Тень птицы

Тень птицы

В юности, бывало, ходил на охоту. Не раз доводилось видеть: выстрелишь в летящего селезня, и он, если ранен смертельно, вдруг начинает стремительный взлет вверх и уже оттуда, с высоты, камнем падает вниз. Что-то похожее произошло в Ташкенте с человеком, летчиком гражданского флота. Фамилию не стану называть, назову первой пришедшей на ум — Ваничкиным.

Дело было среди дня, я вышел из киностудии на Шейхантауре. На улице Навои было изрядно милиционеров: напротив, на стадионе «Пахтакор» шел интересный футбольный матч. Только сделал три шага, как над головой, задевая колесами макушки тополей, срывая с них ветки и листья, бреющим полетом пронесся самолет, показавшийся мне гигантским.

Не успел сообразить что к чему, как опять его увидел. Вдалеке из-за крыш самолет (теперь было ясно видно — двухмоторный) круто взлетел вверх, поднимаясь все выше, и потом сверху, с огромной высоты пикирующим полетом… вниз!

Улица, ахнув, замерла. Все, задрав головы, остановились.

Самолет исчез за деревьями. Закрыл глаза, ожидая эха далекого взрыва, а когда глянул, опять его увидел: он взлетал ввысь. Успокоился, решив — учение особого рода — и сел в подъехавшее такси…

Спустя некоторое время мне рассказали об этом полете, все оказалось и обыденней и трагичней, чем предполагал.

Жил в Ташкенте летчик Ваничкин — ас Отечественной войны, грудь в орденах! Пришла победа, стал служить в гражданском флоте: один из лучших пилотов, исполнительный, дисциплинированный, летал на международных линиях, последние годы на трассе Ташкент — Кабул.

Время идет, человек стареет. Настал день, когда Ваничкина вызвали в управление и сказали: увольняем на пенсию. Был в отчаянии: чувствовал себя в расцвете физических сил, летать бы и летать! Трудно человеку, привыкшему летать, внезапно остаться без крыльев.

Напрасно ходил по начальству, ссылаясь на заслуги. Мягко улыбались и разводили руками: «Возраст!.. На том аудиенции и оканчивались. Что было хуже всего, в управлении не нашлось никого, кто поговорил бы сердечно, обласкал, подумал бы о состоянии человека, смягчил бы удар, уж если он был необходим. Ожесточение и обида завладели Ваничкиным. В припадке отчаяния выпил, пришел на аэродром, где все знали его. Тут-то им и овладела хоть и пьяная, но пронзительная по ясности мысль: дай-ка покажу, на что гожусь! Как раз час обеденного перерыва! Все ушли в столовку! Ваничкин пробрался в кабину своего самолета, самолет был заправлен. Обедавшие в столовке увидели: Ил-14, рокоча, выруливает на взлетную дорожку. Прежде чем успели опомниться, Ваничкин разбежался, оторвался от земли и взмыл в небеса.

«Списали? Кончился? Не гожусь? Так нате вам! Пусть весь Ташкент посмотрит! Увидит!» И началось неслыханное. Огромный Ил-14, сделав круг, плавно опустился и бреющим полетом понесся вдоль главных улиц над самыми крышами (тут-то я его и увидел), потом взлетел в поднебесье, оттуда спикировал… Понимаешь? Ил-14, обычный транспортный самолет, на котором никто никогда не мог и подумать войти в пике! — спикировал на стадион «Пахтакор».

Когда самолет стал «падать», на стадионе возникла короткая паника, игра прервалась, зрители повскакали с мест, готовые ринуться врассыпную. Самолет, не коснувшись поля, выправился и взлетел, ветром сбросив с голов несколько соломенных шляп, покатившихся через ряды: вновь набрал высоту и стал пикировать — на этот раз на ташкентскую Красную площадь перед домом правительства.

Потом на суде Ваничкин говорил: хотел сесть на Красную площадь, было бы верхом летного мастерства, по подумал — с площади самолет нельзя будет поднять, придется разбирать, везти по частям, этой неприятности доставлять не хотел. Опять взмыл…

Тем временем на аэродроме и в городе рос переполох. Сразу поняли: Ваничкин. Стали по радио увещевать, не отвечает. Тогда сгоняли на мотоцикле за женой. Жена начала по радио умолять:

— Васенька! Милый! Садись!

То ли внял просьбам жены — сердце не камень, то ли уже выдохся: сел…

Уже 2 мая

P. S. Почти тысячу лет назад Ибн-Хазм советовал: «Успокаивайте душу кое-чем из пустяков, чтобы было это ей помощником в истине». Не хочется кончать праздничное письмо на грустной ноте — вот тебе в заключение сценка вполне акварельная.