Утро в таманской степи
Утро в таманской степи
Степь просыпалась. Вначале и небо и земля были неразличимы — только по ярким южным созвездиям угадывалась бездонная глубина, опрокинутая над землей.
Потом появилась тусклая стального цвета полоска. Она начала розоветь, поджигая ранее невидимые в темноте облака. И вдруг на всем исполинском просторе, который только мог охватить взгляд, начался торжествующий праздник света, в котором участвовали, казалось, все цвета радуги.
— До чего же хорошо!.. — Капитан Гриб сказал это так тихо, словно боялся вспугнуть тишину. — Сколько лет прожил на свете, а такого еще не видел.
— В мирное время ты просто не дежурил ночью на аэродроме, — поддразнил его я.
— В мирное время… В мирное время… — Гриб машинально повторил мои слова. — А я смотрю вот сейчас на это волшебство, среди такой тишины, и, кажется, никакой войны нет, и что вчерашние бои — тяжелый сон, что это, — он оглядел степь и небо, — никогда не кончится…
Мы долго сидели молча.
— К сожалению, друже, кончится, — вздохнул я, поглядев на часы. — Ребятам осталось спать еще час. Потом — тревога. И все будет, как вчера, месяц, год назад.
— Не скажи, — Гриб улыбнулся. — Как год назад уже никогда не будет. Знаешь, что мне вчера сказал мой техник? Сейчас, говорит, война для нас — тот же праздник близкой победы. А было время — мы отступали. И на душе было погано, и людям, которых оставляли под немцем, стыдно было в глаза глядеть…
— Наша совесть чиста. Мы делали все, что могли.
— А он и не говорил о совести. Он не хуже нас с тобой это понимает. Но, согласись, сейчас каждая сводка Совинформбюро — радостная весть. Мы наступаем. Гоним гитлеровцев. Да и сейчас вот стоим накануне прыжка в Крым. А там, — Гриб даже зажмурился, — там Севастополь. Как вспомню Приморский бульвар, — сердце переворачивается.
— A y меня, думаешь, не переворачивается! Только трудно нам сейчас будет. Ты же знаешь программу на ближайшее будущее — Керчь, Феодосия, Судак… Я радуюсь тому, что мы уже не обороняемся, а наступаем. Что эта весна — наступление…
Грибу снился Приморский бульвар в Севастополе. Я бредил мысом Херсонесом, с его ослепительной голубизной, бескрайним морским горизонтом и белопенным прибоем, разбивающимся об известковые скалы, над которыми с гортанным криком кружат чайки.
Ялта, Алушта, Севастополь, Судак — для нас это были не просто названия. Это была земля, где мы похоронили столько боевых друзей. Земля, где каждый камень напоминал нам о счастливой довоенной жизни.
Земля, которая, пока она находилась под гитлеровским сапогом, была для каждого из нас укором совести, болью, мучением.
Крым — это и оперативный простор. Оттуда уже можно «дотянуться» до Одессы, а там — граница, начало возмездия проклятым фашистам в их зверином логове.
* * *
Весна бушевала в Крыму. Цвели магнолии, акации, сирень. Бирюзой отливало не по-весеннему теплое море.
Но кто из нас мог бездумно любоваться и этой весной, и бесконечно высоким, синим небом, и цветами! Мы ясно отдавали себе отчет в том, что нас ждет в Крыму: прикрытая бетоном и сталью 200-тысячная группировка противника. Она была вооружена «до зубов»: 3600 орудий и минометов, 215 танков, 300 самолетов… И это только по предварительным данным разведки.
Гитлеровцы, поднимая дух своих солдат, не скупились на хвастливые заявления. В приказе командующего 17-й немецкой армии генерал-полковник Еникке в начале апреля 1944 года утверждалось: «Крым на замке. В мире нет еще такой силы, которая была бы способна прорвать укрепления на Перекопе и Сиваше. Пусть немецкие и румынские солдаты спокойно отдыхают в окопах. Они здесь проживут до нашей победы. Путь большевикам в Крым навсегда отрезан».
Генерал был самоуверен: «Русские держали Севастополь восемь месяцев. Мы будем его держать — восемь лет!»
Они понимали, что будет означать для них потеря Крыма.
Командир 3-й румынской дивизии генерал Леонард Мечульский заклинал своих солдат «стоять насмерть»: «С потерей Крыма мы превратимся в пух и прах!»
С невольной «прозорливостью» смотрел Мичульский в будущее. А ведь совсем недавно враги собирались жить в Крыму солидно и основательно. Продумали все до мелочей, даже какими словами «в духе великой империи» заменить названия исконно русских городов.
Александр Верт в своей книге «Россия в войне 1941–1945 гг.», в частности, рассказывает: «Так, уже 16 июля 1941 г. Гитлер решил, что Крым должен стать чисто немецкой колонией, откуда всех „иностранцев“ надлежит выслать. Крыму предназначалась роль „немецкого Гибралтара“ на Черном море. По мнению же начальника немецкого Трудового фронта и руководителя организации „Сила через радость“ Роберта Лея, Крым должен был стать гигантским курортом, излюбленным местом отдыха для фашистов. Позже Гитлер тешил себя также мыслью урегулировать с Муссолини южнотирольскую проблему путем переселения в Крым тех жителей итальянского Тироля, родным языком которых был немецкий.
После падения Севастополя в июле 1942 г. „герою Крыма“ Манштейну был подарен один из бывших царских дворцов крымской Ривьеры.
Наиболее сумасбродным „открытием“ Розенберга было утверждение, что, с исторической точки зрения, Крым является-де частью германского достояния, ибо именно в Крыму еще в XVI в. жили последние готы. В декабре 1941 г, он предложил Гитлеру переименовать Крым в „Готенланд“. „Я сообщил ему, что думаю также о переименовании городов. Я считал, что Симферополь можно было назвать Готенбургом, а Севастополь — Теодорихгафеном…“ — говорил Розенберг.
Да, обосновались они здесь, как им казалось, прочно и навсегда. У убитого гитлеровца Руди Рошеля нашли его письмо к жене: „Здесь такие великолепные виллы! Я уже присмотрел себе один участок, — ох, если бы он мне достался! Впрочем, я уже подал заявление полковнику, и он мне обещал его…“».
Наш час настал. Теперь им будут виллы!..
Разведка наша в те дни работала днем и ночью. И мы знали довольно точно, как складывается соотношение противоборствующих сил.
Гитлеровское командование, придавая большое значение обороне Крыма, решило любой ценой удержать его в своих руках. Группировка войск в Крыму усиливалась, перебрасывались по морю и воздуху новые соединения и части, предпринимались энергичные меры по укреплению полуострова.
В марте 1944 года немецкое командование усилило свою авиационную группировку в Крыму первой группой 3-й истребительной эскадры «Удет», состоящей из отборного летного состава. Всего к началу Крымской операции в составе немецко-фашистской оперативной группы ВВС «Крым», входящей в состав 4-го воздушного флота, находилось около 300 самолетов.
Кроме того, в Крыму было сосредоточено 6 зенитных артиллерийских полков и 1 прожекторный полк — всего 414 орудий и 81 прожектор.
Советские ВВС, включающие 4-ю и 8-ю воздушные армии и ВВС Черноморского флота, в количественном отношении были больше фашистских ВВС в Крыму почти в 6 раз. Только авиация 4-й и 8-й воздушных армий превосходила немецкую в 4,5 раза. Особенно большое превосходство наша авиация имела в истребителях, а по штурмовикам имела абсолютное превосходство.
Наши бомбардировщики и истребители были лучше немецких по скорости и по маневренности. На вооружении советских ВВС стояли первоклассные штурмовики того времени Ил-2. В составе авиации противника штурмовиков вообще не было.
Для разведки и наведения самолетов мы располагали высококачественными по тому времени радиолокационными станциями «Рус-2». Не испытывали мы недостатка и в средствах зенитно-артиллерийской обороны. Аэродромы и другие объекты 4-й и 8-й воздушных армий надежно прикрывали 10 зенитных артиллерийских полков.
Таким образом, к началу Крымской операции, несмотря на потуги немецкого командования, мы количественно и качественно значительно превосходили авиацию противника. О морально-боевых качествах наших летчиков говорить не приходится: мы буквально рвались в бой, чтобы как можно быстрее освободить советский Крым от ненавистных фашистов.
В боевых операциях за освобождение Крыма и Севастополя наш 6-й гвардейский полк начал принимать участие уже в январе 1944 года, прикрывая действия штурмовиков 11-й авиадивизии по вражеским объектам на Крымском полуострове.
Когда пришло известие, что мы включены в число авиачастей, которые будут участвовать в боях за освобождение Крыма — трудно описать нашу радость.
Стихийно возник летучий митинг. Выступали летчики, техники, инженеры.
Миша Кологривов (он был уже Героем Советского Союза) мигом взобрался на ящик из-под снарядов:
— Ребята! Теперь мы с ними расквитаемся! За Севастополь! За все зверства фашистов! Я говорю от имени своей эскадрильи — просьба посылать нас на задания как можно чаще.
Выступили тогда многие, и у всех одно и то же требование — пошлите нас в бой первыми!
* * *
…В начале февраля 1944 года в полк прибыл мой новый замполит — майор Григорий Пятницкий. Мы быстро сдружились, да и в судьбах наших было много общего: вместе обороняли Севастополь. Два года шли рядом по длинным дорогам войны. Но в те дни многое в нашей работе нужно было обдумывать заново.
— Раньше, — сказал я ему, — мы по большей части были «чистыми» истребителями. Дрались с «мессерами» и «фоккерами». Теперь наша главная задача — обеспечить успех боевых операций штурмовиков по береговым и морским объектам врага, не дать возможности гитлеровским истребителям пробиться к «илам», сорвать их атаки.
— В полку, — продолжал я, — много молодых летчиков. Парни рвутся в бой, мечтают открыть свой личный боевой счет. Боюсь, они будут увлекаться поединками с «мессерами». А в такие мгновения им не мудрено забыть и об ответственности за сопровождение штурмовиков: ведь боевого опыта у них, мягко выражаясь, маловато…
Вместе с майором Пятницким пришли на разговор парторг полка капитан Леонов, комсорг — лейтенант Климентов, пропагандист капитан Зыбин и еще несколько политработников.
Я крепко рассчитывал на них, и наш заинтересованный разговор затянулся до самой ночи.
И сейчас у меня хранится блокнот, где записано наше «полуночное» решение: «Провести партийные и комсомольские собрания подразделений. Темы: „Значение эффективных ударов штурмовиков по вражеским объектам“. „Как обеспечить прикрытие Ил-2 при встрече с истребителями противника“. „Место истребителя сопровождения в момент атаки штурмовиков“».
Такая «повестка» была необходима и вполне оправдывала себя: ведь психологический настрой летчика в бою значит очень многое. Если не все.
Пока наземные войска готовятся к вторжению на полуостров, мы должны были первыми нанести удар по врагу.
Вся намеченная работа была проведена по плану. Но тем не менее одно условие из психологической подготовки все-таки осталось вне нашей власти: летчиков буквально лихорадило от нетерпения схватиться с ненавистным врагом.