов осталась за ними. Наш катер занял первое место. Каждому из нас выдали жетон в виде спасательного круга с перекрещенными веслами и римской цифрой «I». Гонку под парусами выиграл катер, на котором старшиной имел честь быть пишущий эти строки. Приз нагрудный жетон в виде темно-синего эмалевого щита с накладной золотой шестеркой и разрезным фоком — был особенно красив.

Находясь в отпуску, эти знаки морской доблести мы носили на фланелевках с особой гордостью. Хвастаться не хвастались, а рассказать, в каких жарких схватках они добыты, не отказывались. Слушая нас, парни хмыкали, девчата восхищались, а мы при этом искренне сожалели, что нет с нами и не будет Володи Перелыгина (в силу некоторых обстоятельств ему пришлось уйти из училища). Вот уж кто рассказал бы: мы и сами не разобрали бы, что было, а чего не было…

Возвращаемся из отпуска в Ленинград. Училище на месте. Все по-прежнему. А вот народу курсантского и училище прибавилось. Что сие значит? Оказалось, Военно-морское подготовительное училище расформировано, его выпускники переданы в высшие училища, в том числе и в наше.

Наше училище выпускало универсалов — вахтенных начальников. Каждый выпускник мог быть назначен на корабль штурманом, артиллеристом, торпедистом, минером и даже ревизором, проще говоря — хозяйственником. Исходя из этого и был построен весь курс обучения. Первый год: математическая подготовка, мореходные науки, морская практика; второй год: продолжение мореходных наук, основное изучение оружия, зимой — в училище, летом — на боевых кораблях, в арсеналах — с практическим применением оружия; третий год: мореходные науки, основная тренировка в артиллерийских и торпедных стрельбах, государственный экзамен. Летом в качестве корабельных курсантов — практика на боевых кораблях, на командных должностях. Затем выпуск на основе оценок госэкзамена и командования кораблей за практику. Такая система, не лишенная своей логики, была в старом флоте, она оставалась и до начала тридцатых годов.

Все началось с химии, с ее теоретической части. Преподаватель инженер-химик Абрамов читал свой предмет мастерски, иллюстрируя лекции остроумными примерами. Абрамова мы очень уважали, дивились, как он свободно владеет материалом. И все же, кроме Волкова, Романовского, Афиногенова и Алферова, у которых хватало воображения видеть все эти молекулы, большинство из нас, честно говоря, химию зубрили. Зубрили до умопомрачения.

Если Абрамов был очень требовательным преподавателем, то Ворожейкин человек известный в мире химиков — и вовсе не давал нам спуску. Зачеты сдавали ему по многу раз, пока он не убеждался, что знания у курсанта твердые.

Ворожейкин и Абрамов все же заставили нас химию осилить, и мы смогли приступить к практическим работам. Химическая лаборатория, так же как и физический кабинет, в училище была оборудована прекрасно. Рабочие столы, шкафы, полочки, вытяжные шкафы — все сделано из чистой, без сучка, светлой березы. Табуретки для занимающихся тоже из березы, с конусообразными массивными ножками, на которых установлена небольшая, с углублением, чтобы было удобнее сидеть, массивная крышка, закрашенная черным лаком. Жаль, что теперь таких не делают.

Практические работы нам были больше по душе. После одной из них Абрамов сказал:

— С теорией вы выплыли в свободном плавании, что ж, это неплохо. Мы с вами научились делать пороха, правда — в мизерных количествах, но все же пороха, взрывчатые вещества. Остается самая малость — взрыватель, вернее его капсюль, или, как в просторечии называют, пистон. Сейчас мы попробуем получить гремучую ртуть.

Абрамов показал нам, как это делается, и попросил Волкова и Торева повторить операцию самостоятельно.

Пока Абрамов, уйдя в дальний угол, чем-то занимался, ребята успели увеличить объем и вес компонентов вдвое. Полученную горошину положили на наковальню, и Волков трахнул по ней молотком… Зазвенели разбитые химические пробирки, одно стекло в вытяжном шкафу…

— Поздравляю с окончанием курса химии. Все как обычно. — Глаза Абрамова смеются.

Лаборант, подбирая разбитое стекло, ворчит:

— Каждый раз на этом самом месте… Только успевай посуду заготавливать…

На этом наше химическое образование закончилось.

Приступили к изучению артиллерийского, торпедного и минного оружия. Занятия по артиллерии вел Шейн. Для этого человека, влюбленного в свое дело, артиллерия действительно являлась «богом войны». Он был искренне убежден, что важнее артиллерии на флоте ничего нет. Калибры, пробиваемость, дальность, скорострельность, вес снарядов, пороховых зарядов приводили нас в изумление. Артиллерией увлеклись все. В артиллерийском кабинете стояли артиллерийские установки до 120 миллиметров. Что касается более крупных калибров, то их изучали только по отлично выполненным чертежам. Не будь в кабинете главстаршин-лаборантов, завзятых комендоров, мы не смогли бы как следует изучить артиллерийское дело. Шейн часто рекомендовал при затруднениях обращаться именно к ним. Он постоянно внушал нам:

— Придете на корабли, не стесняйтесь учиться у старшин-сверхсрочников. Они имеют богатейший опыт. Вообще, молодые люди, будете командирами — не кичитесь, не козыряйте своими знаниями. Главное — не торопитесь использовать данную вам власть, будьте скупы на взыскания и внимательны к стараниям подчиненных… Как видите, я уже лыс, поверьте мне: не утверждайте себя властью, данной вам, а добивайтесь, чтобы подчиненные признали в вас командира. Это великое дело, когда подчиненные в вас верят. В артиллерии секунды решают все. Понимаете, какое значение в этих условиях имеет взаимное доверие и, я бы сказал, уважение. Артиллерийская служба требует во всем величайшего порядка и дисциплины, а они начинаются с головы — с командира, то есть с вас. Учитесь быть подтянутыми и во всем аккуратными!

Артиллерию мы изучали старательно и знали ее, как говорил Шейн, «подходяще».

Минное оружие неожиданно для нас стал преподавать Суйковский. Предмет он знал превосходно. В первую мировую войну Суйковский был старшим офицером на одном из крейсеров, которые ставили мины у берегов Германии, чуть ли не в Кильской бухте, чем нанесли значительный урон противнику и заставили его втянуться в широкие и дорогостоящие тральные операции.

Новая встреча была обоюдно приятна. Суйковский, видя знакомые лица, даже расчувствовался:

— Повзрослели-те как… Еще бы! Два года — срок немалый.

Выдержав небольшую паузу, Суйковский так начал свою первую лекцию:

— Русский флот в развитии и применении минного оружия всегда был впереди других флотов. Достаточно обратиться к событиям и опыту минувшей войны на Балтике…

Началось изучение бывших тогда на вооружения мин 1908 и 1912 годов, бесхитростных по конструкции, но внушительных по разрушительной силе.

Торпедным оружием мы занимались под руководством Добровольского, воспитанника самого Л. Г. Гончарова — профессора Военно-морской академии, авторитетнейшего на флоте ученого в области развития боевых средств на море и средств борьбы с ними. Добровольский ваял на себя все вопросы, связанные с историей развития и теорией торпедного оружия. Изучение материальной части торпед и торпедных аппаратов шло под руководством лаборанта Осипова, а проще — дяди Яши, истинного «бога» торпедного дела.

Торпеда своей машиной и всем хозяйством, связанным с движением в водной среде, остроумной системой управления вертикальными и горизонтальными рулями меня просто приворожила. Это тебе не артиллерийский снаряд: вылетел из ствола и летит, неуправляемый. Торпеда, точно живое существо, сама держит направление сразу в двух измерениях и несет заряд более ста килограммов.

В нашем классе, как и на всем курсе, возникали жаркие дебаты. Спорили о преимуществах артиллерии и торпед. Артиллерия, безусловно, оружие надежное, но для нее надо строить линкоры, а вот торпедой можно стрелять с любого катера…

— С аэропланов бомбы бросают, а почему не могут бросать торпеды? — как-то мечтательно заявил Алферов.

Володя у нас был известный фантазер — то у него «икс-лучи», то теперь с аэропланов торпеды кидать собирается.

Однако споры спорами. А как решить, кем быть? Вот жгучий вопрос вопросов, который вставал перед нами…