Здравствуй, племя молодое!

Здравствуй, племя молодое!

Полк поднят и выстроен по тревоге.

— Дорогие друзья! — начал я. — Могу вас поздравить. Сегодня мы всем полком перебазируемся на крымский аэродром…

Что тут началось! Люди обнимали друг друга, бросали в воздух шлемы, кричали «ура!».

Не без труда восстанавливаю тишину:

— Я вас понимаю. Уже само по себе это событие радостное и счастливое: мы гоним фашистскую нечисть с нашей земли…

Снова — «ура!» Снова — объятия…

Нет, сегодня я, видимо, плохой командир: никак не могу навести порядок. Но ничего не могу и сам с собой поделать: переживаю то же самое, что и мои ребята.

И вот мы в Крыму.

Даже не верится! Бесконечными днями и ночами мечтали мы об этом. И наконец — сбылось!..

Сбылось, но хлопот у нас прибавилось столько, что вскоре времени для того, чтобы полюбоваться красотами крымской земли, у нас практически не осталось.

Во-первых, в полк прибыли новые машины — Як-9. Возможности наших летчиков качественно изменились. И насколько!

Уже после войны, рассказывая об истории создания этих машин, Генеральный конструктор Александр Сергеевич Яковлев вспомнит о памятном для него совещании в Кремле:

«Я доложил, что наше конструкторское бюро работает над решением этой проблемы и что дальность истребителя Як-9 можно увеличить вдвое. У нас уже есть образец самолета Як-9ДД, дальность полета которого без посадки равна двум тысячам километров.

Для увеличения дальности и продолжительности полета требуется дополнительное количество горючего на машине, что обычно достигалось подвеской под самолетом дополнительных бензобаков. Подвешивали их на специальных замках под крыло или под фюзеляж самолета. Выглядят они уродливыми наростами, а главное, вызывают дополнительное аэродинамическое сопротивление и снижают скорость истребителя. Крепление подвесных баков устроено так, что летчик, вступая в бой, может в любой момент сбросить эти баки.

Нам уже удалось почти удвоить запас горючего на Як-9 не за счет подвески баков, а разместив баки с дополнительным топливом в толще крыла, благодаря чему, увеличив дальность, мы в то же время отнюдь не снизили скорости нашего истребителя…»

И вот эти «яки» — в нашем полку. Теперь мы получили действительно мощные крылья. Их нужно осваивать не только новичкам, но и ветеранам полка.

Было и особое обстоятельство, заставляющее нас торопиться: часть пополнения должна была прибыть к нам из Ейского училища, и боевого опыта у молодых летчиков не было. А выпускать необстрелянных юнцов в бой с матерыми гитлеровскими асами — значило обрекать их на верную гибель.

Значит, молодежь нужно учить. Учить серьезно и последовательно. И не только тактике воздушных схваток — традициям полка.

Утром я собрал «большой хурал»: начальника штаба, комэсков, лучших наших летчиков-ветеранов.

— Давайте думу думать, товарищи, как нам молодежь в небо выпускать. К каждому новичку прикрепим опытного летчика, — приступил я к делу…

Командиры эскадрилий Феоктистов, Кологривов и Гриб согласно кивнули. Хлопот у них и так хватало. Но кто из нас не понимал: молодежь — это будущее полка, его боевой резерв и надежда.

Слово взял Гриб:

— Придется потрудиться и инженерам эскадрилий. Новички как таблицу умножения должны знать эксплуатацию системы охлаждения и смазки двигателя, уборки и выпуска шасси… Да и все остальное.

— Возьмем за правило, — поддержал его я, — и скажем новичкам: «Знаешь технику на отлично — полетишь первым. Что-то путаешь — сиди на земле».

— Правильно, — вмешался Феоктистов. — А после этого каждый из нас должен в полете сам проверить технику пилотирования молодых в воздухе. А уже потом — отработать с ними в небе технику и боя, и стрельб.

— Проведем показательные воздушные бои, — заключил я. — С подробным их разбором…

Долго заседал в тот день наш «большой хурал». Но программу подготовки молодых летчиков мы вроде бы продумали неплохо.

И вот новички начали прибывать. С каждым из них я знакомился лично. Потом устроили сразу для всех нечто вроде теоретической конференции. Я рассказывал о боевых традициях полка, о его лучших людях, об их опыте, о победах и неудачах.

— Высокий наступательный дух, — сказал я, — наиболее характерная черта советских летчиков-истребителей. Если немцы неохотно вступают в бой даже при равном соотношении сил, наши соколы, как правило, не останавливаются ни перед каким численным превосходством противника. Они всегда ищут встречи с врагом. Отрабатывая как-то со своим ведомым технику пилотирования, один из мастеров воздушного боя, выросший в нашем полку, Герой Советского Союза Гриб заметил значительную группу «мессершмиттов», прикрывавших бомбардировщиков, которые шли на бомбежку наших плавсредств. Оценив обстановку, Гриб вместе с ведомым Лазутиным прямо с ходу пошел в атаку. Связав боем группу прикрытия, смельчаки сбили двух «мессеров», а поднятые в воздух истребители схватились с бомбардировщиками и сбили еще четыре фашистских самолета. В результате бомбовый удар врага был сорван. Гвардейцы без потерь вернулись на аэродром.

Известен бой тройки истребителей, возглавляемой Героем Советского Союза Алексеевым, против 12 «мессершмиттов», в котором были сбиты три немецких истребителя…

— Вероятно, они до конца использовали технические, боевые возможности своих истребителей? — спросил один из молодых — Алексей Горелов (очень скоро он стал опытным, отчаянным храбрым летчиком).

— Да. Истребитель всегда должен быть уверен в исправности материальной части и особенно в точности пристрелки вооружения. Правильно пристрелянное оружие — это половина победы. Непрерывная тренировка в стрельбе позволяет летчикам убедиться в точности своего оружия, набивает глаз в упреждении, позволяет на любой дистанции безошибочно определить, где должны пройти трассы пуль и снарядов. Мы, например, даже в напряженные боевые дни стремимся выкроить время для тренировочных стрельб по щитам и конусам. Эта практика полностью окупается в боях. Как приятно потом бывает видеть, когда после меткой очереди отлетают клочья от фашистского самолета и гитлеровская машина камнем падает вниз…

— Товарищ командир, — спросил другой новичок, — а с какой дистанции лучше всего открывать огонь?

— Дважды Герой Советского Союза Борис Сафонов говорил, что победа истребителя лежит в 50-150 метрах от противника. Наши гвардейцы строго придерживаются этого совета и нередко сбивают немцев с трех-четырех очередей. Правильный расчет, меткость огня, наступательная тактика — все они вместе, как правило, и приносят победу.

Вопросов было много, и меня это радовало: значит, ребята рвутся в бой. А это уже хорошо. Но нужно предупредить их и о другом — легких побед не бывает. И я решился:

— А теперь я расскажу вам о подвиге Александра Котрова. Мы дрались вместе с ним в севастопольском небе.

* * *

Говорил я тогда довольно долго, но смысл и дух подвига Александра Котрова для вас, читатель, лучше всего передадут эти письма. Одно — самого Саши мужу сестры Андрею Леушкину, другое, через много-много лет — мой ответ сыну Андрея Леушкина.

Первое письмо Котрова с Кавказа датировано 27 апреля 1942 года:

«…Лежал в госпитале 4 месяца в г. Сочи, а сейчас снова воюю с немцами в Анапе, охраняю Новороссийск. Имеется много побед, за что представлен правительству к награждению. В боях от Очакова — Николаев, Херсон, Каховка, Скадовск, Перекоп, Евпатория, Симферополь, Севастополь — испытал многое. Сбил 4 самолета и пятый таранил, трижды горел в воздушных боях на „яке“, спасался на парашюте, дважды ранен и в последний раз — тяжело. Первое ранение в ногу, пробило кость, лечился, не покидая фронта. Второй раз пострадал в ночном воздушном бою в Севастополе (октябрь 41 год). Перебило правую ногу, левую руку, левую ключицу, получил сотрясение мозга.

Сочинские профессора все восстановили. Теперь уже полтора месяца, как я принимаю участие в боевых действиях, снова летаю, дерусь. Боялся осложнений, но пока все в порядке.

В госпитале пришлось перенести ряд операций, было чертовски тяжело. Все перенес.

Над Новороссийском часто встречаемся с противником. Покуда буду в Анапе, дальше ничего неизвестно…»

Но с июня 1942 года письма от Александра перестали приходить. Родные долго не знали ничего о судьбе Саши, разыскивали его.

И вот не так давно я получаю письмо от сына Леушкина. Получаю после того, как рассказал о подвиге его дяди по телевидению. Письмо преисполнено благодарности и теплоты от всех родственников за память о Саше Котрове. Я немедленно откликнулся на него:

«…Получил Ваше письмо. Оно меня очень тронуло, так как я воевал вместе с Александром Котровым, которого знал как отличного воздушного бойца. Прочитав Ваше волнующее письмо, я многое узнал о нем, как о человеке — скромном, мужественном. Я вспомнил, как командующий авиацией морских сил маршал Жаворонков приказал ему продолжать лечение, а он прилетел в самое пекло обороны Севастополя и доложил мне о единственном невыполнении приказа Жаворонкова, сказав, что косметикой займется после войны.

Погиб он в неравном воздушном бою между Севастополем и Балаклавой. Мы с ним летали в паре, прикрывали свою штурмовую авиацию. Я видел, как Саша покинул подбитый самолет, но парашют оказался поврежденным: пулей был перебит вытяжной тросик, а открыть парашют руками не позволил малый запас высоты.

Мы похоронили Александра со всеми воинскими почестями в районе Херсонесского маяка, где мы хоронили всех погибших товарищей. Сейчас останки всех героев перенесены в братскую могилу и на ней установлен памятник…»

Когда я рассказывал обо всем этом молодым летчикам, видел, как горели их глаза. Равнодушных среди слушателей не было.

Шли дни. Мы жестко выполняли всю нашу программу — максимум внимания подготовке молодых к боям. Орлята учились летать.

И очень скоро все они ушли во фронтовое небо.

После войны я получил письмо от Алексея Горелова: «Не знаю, как других, а меня зел в бой пример и образ Александра Котрова. Ваш рассказ о нем запал тогда в наши души…»