«Отчаянный тигр»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Отчаянный тигр»

Было это в шестидесятых годах прошлого века. В Китае, в трех западных провинциях (Шэньси, Ганьсу и Нинся) вспыхнуло восстание дунган: по-китайски «чжун-юань-жень» — «жителей срединной равнины». Не стану рассказывать тебе о ходе дунганского восстания: все равно «огонь в бумагу не завернешь» — на двух страничках не передашь всю силу страстей, остроту, трагичность и сложность этой многолетней борьбы. Расскажу только о последней странице дунганского восстания, когда Китай услышал имя Бый Яньху: Бый — родовая фамилия, Яньху — прозвище, означающее «Отчаянный тигр».

«Человек рождается от матери, а погибает за народ!» Горделивые слова эти произнес Бый Яньху, бросаясь в одну из битв. Верил ли он в победу, сказать трудно. Восстание — нам-то теперь это ясно — в то время было уже обречено: армии богдыхана почти в сто раз превосходили силы повстанцев. После ряда удач Бый Яньху потерпел сокрушительное поражение, крестьяне из его шэньсийских отрядов стали разбегаться по домам, а сам Отчаянный тигр, отступая и сражаясь вместе с несколькими тысячами человек, каждому из которых вместе с их женами и детьми грозили пытки и казнь, в конце концов очутился в Синьцзяни у подножий Тянь-Шаня.

Беглецы направились было в Кашгар, к правителю Якуб-беку, обещавшему им приют. Но в пути Бый Яньху узнал, что Якуб-бек намерен выдать его голову богдыхану за двести тысяч лан серебра: такова была цена, назначенная за голову Отчаянного тигра, неслыханная даже для Китая. Богдыхану все еще чудился пожар крестьянского мятежа, и он страшился побежденного вождя восставших. Положение беглецов казалось безвыходным. Стояла зима. Бый Яньху и его сподвижники очутились в замкнутом треугольнике: с одной стороны — месть, с другой — предательство, с третьей — белая смерть: ледяная цепь тянъ-шаньских хребтов, непроходимых зимой.

И Отчаянный тигр решился на то, на что до него никто не решался: перевалить с товарищами, их женами и детьми через зимний Тянь-Шань. И это удалось, правда, какою ценой!

Когда дунгане появились в Иссык-Кульской, а затем и в Чуйской долинах, одежда их, как шерсть на овцах, висела клочьями, почти все были истощены и тяжело больны, многие не дошли, умерли на ледниках Тянь-Шаня, погибли от морозов, от голода, были погребены лавинами. Те же, что дошли, тоже, вероятно, поумирали бы, если бы не традиционное гостеприимство киргизов, если бы не сердечная помощь русских. В лагерь дунган сразу приехали доктор Поярков и фельдшер Василий Фрунзе, они организовали спасательные экспедиции в горы, вывезли оттуда и вылечили сотни людей.

Едва дунгане очутились в пределах России, богдыхан потребовал у царского правительства выдачи Бый Яньху. Добиться этого не удалось. Богдыхан не успокоился: в Чуйскую долину, где Бый Яньху поселился, то и дело пробирались охотники за головой дунганского вождя. Друзья зорко оберегали Отчаянного тигра, который мирно крестьянствовал, мотыгой пускал воду в оросительные каналы, выращивал рис. Глядя на этого труженика, многие со стороны и не подозревали, какую борьбу ему и его друзьям приходится ежедневно вести.

Вся острота ее обнаружилась спустя несколько лет, когда Бый Яньху умер: было это в августе 1882 года. Наутро после похорон могила Бый Яньху на кладбище была разрыта, возле нее валялось деревянное чучело: лазутчики богдыхана охотились даже за мертвой головой легендарного героя, но его предусмотрительные друзья вместо покойника похоронили деревянный чурбан. А сам Бый Яньху был похоронен в другом месте. Где? Осталось тайной.

К чему я это тебе? К тому, что возле Санташа, памятника недоброго прошлого, прославляющего войну, а не мир, ненависть, а не дружбу, я бы теперь в противовес ему поставил наш памятник: доктор Поярков и фельдшер Фрунзе, склонившиеся над больным китайским повстанцем. Человек, оказывающий помощь человеку, — в этом дух, смысл и цель нашей жизни: то, на чем воспитались и чему отдали свои жизни сын фельдшера Фрунзе и его друзья, надо ли тебе их называть.

Говорю об этом столь серьезно, потому что и повод серьезен.

Известно ли тебе, что по ту сторону границы китайцы с величайшей помпой и речами воздвигали памятник — кому бы ты думала? — Чингизу. Мы, среднеазиаты, лучше, чем кто-либо, помним, кто такой Чингиз.

Далеко не все знают, что бурный расцвет культуры, своего рода эпоха Возрождения началась в Средней Азии гораздо раньше, чем в Европе. В X–XI–XII веках в Средней Азии — в Бухаре, Самарканде, Термезе, Балхе, Гургандже и других оживленных городах впервые за историю человечества торжествующе зазвучала мысль, что главное в этом мире — человек, его судьба, его жизнь, счастье, любовь, дружба и ум, который может всем овладеть.

«Поцелуй любви желанный — он с водой соленой схож: тем сильнее жаждешь влаги, чем неистовее пьешь», — страстные строки Рудаки были у всех на устах. Сказки «Тысячи и одной ночи», а вслед за ними «Розовый сад» Саади, предвосхитившие дух и образы Декамерона, в бесчисленных списках разошлись по книжным базарам среднеазиатских городов.

В Бухаре, в одной из книжных лавок, пятнадцатилетний Абу Али Ибн-Сина купил книгу философа Аль-Фараби, который еще в IX веке осмеливался утверждать, что райское счастье возможно лишь на земле, а «все другое, что говорят об этом, россказни и бредни старух». Не отрываясь, прочел юноша Ибн-Сина книгу и был так ею потрясен, что выбежал на улицу и стал раздавать встречным оставшиеся у него деньги, говоря каждому:

— Сегодня я получил ответ на мои вопросы!

Бухара славилась в то время не только книжными лавками, но и больницами в каждом квартале: в ней-то вырос и возмужал гений Ибн-Сины. Кроме всемирно известного «Канона медицины», этот выдающийся ученый создал первую в мире научную энциклопедию — семнадцатитомную «Книгу исцеления», сохранил человечеству в переводах и комментариях множество страниц древнегреческих ученых, которые иначе были бы безвозвратно утеряны, широко распространил учение Аристотеля и вместе с ним сделался на несколько веков во всем мире непререкаемым авторитетом в области философии, естествознания и медицины.

А Фирдоуси, титанический труд которого привлек всеобщее внимание к истории! А Носир Хисроу — интереснейший поэт-путешественник! А Омар Хайям, четверостишия которого и сейчас украшают нашу жизнь.

В Средней Азии тогда рождалась новая астрономия, новая математика. Здесь возникла алгебра: Ал-Хорезми разработал первые два вида алгебраических уравнений. Знаешь ли ты, что само имя Ал-Хорезми в искаженной позднейшей европейской транскрипции «Алгарифми» дало начало математическому термину «алгоритм». В XI веке Ал-Бируни — Коперник Средней Азии — поднялся до гелиоцентрической теории. Его гениальные догадки по поводу естественного отбора среди растений и животных предвосхитили учение Дарвина.

Очень вероятно, что именно здесь, а не в Европе, родилась бы та новая культура, новая цивилизация, которая подарила бы человечеству эти чудеса на три столетия раньше. И мы с тобой (подумать только!), быть может, жили бы сейчас в обществе, располагающем техникой XXIII века. Вся наша жизнь была бы иной, если бы… Если бы не Чингиз!

Человек и его жизнь ничего не значили для Чингиза. Он не умел ни читать, ни писать, он умел только считать. Он создал войско, разделив его на десятки, сотни и тысячи, скрепив их железной дисциплиной. Посадив двести тысяч воинов на выносливых лохматых монгольских коней, он лавиной обрушился на Среднюю Азию. Орды прошли по Средней Азии, превращая все в пепел, кровь и огонь.

Ворвавшись в Бухару, Чингиз крикнул со ступеней мечети: «Луг скошен! Дайте волю коням!» Это был сигнал к грабежу: дома были ограблены, жители перебиты, город сожжен. В Термезе какой-то горожанин, спасая свои драгоценности, проглотил жемчужину, один воин увидел это и вспорол горожанину живот, чтобы жемчужину извлечь. Вслед за этим воины Чингиза стали вспарывать животы всем термезцам подряд, роясь в кишках, ища драгоценности.

Средняя Азия не могла оправиться от этого удара целых семь веков — до нашего времени. Цветущие земли в Хорезме и вокруг Термеза были превращены в пустыню, книги и книжные базары сожжены, Омар Хайям позабыт. В X–XII веках впервые человек был поднят здесь до уровня человека. Чингиз превратил его опять в червя, которого можно раздавить конским копытом. И этому памятник?!

Человек, его жизнь — единственная ценность на земле! Есть древняя китайская поговорка: «Не забывай, что даже жизнь столетнего — это всего 36 тысяч дней» — этот счет напоминает, что жизнь человека слишком коротка, чтобы разменивать его дни на злобу и ненависть.

Именно отношение к человеку — великий водораздел нашего времени. Пусть вычислительные машины служат человеку, но они не должны вторгаться в его счастье. Нельзя допустить, чтобы людей опять начали считать, как сосчитаны человеческими жизнями камни, холм из которых передо мной, иначе над людьми — над тобой и мной — всегда будет висеть угроза, что в один прекрасный день борьба за мир превратится в войну за мир.

Величайшая ценность на земле — человек. Уверен, что это так — и в крупном и в личном, хотя бы потому, что на земле живешь ты, и я могу закончить это письмо словом «твой».

28 апреля. Фрунзе

День — вверх дном, и конца этому пока не видать. Сели в самолет в Пржевальске. Самолет не поднимался и не поднимался, выяснилось, получена радиограмма: идет ветер улан. Решили переждать его ярость. Через короткое время улан налетел и, ударившись о фюзеляж и крылья, зазвенел, зарокотал, засвистел, потом смолк почти так же внезапно. Поднялись в воздух, взлетели и уверенно взяли курс на запад.

Солнце клонилось к горизонту, холодным блеском заливая крылья самолета. Быстро миновали Иссык-Куль и над Боомским ущельем столкнулись (именно столкнулись — это было физическое ощущение) с грозой. Самолет вздрогнул, зазвенел, покачнулся, рядом заклубилась туча, один край ее сверкнул от солнца. Стена дождя обрушилась на нас.

Все происходило гораздо быстрей, чем в состоянии тебе рассказать, — крылья нашего самолета рвали дождевую тучу, по ним текли струи дождя, вдруг откуда-то сбоку глянуло солнце, в то же мгновение вокруг нас вспыхнула радуга — круглая, совершенно круглая, круглая как колесо, и в самом центре радуги обозначилась тень нашего самолета. Ударила молния, границы между цветами радуги стерлись, исчезли, пропали, радуга превратилась в многоцветный клубящийся шарф. Но цвета разделились, вновь перед глазами колесо радуги. Еще удар молнии, опять это чудо…

Подумал, быть может, в последний миг перед смертью это чудо видела прославленная киноактриса Ната Вачнадзе: если помнишь, молния ударила в их самолет, когда летели над Кавказским хребтом.

Грозовой разряд грохнул совсем рядом, упало сердце, закрыл глаза, и когда вновь глянул — клубящаяся туча стремительно улетала назад: мы выпорхнули на солнечные просторы над Чуйской долиной. Ну просто не поездка, а лебединая песня: природа будто торопится напоследок показать все свои чудеса. Туча осталась позади, вздохнул с облегчением: как-то все-таки, знаешь, приятней умирать на земле, чем падать с небес на скалы Тянь-Шаня.

Прилетели во Фрунзе. Места в гостинице, конечно же, не оказалось. И я в фойе, напротив дежурной, раскрыл свою «колибри». Гремлю. Дежурной, по-моему, это начинает надоедать, и если у нее есть хоть один забронированный номер… Ура! Не успел дописать фразу, «как дежурная поманила меня. Подошел. Сказала: «Платите деньги!» — и вручила ключ от номера.

Сейчас машинка моя уже водружена на письменный столик. Вспомнилось… Когда-то давным-давно Леня Соловьев говорил:

— Знаете, Витя, меня часто занимает мысль: а ну как за стихи, за рассказы, вообще за искусство перестали бы платить? Полезный был бы опыт! Сразу станет видно, кто бросит искусство, как дело невыгодное, и приспособится ну хоть бы директором комиссионного магазина, а кто художник милостью божьей.

Мне хочется рассказать тебе, как однажды жизнь проделала похожий опыт. Правда, условия этого опыта были другие. Однако расскажу по порядку.