Глава шестая. ВЕЙМАРСКИЙ КРУГ. ПОЭТЫ И ОДНОКЛАССНИКИ
Глава шестая.
ВЕЙМАРСКИЙ КРУГ. ПОЭТЫ И ОДНОКЛАССНИКИ
Еще одной интересной личностью в веймарском кругу общения стал для Иоганна Себастьяна поэт Соломон Франк. Он не зарабатывал на жизнь поэзией, служа при дворе в качестве высшего секретаря консистории. С этой должностью ему приходилось совмещать обязанности директора герцогской библиотеки и хранителя нумизматической коллекции. Франк относился к совсем другому поколению, нежели Бах и Вальтер, будучи на четверть века старше их обоих. Навряд ли Бах близко дружил с ним — хотя Соломон имел репутацию человека душевного и отзывчивого, — но поэзию его знал хорошо и ценил.
Здесь уместно еще раз вспомнить Альберта Швейцера, утверждавшего духовную близость Баха воззрениям пиетизма, несмотря на его твердые ортодоксальные позиции. Религиозные стихи Франка пиетисты могли, без сомнения, поднять себе на знамя — так много в них эмоций, субъективной «душевности» и мистического восторга. В то же время пиетизму как учению поэт говорил твердое и решительное «нет». Вероятно, из-за боязни потерять службу — ведь правящий герцог являлся убежденным ортодоксом? А может, Франк искренне считал себя ортодоксом, не признаваясь в «пиетистических» наклонностях даже самому себе. Впрочем, субъективные восторги и чувственная эмоциональность Франка меркнут перед некоторыми образцами духовной поэзии гамбургского советника Бартольда Генриха Брокеса.
На двор Иисуса волокут,
И стражники, чтобы распалиться злее,
Зовут других злодеев
И с ними вместе его бьют
По телу нежному бичами
С железными шипами.
(Здесь и далее в этой главе перевод Я. С. Друскина)
Самое интересное, что данный текст стал классическим для «Страстей Христовых». На него писали музыку такие титаны, как Гендель, Телеман и Маттесон. Впрочем, «Страсти» в лютеранской традиции того времени исполнялись с колоссальной пышностью.
В частности, премьера произведения Телемана состоялась во Франкфурте при стечении несметной толпы народа и присутствии важных персон. Интересен факт: в церковь пускали только тех, кто имел с собою напечатанный текст «Страстей». Подобные предтечи современных музыкальных шоу были в XVIII веке весьма популярны. Так и представляется что-то среднее между советским поэтом-агитатором и рок-певцом, взывающим к стадиону в приступе драйва:
Что ж, терзайся, злых приспешник,
Раб греха, скули, как пес,
Вой, рыдай, но вместо слез
Кровью плачь, упрямый грешник.
Соломон Франк, на тексты которого писал Иоганн Себастьян, был гораздо консервативнее Брокеса. У него не найдешь таких, доходящих до вульгарности, эмоциональных клякс. Но и он рвется прочь от старой доброй традиции. А Бах, блестяще используя весь арсенал музыкальной риторики эпохи барокко, усугубляет и делает выразительнее его чувственные образы.
Блестящий и непревзойденный баховский биограф Филипп Шпитта страшно огорчен таким поведением своего объекта. Анализируя дуэт на слова Франка «Komm, mein Jesu, und erquicke», он ужасается: «Этот дуэт драматичен, что недопустимо в церковной музыке». Действительно, Бах настолько усиливает и подчеркивает музыкальным аффектом слова «Ах нет, ах да, ты ненавидишь меня! Я люблю тебя!», что дуэт воспринимается как любовный, особенно когда в нем участвует сопрано, а не бестелесные детские голоса. А ведь речь идет о взаимоотношениях Бога и человеческой души!
Вот он, пиетизм. Иначе как мог бы Иоганн Себастьян, искренне верующий человек, писать на такие чувственные тексты.
Обратимся к еще одному образцу поэзии Франка, озвученному Бахом:
Приди, сладостный час смерти,
мой дух вкушает мед из пасти льва.
Пусть конец мой будет сладок,
торопись, последний час, я к Спасителю спешу.
Ну разве удивителен восторг романтиков перед Бахом?
Помимо Франка, в круг немузыкальных веймарских знакомств Иоганна Себастьяна входил Иоганн Маттиас Геснер — молодой (шестью годами младше Баха) проректор Веймарской гимназии, в будущем — знаменитый ученый. Спустя много лет он станет профессором элоквенции (риторики и словесности) в Геттингене и откроет своим современникам красоту Плиния и Горация, которых до того многие изучали только для овладения латынью. Неизвестно, насколько они дружили. Интересовались друг другом наверняка. Иоганн Себастьян знал латынь и любил «покопаться» в текстах. Судьба свела их много позже, когда Бах уж переехал в Лейпциг, а Геснер стал ректором Томасшуле.
И еще один человек, не из числа музыкантов, приезжал в Веймар специально ради Баха и гостил в его семье. Его звали Георг Эрдман. Когда-то именно с ним юный Себастьян, покинув дом старшего брата, отправился в далекое путешествие на север Германии. Бывшие школьные товарищи предавались воспоминаниям за кружечкой вина. Сколько они пережили вместе — учение, случайные заработки вроде похорон и свадеб, голод, скитания и мечты о будущем… Баху нравилось настоящее — с любимой женой, богатой интеллектуальной жизнью и манящей перспективой когда-нибудь сменить старика Дрезе в должности капельмейстера. А Эрдман, преуспевающий юрист, с удовольствием пил вино, слушая импровизации товарища, и рассеянно внимал его рассуждениям о карьере музыканта. Мысли его парили далеко от Германии, где он не видел для себя возможности заработать соответственно своим высоким амбициям. Его привлекала далекая и непонятная Россия с ее энергичным государем, нуждающимся в ученых иностранцах. А Бах… цеховой музыкантишка при довольно захудалом дворе — не тот масштаб.
Возможно, мы ошибаемся, и встречи двух товарищей в начале 10-х годов XVIII века были исполнены душевности и взаимоуважения. В конце концов, занятой Эрдман без особой нужды находил время навещать Баха, тоже не праздного человека. Но сохранилось письмо Баха к Эрдману — крик о помощи. В нем видно до подобострастия самоуничижительное отношение композитора к бывшему однокласснику, а ныне — важной шишке. Документ отправлен из Лейпцига в 1730 году. Оригинал его находится в Центральном архиве древних актов в Москве.
Да-да, именно в Москве. Желание Эрдмана сбылось. Он смог обратить на себя внимание Петра I во время путешествия императора по Европе в 1718 году и стал резидентом, то есть дипломатическим представителем, постоянно находящимся в иностранном государстве.
Он действительно имел влияние и, скорее всего, мог бы посодействовать переезду Баха в Россию. А со стремлением композитора руководить музыкальным процессом на больших пространствах можно только представить, на какие небывалые высоты вознеслось бы музыкальное искусство Москвы или недавно возникшего Петербурга. Но Эрдман на письмо не ответил, оставив нас кусать локти…
Не стоит порицать германского дипломата за этот поступок. Неудобный, взрывной характер Баха мог отбить желание помощи даже у более близкого друга. Что говорить об одноклассниках, чьи пути давно разошлись? Да и русской музыке не стоит печалиться о Бахе, как об упущенной возможности.
Вероятно, наоборот, ей повезло лучше сохранить свою самобытность, не попав под воздействие такого титана.
Письмо Баха нашел его биограф Шпитта, благодаря своему знакомому, имевшему доступ к русским архивам.
Завершая тему веймарских знакомых Иоганна Себастьяна, нельзя не упомянуть в этой связи Георга Филиппа Телемана (1681–1767) — самого «раскрученного» композитора эпохи барокко. Ромен Ролан называл его «счастливым соперником Баха». Действительно, судьба постоянно подбрасывала им поводы для соперничества, в котором Бах оказывался в проигрыше. Не единожды Телеман, будто злой гений, возникал на пути нашего героя, занимая выгодное место буквально перед носом у последнего.
Зато в XIX веке романтики отомстили за Баха. Удачливому сопернику припечатали клеймо «ремесленника»и «эпигона». Его фантастическую плодовитость и успешную карьеру использовали против него. Кто лучше всего пробивается? Ну, конечно, бездарность. Кто создает необъятное наследие? Разумеется, графоман. Даже музыкальных биографов и исследователей он долгое время не интересовал, поскольку сам написал свою биографию, да не единожды, а трижды, к тому же еще с литературным блеском. Разве может настоящий художник заботиться о таких мелочах? Вот Бах-то обошелся со своей биографией с редкостным равнодушием, дав повод разгадывать ее уже столько лет.
Любопытно видеть, как «по одежке» композитора встречают его музыку вполне бесспорные профессионалы. И как медленно и непредсказуемо формирует время свои полочки.
Сегодня сочинения Телемана вновь популярны, и судьба, похоже, перестала заставлять его соперничать с Бахом.
В жизни это соперничество совершенно не мешало композиторам дружить. Не во всем соглашаясь с Телеманом, Бах испытывал к нему глубочайшее уважение, и тот отвечал взаимностью. Они даже стали кумовьями, причем Телеман сам предложил себя в качестве крестного, когда узнал о рождении Филиппа Эммануэля. Семья Бах неоднократно гостила у Телемана.
Пусть этот выход самого известного и авторитетного из веймарских знакомых Баха завершится одой их современника, авторитетного теоретика и лексикографа Иоганна Маттесона:
Корелли хвалят все; Люлли — у славы в храме,
Один лишь Телеман взнесен над похвалами.