Павел Поляков ПРОЩАНЬЕ

Павел Поляков

ПРОЩАНЬЕ

Мои станичники лежат,

Давно в сырой земле зарыты.

Заглохли песни. Не звенят

Лугами конские копыта.

Собрались в Ялте, да, на пир,

Ослы и дьяволы совместно,

И он погиб — казачий мир,

Чтобы вовеки не воскреснуть.

И ставя памятник ему

И Славе в Поле отгремевшей,

Пойду я к Богу моему

С душой от боли онемевшей.

Не скажет мне ни слова Он,

Лицо свое в ладонях кроя…

И лишь Христа повторный стон

Напомнит мне кровавый Дон,

Мое отчаянье земное.

* * *

ВОТ И ВСЁ

Вот и всё!

А как же страшно много

По-пустому улетевших лет

На тебе, пустынная дорога,

На которой утешенья нет.

Что ни шаг — напрасная утрата,

Что ни день — потеря, жертва, кровь,

А в конце — холодная расплата

За мечту, за веру, за любовь.

За любовь к чубатому народу,

Что, поднявшись в буре и огне,

Жизнь отдал за призраки свободы!

Веру в Правду передавши мне.

Веру в Правду… с песней, как в угаре,

С Дона нес. И выбился из сил,

И теперь вот, в голубом Изаре

Душу я под песни утопил. Вот и всё!

О жертвах, о казачьих

Здесь кровавый повторился сказ.

Здесь, где Запад скопом бьет лежачих,

Где последних доконают нас.

1945

* * *

По капризу бешеного рока

Я свою отчизну потерял,

И уйдя от дикарей востока

К гангстерам на западе попал.

Там нам пули вражеские пели.

Смерть неся восставшим казакам,

Здесь — остатних придушить хотели,

Здесь могилу выкопали нам.

Чтоб затмить английских конкурентов

Отнят голос был у казаков,

Радио ж создали для агентов.

Комитет — для отставных шпиков.

С карты нас безжалостно стирая,

Наш последний разрушая мост,

Сребреники красные считает

Западный продавшийся прохвост.

Сытые откормленные лица Тупы.

Косны. Мистеры — скоты.

Мне же хутор на Ольховке снится,

Мне моя почудилась станица

В легкой дымке степовой мечты.

Понял я, что мы недаром пали

В этой, нам навязанной, борьбе.

В облаках мы розовых витали,

Дикой злобы, нет, не распознали.

Прекословить не могли судьбе.

Верили, да громко песни пели,

Всё вложив в напевы и слова,

За свое же биться не сумели

И без крепи в настоящем деле

Вера наша обрелась мертва.

Но в союзе с недобитым сбродом

Собирали набежавший хлам…

Горсточку казачьего народа

Одолел осатаневший хам.

Как и деды, с самого начала,

Объявили — вера наша Спас!

И стеною дьявольскою стала

Мировая сволочь против нас.

* * *

НАШИМ УБИЙЦАМ

После дела в Лиенце о вашей культуре

Спорить нам не придется, конечно, ничуть.

Вы клянете Адольфа, но в этой фигуре

Отразилася Запада общая суть.

Не толкуйте вы нам о Шекспире и Бахе,

Нас пустыми словами никак не пронять,

Вы в Тироле с убитых снимали рубахи,

В Юденбурге вы мертвых везли продавать.

Сколько трупов уплыло по Драве и Муре,

Сколько вами убито средь ущелий и скал,

Столько стоят рассказы о вашей культуре,

Показавшей в Шпитале свой зверский оскал.

О Христе не бубните, не гнусите о братстве,

Это только набор ложью протканных слов.

Крепко двери заприте в Вестминстерском аббатстве

И на них напишите имена казаков.

Тех, кого «килевали», кого раздавили,

Всех, кто выдан был вами в Москву на убой,

И итог подведите — сколько вам уплатили,

Сколько вы поджились на работке такой.

Вы стараетесь наши последние звенья

Уничтожить с лица онемевшей земли,

Приготовьтесь стрелять. Мы же, полны презренья,

Подадим вам команду: «Готовсь! Сволочь — пли!»

КРЕМЛЮ

Те, что могут быть рабами,

Все пошли на сделки с вами.

Мой народ, в борьбе кровавой,

Пал, покрытый вечной славой.

Злую Кремль готовит долю

Всем, кто видит сны о Воле.

Регенсбург, 1945.

* * *

ЗАПАДНЫМ ДЕМОКРАТАМ

Демократ? Спасибо! Это — очень модно!

Был же Ёська-каин «демократ народный».

Нам же, нет, не к месту, жизнь мы знаем сами,

Были мы и будем просто — казаками.

Избежим ловушек, западней и сеток,

Проживем без этих чуждых этикеток.

Ох, кровавы эти бабушкины сказки,

Ложью вашей подлой сыты по завязку.

С именем Христовым славу мы стяжали,

В поле мертвым трупом, нет, не торговали.

Палачам сбежавших не везли за плату.

Нет, по вашей мерке, мы — не демократы!

* * *

ДОНУ

До последней улыбки, до последнего слова

До последнего вздоха вспоминать о тебе,

Не отречься от нашего права людского,

Не кориться преступной дурацкой судьбе.

Помнить веру отцов и казачьи преданья,

Славы дедов своих никогда не забыть,

Не клониться пред здешней торгующей рванью

И степной нашей Правде бесстрашно служить.

До последней улыбки, до последнего вздоха,

До последнего слова молиться за тех,

Кто погиб от ударов холопов Молоха,

Кто, подстреленный в Альпах, свалился на снег.

До последнего вздоха, до последней улыбки,

До последнего вздоха по степи тужить,

И о них, о несчетных о Божьих ошибках,

Там, в заоблачном мире, с Ним самим говорить.

* * *

ВНОВЬ СОШЛИСЬ

Вновь сошлись они сегодня —

Эти маленькие люди…

Перемрут, и мир культурный

Сразу, сразу их забудет.

Мефистофелей меж ними

Иль следа творений Гёте,

Иль Шекспира, иль Толстого —

Вы, конечно, не найдете.

Это сеятели были,

На быках они пахали.

В степь весной, зарею ранней,

Помолившись, выезжали.

И блюдя обычай древний,

Дон седой любя без меры.

Бились долго и кроваво

За свою святую веру.

И ушли. Навек оставя

Славных прадедов могилы,

Вера их в казачье Право

Их навеки погубила.

А культурный мир, в союзе

С тем, кому правёж не внове,

Перебил их. Строить начал

Жизнь свою на ихней крови.

Уцелевшие, сбираясь

Раз в году в чужом Тироле,

Говорят Творцу на небе

О своих, о страшных болях.

Я слыхал молитвы эти

И играл я с ними песни,

Понял я — нет больше жертвы,

Веры в мире — нет чудесней…

Все пройдет, растает, сгинет,

Как туманы по-над Дравой,

Но по Альпам песни эти

Прозвучат казачьей славой.

24.01.1965

* * *

Для бесчестной кончины, для вечного мрака,

Сатана наконец-то придушить его смог.

Она нынче подохла, третья злая собака,

Околел окаянный бешеный дог.

Мы их, нет, не забыли, Сибири могилы,

Нам стрельба у Лиенца поныне слышна…

Там, на Небе, собрались наши Светлые Силы,

И резервы сегодня подтянул сатана.

В Преисподней на уровне самом высоком,

Черти ведьмам закатят потрясающий бал,

Человеченки сварят английскому догу

Вашингтонский койот и грузинский шакал.

* * *

ДЕСЯТЬ ЛЕТ ЛИЕНЦА

В рудниках Колымы, в лагерях Европы,

В тихих, позабытых старческих домах

Вымирает племя внуков гордых Азова,

Отцветает сказка о лихих Донцах.

По запольным рекам, по «кубанским» плавням,

В Таврии, в Сибири — трупом полегли.

И последним взлетом, чая лучшей доли,

Славу боевую к Драве донесли.

А когда в ней, с детьми, матери тонули,

И в ущельях темных рвались стон и крик,

Содрогнулось небо, сам Господь заплакал,

И дрожа, в ладонях скрыл свой скорбный лик.

И заржали снова брошенные кони,

Опустел Казачий перебитый Стан,

И костры потухли… и ушли составы,

Лег в Долине Смерти саваном туман.

* * *

ПАМЯТИ ВЫДАННЫХ

На мою ты приходишь завалинку,

Мы покурим с тобой, помолчим,

А под вечер опять об Италии,

Про Лиенц мы с тобой говорим.

И о тех, кто поднялся, поверя,

Что воскресло Казачество вновь,

И о тех, кто несытному зверю

Вылил в чару безвинную кровь.

Бога в Лондоне просят о мире

И о счастьи для сытых людей,

Позабыв, что на хаки-мундире

Кровь раздавленных танком детей.

В Кентерберри епископы молятся.

На иконы умильно глядят,

По-над Дравой, по пыльным околицам,

Трупы женщин давно не висят.

Это матери, жены и дочери

Тех, кого отправляли «домой»,

Для кого пулеметная очередь —

Избавленье от мук и покой.

Наша совесть чиста перед

Богом, Незапятнана воина честь.

Выйдем снова мы к старым дорогам,

В пороховницах порох-то есть!

«С Дона выдачи нет», — были святы

Древней дедовской Воли слова…

Не у нас, у лежачего снята

И врагу отдана голова.

Эх, Казачество, волюшка-воля,

Не твое покраснеет лицо,

Не добило ты раненых в поле,

Не везло продавать мертвецов.

Убежавших от пыток и муки,

Спасших честное имя свое,

Не отдало ты нехристю в руки,

Да святится же имя твое.

Посидим, помолчим, да покурим,

А придет оно, время, придет,

Ветер, сеявший страшную бурю,

Над своими дворцами пожнет.

Заиграть бы походную, что-ли?

Ничего никому не забыть!

На костях, на крови, да на боли

Будет Правда Господня жить.

* * *

ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ

Пересадите сердце мне

И кровь зулуса влейте в жилы,

Чтоб я спокойно мог глядеть

На ваши свежие могилы.

Москву крепя, не одолев,

Своей духовной злой разрухи,

Разинув рты, стояли вы

Там, на кремлевской показухе.

О, вы расправились легко

Тогда в Лиенце, с казаками

И вот — не можете понять,

За что же режут вас в Вьетнаме.

Ах, я не буду утверждать,

Что Бог услышал наши боли,

И вас задумал наказать

За преступления в Тироле.

Нет! Но имеется закон,

Его душа народа знала,

Он говорит: бьют дураков

В Вьетнаме, в церкви, где попало!

Вы их кохали, нас казня,

Убийца наш — был вашим другом.

Не верещите ж под ножом:

Вам воздается по заслугам!

* * *

ДЕРЬМОКРАТАМ

Поныне, как в плену. Спасибо, дерьмократы.

Я права не имел ни верить, ни любить,

Но в праве были вы, объединившись на ты,

Продать на смерть людей и барыши делить?

Хорош ли бизнес ваш? Скажите, «джентльмены».

Как платит Каннибал? Чем лучше торговать?

Предательством? Убийствами? Изменой?

И сколько удалось вам за Лиенц сорвать?

Что, собственно, подлей: Катыни злодеяние,

Иль гнусный заговор молчания о ней,

С катынским палачом постыдное братанье?

Коэгзистенция?.. Не знаю, что подлей!

Торговцы трупами! Я говорить не буду,

Сколь низко пали вы, забывши о Христе,

Серебрянники взял — повесился Иуда…

Но здравствуете вы. Да, времена — не те!

Вы обвинили нас. И вы же нас судили,

Свой собственный себе любой прощая грех,

Трудились долго вы и честно заслужили,

Чтоб ваш московский друг вас перевешал всех.

Ах, добрый Джо — издох! Но все же Ванька бравый

Повесит вас за челюсть иль ребро,

Как вами выданных для дьявольской расправы,

Повесили в Москве Краснова и Шкуро.

Ничтожества. Лжецы. Большевиков вы знали,

Но лозунг Запада: купить, продать, предать.

Что ж! И Китай вы под шумок загнали.

Проценты же пришлось в Вьетнаме получать.

Телами нашими вы откормили зверя,

Но ненасытен он. И он на вас идет.

Велик Господь, велик! Не дрогну я, поверя,

Что будет день — и ваш придет черед!