Семнадцатый день голодовки

Семнадцатый день голодовки

Их было четверо. Они только что вышли из больницы. Все молчали, стараясь не смотреть друг на друга. Прохожие могли подумать, что эти юноши натворили что-то и червь раскаяния точил их души…

Уже больше часа, как ушли эти юноши, а Оливин все так же стояла, прижавшись к стене, и смотрела на него. Казалось непостижимым, что он еще жил. Никто уже не сомневался, что дни его сочтены, даже, может, часы… Но наверняка он сам не верил в свою смерть. С каким презрением он выставил этих студентов, бывших его однокурсников!

Накануне вечером после бурных споров, когда дело чуть не дошло до рукопашной, Федерация университетских студентов приняла решение: Мелья должен прекратить голодовку.

Четырех студентов делегировали в больницу, чтобы они уговорили Хулио Антонио выполнить решение федерации, но чем окончилась их миссия, уже известно. Днем раньше такая же участь постигла делегацию Ассоциации служащих Гаваны, которая решила «спасти» его: силой увезти из больницы.

Сейчас он лежит в своей обычной позе: на спине. И молчит. О чем он думает? Многое она отдала бы за то, чтобы узнать его мысли. Найдется ли в них хоть немного места и для нее? Она знала, что для Хулио Антонио интересы друзей и его дела всегда были выше своих собственных, даже выше интересов семьи. Семья! Была ли у них семья? Какая кубинская семья не имеет детей? А у них до сих пор нет. Первые роды были неудачными. Будут ли у нее еще дети? Говорят, что ребенок привяжет отца к дому. Если бы так… Вечно эти собрания, митинги, демонстрации, полицейские налеты и, наконец, тюрьма. Борьба за социальную справедливость? Но сколько можно бороться? Год, два, три… всю жизнь… Это страшно… Всю жизнь… Для него нет ничего страшного — всю жизнь так всю жизнь. А что же делать ей, тоже «всю жизнь»?

Легкий стук вывел ее из раздумий: в палату вошел дежурный санитар. Неужели уже надо уходить? Может быть, разрешат остаться на ночь? Но служащий уже делает ей знаки. Упрашивать — бесплодное занятие. Только не дай бог у Хулио повторится сердечный приступ, что случился под вечер. Это был первый приступ за все дни голодовки. Пульс стал пропадать со страшной быстротой, кожа под скулами втянулась, казалось, что в теле у Хулио не осталось ни кровинки. Если бы не доктор Альдерегиа, у которого сердце чуяло неладное и он прибежал в больницу на два часа раньше намеченного времени, кто его знает, чем бы все кончилось. Густаво успел и ее успокоить, чуть ли не силой вылив в рот горькую микстуру. Но доктор сам тоже поволновался. По глазам было видно, да и руки его выдавали: слишком быстро они двигались, слишком. Они спешили опередить смерть. И только, когда лицо и грудь Хулио Антонио покрылись легкой испариной и задрожали и раскрылись губы, Густаво первый, а затем и она поняли, что страшное осталось позади.

А сейчас нужно уходить. Если бы она была уверена в могуществе всевышнего, то всю ночь простояла бы в церкви, лишь бы до ее возвращения ничего не случилось. Но она знала, что на свете есть только единственная сила, способная поддерживать жизнь в теле этого человека. Это его дух. Все остальное сейчас было бессильно.