Отчаянный шаг

Отчаянный шаг

Со мной вместе экзамен сдавали человек 20. Все постарше меня, я была самая молодая из всех. Это были дети московской интеллигенции, успевшие закончить рабфаки, техникумы. В общежитии и стипендии, по-видимому, не нуждались. Я же окончила какие-то скороспешные девятимесячные курсы по подготовке в вуз. Переэкзаменовка была также одним из методов фильтрации для тех, кто подал апелляцию, так как во все институты принимали без экзамена.

Хотя экзамен прошел, кажется, нормально, я все-таки чувствовала, что у меня нет никаких преимуществ перед москвичами.

Когда меня попросили зайти в кабинет, где заседала апелляционная комиссия, я почти была уверена — это все. Откажут.

За столом сидели пожилые, солидные профессора, человек пять.

Первым долгом они попросили меня перевести им мои «документы» с украинского на русский. Я была удивлена, я думала, что им украинский язык так же понятен, как мне русский. Задали несколько незначительных вопросов, и после долгой паузы председатель апелляционной комиссии обратился ко мне:

— Вы знаете, что мы не можем обеспечить всех студентов стипендиями и общежитиями.

Но я не просила стипендию и общежитие.

— Да, слышала, — с глубокой грустью ответила я.

И вдруг он спросил:

— А вы можете дать нам расписку, что вы не нуждаетесь в стипендии и общежитии?

Я просто остолбенела — в моем положении давать такие расписки?

Я была уверена, что каждый сидевший здесь считал, что я, конечно, откажусь. Я могла ожидать всего, чего угодно, но мне даже в голову не приходило, что могут предложить такое в том жутком положении, в котором я находилась — без денег, не зная вообще, куда я пойду ночевать, выйдя отсюда. Родители мои, я знала, не могут мне помочь.

И я вдруг ответила, не то со злости, не то от отчаяния.

— Да могу!

И на предложенном мне клочке бумаги написала: «Прошу принять меня в институт без предоставления стипендии и общежития».

«Значит, это еще один способ отказать», — твердо решила я.

Вышли мы все из этого здания веселой гурьбой, ребята шутили, смеялись, поздравляли друг друга. «Чему они радуются?» — удивлялась я. Это все, в основном, были москвичи, условия приема их не угнетали, и никто-никто из них не догадывался, что творилось у меня на душе. Но жребий был брошен. «А если примут? О, если только примут, моя борьба за тяжелую, самостоятельную, полную неожиданных превратностей и лишений жизнь только начнется. Ну, а если не примут?»

Итак, мне надо было ожидать решения апелляционной комиссии.

Распрощавшись с этой гурьбой веселых ребят, я шла не знаю куда. Что же я буду делать дальше? Если откажут, будет обидно, больно. Надо будет сразу же решать, в какой другой институт я подам заявление, ведь я приехала учиться и хоть, как говорят, «кровь из носа», буду (о возвращении домой в Геническ мне не хотелось даже думать).

А если произойдет чудо, и меня примут, что же я буду делать тогда??? Ведь это все равно, что повесить меня без веревки. Куда я денусь? Разве смогу я даже одну неделю прожить без общежития и стипендии? И я сама же лишила себя этой возможности. Зачем же я дала такую расписку?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.