Глава двенадцатая

Глава двенадцатая

Золя любит розы. Его маленький сад в Батиньоле благоухает. Здесь собраны розы самых редких пород. И кроме них, георгины, пионы… Природа навсегда покорила Золя, еще с тех пор, когда он ребенком бродил по окрестностям Экса. Батиньоль не Прованс, но все-таки это пригород, где вдоволь воздуха и света и где можно заняться садоводством. Хорошо, что и Александрина любит цветы. Ей-то пришлось узнать в них толк, когда она помогала своим родственникам-цветоводам. Золя боготворит все живое. Среди его друзей — кот Грело и пес Бертран. Грело очень умен и степенен, Бертран необуздан. Он восхитительно носится по саду, и его надо все время останавливать, чтобы цветы остались целы.

Как удивительна роза в своей неповторимой красоте цветения! Форма цветка, раскраска, запах! Невольно преклонишь колени перед природой. Жизнь — это великий двигатель, душа вселенной, непрерывное чудо…

Золя осторожно прохаживается по саду, любовно оглядывает свои сокровища. Какая мудрость сосредоточена во всем этом! Он много думает последнее время о природе. Вот и сейчас, в это июльское утро, мысль невольно возвращается к вечным проблемам жизни. Это так важно для его нового произведения, у начала которого он стоит. Надо любить жизнь. В ней заложена неиссякаемая творческая сила, несмотря на зло и все отвратительное, чем жизнь неизбежно сопровождается. Радость бытия — вот оно, философское кредо. Эта мысль должна стать нравственным фундаментом «Ругон-Маккаров». Придется вторгаться в такие области жизни, которые художники стыдливо обходили. Ничего не поделаешь. Запрещенных тем в искусстве не существует. Жизнь не усеяна одними розами, как этот сад. Сколько страшного и безобразного содержит она! И все же, чтобы победить зло, надо познать причины, его порождающие. В искусстве самое дорогое правда, такая же обнаженная и беспощадная, как жизнь. В конечном счете человек победит зло, разлитое в природе и обществе. Трудно сказать, как это случится, но писатель знает, что в исполинском труде человечества, в его упрямом желании жить — его оправдание и искупление. Воля к жизни, участие в выполнении ее далекой и таинственной цели оправдывают самое жизнь, и в этом счастье. Познавать природу — значит двигаться вперед по бесконечной дороге человеческого прогресса.

Из открытых окон дома доносятся голоса. Это переговариваются мать и Габриэль. Прошло всего полтора месяца, как в жизни Золя случилось важное событие. Считать ли его важным? Пожалуй, не стоит. Так захотела Габриэль, и он согласился. Они теперь законные супруги, обвенчанные по всем правилам в церкви. Это против его убеждений, но что поделаешь, нельзя же Габриэль обидеть! После пяти лет совместной жизни ей так хотелось, чтобы на их запоздалой свадьбе было все как у других.

В тот торжественный день вновь собрались друзья из Экса: Поль Сезанн, Мариус Ру, Поль Алексис, Филипп Солари. Они были свидетелями при бракосочетании. Отсутствовал только Байль. А потом поездка к Ла-Маншу, в Сент-Обен. Свадебное путешествие после стольких лет супружества. Увы, возвращение было невеселым. За день до их появления В Париже похоронили Жюля Гонкура. Какая неожиданная и нелепая смерть! Сердце сжимается, когда подумаешь, что означает эта потеря для Эдмона. В коротких письмах к Эдмону Золя излил все свои чувства, написал статью о Жюле, да, пожалуй, поторопился. Дня три назад почта наконец-то доставила письмо из Бар-на-Сене, где отдыхает Эдмон. Сколько ценного материала о Жюле содержит оно!

Золя вновь слышит голос Габриэль, и это отвлекает его от мрачных мыслей.

Считать ли узаконенный союз новой страницей жизни? Нет, с Габриэль (теперь она для всех Александрина) остается все по-старому, да и в остальном жизнь изменилась мало. Правда, на страницах «Сьекль» печатается «Карьера Ругонов». Ох, и пришлось же потрудиться в мае! Но работал не зря. Очень кстати появится этот роман, обличающий первые дни империи. Грозной тенью над всеми событиями встанет там народное восстание. Читатель почувствует этот намек, а если хотите — призыв. Время говорить иносказательно об империи прошло. Ее надо бить прямо в лоб, не оставляя сомнений, куда направлен удар. Так он и поступил в середине мая, когда опубликовал в газете «Ла Клош» памфлет «Его сельское величество». В памфлете ему хорошо удалось передать интонации тех наивных крестьян, которые долгое время были надежной опорой империи. Они пишут письмо Наполеону, узнав о растущем недовольстве его правлением. Как там сказано, в этом письме?

«Так вот, значит, мы стали советоваться и перво-наперво решили, что негоже вам оставаться в Париже ни единого дня. Раз эти господа хорошие и знать вас не хотят, так плюньте на них, да и все тут. Недостойны они такого императора». Крестьяне из местечка Фуйи-лез-Уа решили навсегда поселить в своей деревушке незадачливого Бадинге. Однако дело чуть не расстроилось из-за денег. Оказалось, что его величеству следует выплачивать ренту. Долго чесали затылки крестьяне, прежде чем раскошелиться. Да, уж очень соблазнительно наставить нос соседним деревням — Соттенвилю и Сермезу. На том и порешили: быть его сельскому величеству в Фуйи-лез-Уа.

Особенно удалась ему вторая половина памфлета, где крестьяне рисуют Наполеону прелести сельской жизни: «Вы будете спать допоздна… А тем временем, развлечения ради, достойная супруга ваша выгонит в поле беленького барашка, курчавого, как пудель… И его высочеству, вашему сыну, поверьте, скучать не придется… Пожалуйста, развлекаться со всей семьей. Можете удить рыбу, ловить бабочек, а не то вскапывать землю или сбивать орехи шестом… Наконец-то вы отдохнете. А то, говорят, вас порой донимают кошмары… Все мерещатся расстрелы да реки крови. Деревенский воздух быстрехонько излечит вас». Зло заканчивается памфлет, а надо было бы еще злее. Любить так любить, ненавидеть так ненавидеть. Месяц назад он так и написал Дюре, автору статьи о салоне. «Сказать хорошо о тех, кого любишь, недостаточно. Надо говорить зло о тех, кого ненавидишь». Молчать нельзя! В мире происходит что-то неладное. В воздухе пахнет войной. Во Франции воспрянула духом военщина. Газеты трубят о том, что равновесие сил в Европе нарушено, что война неизбежна, необходима. Пишет об этом тот, кто сам не воевал, кто не знает всех ужасов войны. В детстве Золя тоже любовался шествием войск, кирасирами. Но он видел их не только на парадном марше, но и возвращающихся с поля брани, без оркестра, в рваных мундирах, перевязанных, искалеченных. Этим еще повезло, они вернулись на родину, а сколько осталось лежать в Италии, России… Что ж, может быть, статья о войне, она так и называется «Война», охладит горячие головы? Всем сердцем писал он эти строки.

«Будь проклята ты, война, обрекающая Францию на слезы. Что знал я о тебе, кроме шума проводов и слез возвращения, но и этого довольно, чтобы тебя возненавидеть… Неужели это правда, что нас вновь толкают на бойню? И неужели народы Севера и Юга не поднимутся и не скажут: «Нет, мы не будем больше сражаться, — семейные ссоры королей — отныне не наше дело: а чтобы у них не было больше войска, мы расформируем все войска, и, чтобы они больше никогда не препирались из-за тронов, мы сожжем все троны».

В саду появилась Габриэль. Она жмурится на солнце, которое ее ослепило после хлопот в павильоне. Она улыбается Эмилю, но в глазах угадывается тревога.

— Только что приходил почтальон, он слышал у мэра, что война с Пруссией дело решенное. Что же теперь будет со всеми нами? — Габриэль протягивает мужу газету. Это «Ла Клош». В ней напечатана очередная статья Золя, осуждающая войну. Габриэль уже читала ее. Как здорово ее Эмиль расправляется с шовинизмом и шовинистами: «У шовиниста нет политических убеждений… Враги Франции кажутся ему трусишками, глупцами, чудовищами. Что же касается победы — тут нет сомнений. Никогда шовинист не бывал побежден». Молодец Эмиль! Да вот беда — статьи его мало чему помогают, и все идет своим чередом.

Золя развернул газетный лист. «Шовинист» напечатан, но перечитывать его лень. Только на последнем абзаце задерживается взгляд:

«Эх, несчастный народ, народ-шовинист, народ-ребенок, когда же поймешь ты, что честь Франции требует прежде всего, чтобы Франция была свободной?»

Теперь все мысли Золя прикованы к такому емкому и страшному слову — война. Ее, как видно, не избежать. Империя очертя голову бросается в бездну. Золя еще раз кидает взгляд на любимый розарий, но теперь он кажется ему бесполезным. Легко рассуждать о радости жизни, о мудрости бытия, когда пишешь романы. Куда труднее думать об этом перед лицом грозно надвигающейся на тебя катастрофы. Война! Этого он еще по-настоящему не узнал. Вот оно, зло, пока еще не побежденное человеком. Золя берет Габриэль за руку. Поедем! Сейчас, надо находиться в Париже, поближе к событиям.