Владимир Белоглазкин МУЖСКОЙ ПРАЗДНИК Рассказ
Владимир Белоглазкин
МУЖСКОЙ ПРАЗДНИК
Рассказ
Июль. Окно в спальне открыто. Утренний ветерок то царапнет по щекам прохладой с Волги, то погладит нежной пушистой лапкой, теплом с полей. День будет жарким.
Валера проснулся рано. Бабушка выгнала овец в стадо и стучала за стенкой ухватами. Валера услышал, как она осторожно открыла дверь и подошла к кровати.
— Внуче-ок, пора вставать, — раздался ее негромкий певучий голос.
Завтракали они маканцами и парным молоком.
— Ты уж до вечера-то не бегай, — говорила бабушка, — пораньше приходи. Нам с тобой сегодня дрова попилить надо. А то уедешь, кто мне тогда поможет.
— Ага, — сказал, жуя, Валера. — Я только искупнусь и обратно.
— Дров-то немного. Сегодня да завтра, осилим, чай.
— Чай, осилим, — согласился Валера, и они засмеялись.
Июльское солнце стояло высоко над Новой Слободой, когда Валера пришел на пруд. По дороге он заскочил к колхозному клубу, месту сбора всей компании, потом пошли в заброшенные сады, посаженные на склонах оплывших холмов еще в царские времена. Купаться полагалось до посинения, а так как вода в пруду была теплой, возвращался Валера домой в сумерках.
Подходя к воротам, он услышал звук пилы и с досадой поморщился: совсем забыл про обещание. Осторожно открыл калитку и заглянул во двор.
Бабушка пилила дрова. Большая двуручная пила извивалась у нее в руках, взвизгивала, застревала в пропиле, но бабушка упрямо выдергивала ее и продолжала работу. На Валеру она не взглянула. Он постоял, нерешительно подошел и попытался поймать вторую ручку пилы. Бабушка остановилась.
— Явился? — сказала она резко. — Иди, ешь.
Она снова дернула пилу, и снова Валера попытался ухватиться за ручку.
— Иди в дом, — сказала бабушка, — без тебя справлюсь, помощничек.
Валера слонялся по комнатам. Обижался на бабушку: чего она сразу, лучше бы спросила его, где был, и узнала, что он сегодня перенырял всех деревенских и как был горд собой. Злился на себя, за то, что обещал и не выполнил, значит, виноват, а виноватым признать себя очень не хотелось. Самое лучшее, чувствовал Валера, это попросить прощения, но вредное самолюбие не пускало, отталкивало от двери. Валера слушал визг пилы, маялся и упрямо повторял: «А я докажу, все равно, вот увидишь».
Сумерки над Новой Слободой загустели, воздух потяжелел. На центральной улице зазвенели голоса, ребятня собиралась у клуба. Валера вышел во двор, неловко потоптался у калитки.
— Я в кино пойду?
— Ступай.
В кино Валера не пошел, забрался на холм, к самым полям и долго сидел на краешке межи, разглядывая сверху деревню. Зажглись и вскоре погасли окна. Валера задами прокрался к бабушкиному дому, прислушался — тихо — и осторожно открыл калитку. Темнота во дворе казалась гуще, чем на улице, и Валера некоторое время стоял не двигаясь, привыкал.
Недопиленный сушняк темной кучей лежал посредине двора. Ступая осторожно, словно под ногами была не земля, а скрипучие половицы, Валера прошел вдоль ворот к сараю, где хранилась пила, и потянулся за ключом. Обычно он висел на гвозде рядом с дверью. Бабушка не убирала его, считая, что лезть к ней некому — свои все люди, и незачем — ничего особо ценного в сарае не было.
Валера нащупал гвоздь, и настроение у него разом упало. Ключа на гвозде не было.
Задача его осложнялась. Если на этот раз бабушка унесла ключ в дом, то она наверняка повесила его в сенях. Предстояло пройти по высокому, с перильцем крыльцу мимо бабушкиного окна и попытаться открыть дверь в сени (эту дверь бабушка тоже не всегда запирала, чтобы Валера, приходя домой поздно, не будил ее).
По крыльцу Валера пробирался на четвереньках и только у двери встал на ноги и надавил на дверь плечом. Немного ему надо было времени, чтобы убедиться, что и эта дверь закрыта на внутренний засов.
Валера стоял на крыльце и смотрел поверх забора на холмы — там едва заметно высвечивалась белесая полоска.
«Может, оттолкнуть засов прутиком? — подумал он и долго ковырял березовой веткой и под дверью, и сбоку, но все было напрасно.
Он покружил вокруг дома, потрогал рамы форточки вдруг удастся влезть через окно, но в конце концов снова пришел во двор и сел на козлы. Ничего он больше придумать не мог.
Но чем безнадежней казалась Валере его затея, тем больше хотелось ему осуществить ее. Он слез с козел и подошел к сараю.
Это был обычный деревенский сарай: четыре столба, поперек них — по два бруска с каждой стороны, и на брусья прибиты горбыли, концами упирающиеся в землю.
«Подкоп!» Валера едва не заплясал от радости.
Он забрался на забор и спрыгнул в картофельную ботву Огород был интересным местом. В одном углу его густо росла поспевавшая черная и красная смородина, в другом были разбросаны огромные, полусъеденные непогодой кости и длинный череп, как говорила бабушка, лошадиный.
Вдоль забора Валера двинулся к сараю. В огороде было прохладнее, чем во дворе, от раздавленной ботвы тянуло сыростью. Земля около стенки оказалась мягкой. Валера опустился на четвереньки и принялся пальцами рыть яму Вначале работа шла споро, но вскоре верхний слой почвы сменила вязкая глина. Пальцы под ногтями заболели. Валера лег на спину и стал протискиваться в сарай, но только и смог сунуть в подкоп руку. Он пошарил наугад, натолкнулся ладонью на что-то металлическое, тяжелое и вытащил наружу ржавую кувалду с треснутой ручкой. За кувалдой последовали капкан, дырявый лапоть, обрывок цепи, серп. Валера извлек из-под сарая кучу интересных, но, к сожалению, бесполезных вещей. Напоследок он кончиками пальцев ухватил что-то плоское и твердое и изо всех сил рванул на себя. В сарае глухо ухнуло, и руку Валере до плеча засыпало чем-то теплым. Из-под сарая вырвалось облако пыли, ударило Валеру в ухо, в глаза. Он вскочил и закашлялся.
Он долго отфыркивался и отплевывался, а вокруг него медленно клубилось призрачное облако. Рухнувший бумажный мешок с цементом наполовину высыпался наружу. В грязных брюках, рубашке, которая из белой стала серой, Валера стоял перед сараем и чуть не плакал.
Так бы, наверное, и ушел он ни с чем, но вовремя вспомнил, что у самой стенки в углу валялась другая пила. Она была ржавая и тупая, в ширину превосходила обычную пилу раза в два, в длину раза в полтора и весила соответственно. Ручки у нее были толстые и кривые, а зубья — с Валерин палец, редкие и длинные. Делать было нечего. Валера расширил подкоп, после недолгих усилий извлек из сарая пилу и потащил ее во двор.
Над Новой Слободой поднялась луна, и во дворе стало светлее. Валера сделал первый рез и тут же понял — начались главные трудности. Березовые и дубовые бревешки, заготовленные с весны, были чрезвычайно твердыми. Пила перескакивала на них с зуба на зуб, а когда Валера, озлившись, дергал сильнее, бревешки вертелись, словно живые, козлы подпрыгивали, и все это вместе так и норовило упасть Валере на ноги. Валера распилил два небольших ствола и понял: всех дров ему не одолеть и за ночь.
Он уволок в дальний конец огорода кувалду, потом, надпилив ствол до середины, понес его туда же. Один конец он положил на деревянный переплет изгороди, другой упер в землю. Треск, похожий на выстрел, разорвал ночной июльский воздух. Дубовый ствол треснул по надпилу.
Валера размахнулся еще раз, промазал, и фонтан земли брызнул ему в лицо. Стиснув зубы, Валера заработал кувалдой. После трех-четырех ударов он выдохся, но ствол сломал.
Дело пошло чуть быстрее. Горка поленьев росла. Светила желто-зеленая луна. В короткие промежутки отдыха на двор наваливалась тишина, такая, что были слышны голоса лягушек на деревенском пруду.
Валера брал ствол, клал его на козлы, делал пропил-другой и, подхватив под мышки заготовки, тащил их в огород. Он уже не осторожничал, считая, что если бабушка к этому времени не проснулась, то все в порядке.
Валера в очередной раз взялся за ручку пилы, и ладонь заломило. Он посмотрел на руки. У оснований пальцев и на ладонях темнели пятна. Мозоли прорвались, и руки жестоко саднило. Валера попробовал пилить, но тотчас опустил инструмент.
Не помогли и листья лопуха, которыми он обмотал руки. Валера покружил по двору в поисках рукавиц или хотя бы тряпки, но ничего подходящего не нашел. Он подошел к хлеву. Льняное полотенце висело там, внутри, на самодельной вешалке, рядом с лестницей на сеновал. Валера повернул вертушку на двери хлева. Из теплой темноты пахнуло сеном. Раздался перестук копытец, и на Валеру глянули четыре пары светящихся ярким голубым огнем глаз.
— Ну, чего вы, — шепотом сказал Валера в темноту, — меня, что ли, не узнали? Тише вы, глупые.
Он вошел в сарай и закрыл за собой дверь.
Голубые огоньки переместились ему за спину, и тут впереди загорелись еще два огня — тоже голубых. Проснулась и заняла боевую позицию коза Стрелка.
Валера остановился. Зная вероломный характер козы, он не хотел с ней ссориться.
— Стрелка, Стрелочка… — Он потянулся, выдернул с сеновала клок сена и протянул козе.
Нет, это был не хлеб с солью. Голубые огоньки погасли. Коза наклонила голову. Валера не успел увернуться, но испуганные его резким движением овцы метнулись, опрокинув корытце с яблочными обрезками. Будь что будет! Валера напролом бросился в угол, за полотенцем.
Шум поднялся неимоверный. Налетая на ведра, спотыкаясь о корытце, метались и блеяли дурными голосами овцы. Коза в общей суматохе без пощады долбила каменным лбом всех подряд: и овец, и Валеру. За перегородкой проснулись куры и раскудахтались на разные голоса. Валера в темноте кое-как нащупал полотенце, добрался до двери и вылетел во двор.
Деревня спала. Бабушкино окно было задернуто занавеской. Валера разорвал полотенце, намочил его в бочке с дождевой водой, замотал руки.
…Ему казалось, что пилит он вечность. Ствол, рез, другой, третий, взмах кувалдой — а куча не уменьшается. Заболели плечи, заныла поясница, и тело зачесалось от пота и грязи…
То, что куча дров все же кончилась, не очень удивило Валеру. Он равнодушно огляделся, утащил козлы в угол двора, затолкал под сарай инструменты. От усталости его покачивало. Мало того, захотелось есть. Раздумывать долго не пришлось. Яблок в огороде, в уголке, рядом с малиной и лошадиным черепом, было навалом. Кислые, маленькие — они брызгали соком и казались такими обжигающе вкусными. Едва доев одно, Валера толкал в рот другое. Он набрал их побольше за пазуху, привалился к плетню и… проснулся от того, что упал на бок, в куст малины. Валера поднялся на ноги.
Все еще была ночь. Дома черно-желтые в лунном свете казались вымершими. Дорога проулком уходила за Новую Слободу в поля и дальше — в глухой таинственный лес.
Валере стало жутковато. Оглядываясь по сторонам, он припустил во двор. Некстати вспомнился вещий Олег, которого цапнула за ногу змея, выползая из такого же вот черепа…
На крылечке Валере стало как-то поспокойнее. Дверь была рядом, можно было стучаться.
Пусть бабушка ругает, что пришел поздно, зато утром, когда она выйдет во двор…
Валера поднял было руку, но вовремя остановился. Сюрприз, похоже, переносился на более близкий срок. Рубашка и брюки — трудно даже сказать каких они были оттенков: от светло-серого «цементного» до угольно-черного.
Ему стало весело. Ползанье перед сараем, кувалда в огороде, череп, овцы — все перемешалось…
Он быстро, с настроением постирал рубашку и брюки в бочке, слегка окатился сам. Теплая вода припахивала тиной. Сон улетучился напрочь. Захотелось сделать что-нибудь этакое. Заорать во весь голос или застучать поленом по воротам. Он сдержал себя, но все-таки, пока сушилась одежда, решил слазить на сарай.
Валера забрался на крышу и встал на ней во весь рост. Новая Слобода сразу стала меньше, выгнулась чашей, ближние дома утонули в хлынувшей к ногам черноте. Лугов не было видно, но хорошо просматривался лес, который охватывал деревню. Был он смешанным — дубы да березы на склонах древних помельчавших оврагов, но далеко-далеко, даже днем едва видимый возвышался над зеленой чашей белым боком глиняный откос, на вершине которого росла гигантская сосна. Редко кто там бывал — такая это глушь. Валера представил: сейчас в той далекой стороне собрались те, кто не может выносить дневного света. Нечисть кружит хоровод вокруг морщинистого звероподобного ствола. Мечутся тени на деревьях, русалка свесилась с ветки и хохочет, путая средь зеленых игл длинные волосы…
Волшебный туман сказок обволакивал Валеру. Тряхнул узкими листиками вяз в переулке, и из-за него тихо вышел ученый кот. Бабушкин дом переступил с ноги на ногу, закряхтел, закружился на месте. Шевельнулись обвитые хмелем плетни, и невесть когда то ли услышанное, то ли прочитанное нашепталось Валере в уши: «И черти пляшут при луне»…
Он поднял голову к звездному небу и счастливо рассмеялся. Он почувствовал Землю — всю от начала и до края, ощутил, как она глыбой повернулась под ним и, набирая ход, все стремительнее закружилась в сверкающем потоке…
Очнулся Валера от гудка. По Волге медленно двигался рой ярких огней — к пристани подходил теплоход. Валера увидел над холмами розовую полоску. Он слез с сарая, надел почти высохшую одежду и пошел домой.
Он не стал стучать — просто забыл это сделать. Постоял немного, улыбаясь чему-то, посмотрел на распиленный сушняк, на ладони и толкнул дверь.
И она отворилась.