«Хау ду ю ду»

Обменявшись прощальными сигналами с нашим северным спутником гидрографом, отряд снялся с якоря. Мы держали путь в Ледовитый океан, который за время нашего отсутствия посуровел, задышал холодными ветрами, стал гребнями волн набегать на борта кораблей.

Еще в Белом море Гедримович и особенно Алексеев начали чаще вызывать нас на астрономические наблюдения, требуя решения все большего числа задач. Всякие попытки хоть намекнуть на то, что мешает погода, непреклонно отвергались:

— Море не паркетный зал. Уметь работать в трудных условиях — значит уметь работать в любых условиях. На войне самая благоприятная погода — это плохая погода, которая затрудняет действия противника.

Отряд шел вне видимости берегов. Ничто другое, кроме астрономии, не могло определить его место в океане. Может быть, поэтому все, не зная устали, брали высоты, работали с альманахом, с мореходными таблицами и усердно разрешали загадку: где же мы плывем в океане?

В один из дней отряд резко повернул почти на зюйд, к берегу. Нам принесли новые карты северной части норвежских фиордов. Появился Гедримович.

— Для сокращения расстояния и экономии угля часть пути отряд пойдет фиордами. Кроме всего ранее сказанного прошу в обязательном порядке производить зарисовки приметных мест корабельного фарватера. Рекомендую при всяких неразрешимых на «курсантских дебатах» вопросах в любое время подчеркиваю, в любое время — обращаться к нам. — Жест в сторону Алексеева и стоящего рядом с ним Никанора Игнатьевича.

Разумеется, у многих эти штурманские зарисовки выглядели как детские рисунки. Отличились те, у кого и раньше дело обстояло неплохо, и художники стенгазеты Обухов, Соловьев, Романов. Наши «штурманские боги» сменили гнев на милость. Гедримович взял произведение Соловьева и стал разглядывать его с какой-то особой ласковой внимательностью, затем показал его нам и с большой теплотой сказал:

— Вот вам работа, которая принесла мне утешение и неподдельную радость. Ставлю ее всем в пример.

За сутки до прихода в Берген па «Авроре» все свободные от вахт были собраны у продольного мостика, с которого комиссар корабля объявил:

— Скоро придем в Берген. Большинству он знаком по прошлому походу. Как вести себя, повторять не стану — сами знаете. Но есть и новое. В Бергене стоит отряд американских эскадренных миноносцев. На рейде будем находиться неподалеку друг от друга. Наши корабли, дисциплину, культуру, внешний вид и поведение моряков на берегу будут сравнивать и оценивать. Могут быть провокации. На них не поддаваться! Мы с командиром рекомендуем на берегу время проводить группами — по три, лучше по пять человек. Помните о чести флага Красного Флота.

Команду распустили. Везде только и разговору что про американцев. Какие у них корабли?.. Сами они что за люди?.. В общем, международная тема завладела всеми.

По случаю международного смотра и без того чистенькую «Аврору» прибирали, что невесту к свадьбе. Верхнюю палубу второй раз драили с песочком, ползая на коленях. Работали до седьмого пота, подбадривая себя шутками.

К назначенному сроку все было сделано в ажуре, как любил говорить главный боцман крейсера. Прибранная, ухоженная, «Аврора» и впрямь была хороша.

Берген встречал нас, как старых знакомых, радостно. После всех официальных церемоний мы с любопытством принялись рассматривать четырехтрубные американские миноносцы. Их внешний вид, за исключением более овальных носовых обводов, далеко уступал нашим кораблям. А вот то, что на каждом миноносце имелись моторные катера, явно всем пришлось по душе. У нас даже на крейсере моторных катеров в то время не было.

Кроме нас и американцев на рейде, вдалеке от наших кораблей, стояла французская канонерская лодки «Анкер».

При увольнении на берег почти каждый участник прошлогоднего похода встречал знакомых. Никакой отчужденности и настороженности, даже застенчивые фрекен смело здоровались с нашим братом. На сей раз норвежских мальчишек было — не протиснуться. Они окружали нас, хватали за руки, пытались куда-то тащить, провожали гурьбой, что-то горячо говорили.

На берегу встретили американцев. Как правило, парни рослые, форма не лишена изящества, особенно интересны были брюки клеш, которые не имели ни одной пуговицы, а па бедрах зашнуровывались, чтобы при падении в воду их можно было быстро снять. Головной убор — белая панама с вертикально поднятыми жесткими полями. Американцы не чурались знакомства с нами, но стоило появиться их патрулю, вооруженному резиновыми дубинками, — полная отчужденность.

С французами, несмотря на запрет их начальства, у нас сложились самые дружеские отношения. «Камарад» — было словом, которое нас сближало. Нередко дружеское похлопывание по плечу подкреплялось небольшой бутылочкой норвежского пива, жадными расспросами о жизни страны рабочих и крестьян.

Симпатичные ребята — французские матросы в своих томно-синих беретах с кокетливыми помпончиками. Их поражала простота отношений на наших кораблях между офицерами, как они говорили, и подчиненными. Добротности нашего обмундирования они откровенно завидовали. Мы поинтересовались, почему их канонерка стоит на отшибе, далеко от наших кораблей. Из жарких речей французских ребят кое-как, с грехом пополам, уразумели: их командир, боясь нашего «красного» влияния, хотел даже покинуть рейд. Покинуть не покинул, но общаться экипажу канонерки с красными матросами запретил.

По традиции в один из дней для нашего отряда были назначены гребные гонки. Стараемся. Сами чувствуем, видим: гребем все, как один человек. Наш катер уже вырвался вперед корпуса на четыре. Вдруг слышим — с американского миноносца матросы что-то кричат и свистят. Это нас-то, призовых, освистывают?! Этого еще не хватало. Всех злость взяла. Сейчас мы вам покажем «хау ду ю ду»… Со второго миноносца свистят еще пронзительнее.

— Орлы, носы не вешать! Гребете — лучше быть но может! — подбадривает нас командир катера Грицюк.

Гонку мы выиграли. На американцев были злы до предела. Отошли только много позже, когда узнали, что у американцев свист — знак одобрения. Вот ведь как бывает!

Во время прошлого похода в Тронхейме местные коммунисты устроили вечер смычки с экипажами советских кораблей. Это врезалось в память. Теперь и бергенцы предложили провести прощальный вечер в самом большом рабочем клубе. Мы, разумеется, согласились.

В клубе сразу установилась атмосфера настоящей дружбы. Хором пели понравившиеся норвежцам русские песни. В образовавшемся кругу — танцы. Одним словом, разошлась, развеселилась молодежь.

Михаил Рязанов, стоя у открытого окна, увидел на улице небольшую группу французов.

— Камарад! — помахал он им рукой, жестом приглашая в клуб.

Появление французов у хозяев возражений не встретило.

— Ребята, давайте «Яблочко»!

Мы стали напевать мотив, прихлопывая в ладоши. В круг вышел Кухаренко, потом Перелыгин, Умовский, за ними потянулись и другие… Стихийно началось настоящее флотское «Яблочко»… Как только стены выдержали! Под наше «Яблочко» даже французы сольно отбили чечетку. Смех, аплодисменты… Со всех сторон несется: «Камарад!.. То-ва-рыш!..»

— Ребята, мы же интернационалисты, давайте пригласим и американцев! — предложил кто-то.

Но, к нашему удивлению, услышав про американцев, норвежцы решительно запротестовали. Никакие уговоры не помогли. Закончился вечер пением «Интернационала».