Глава двенадцатая

Глава двенадцатая

«Ах, как мы проводили наши вечера, — вспоминает первая леди. — Вчера мы ужинали вдвоем, разговаривая о Эде Гуллионе, американском посланнике в Конго, мы говорили, что он замечательный человек, который был не у дел в течение восьми лет… и Джек сказал, что в Африке в наши дни могут появиться удивительные люди, для которых там есть огромное поле деятельности. Он говорил: «Это как раз такое место». Накануне вечером у нас были Рузвельты и английский посол, и мы с удовольствием слушали этих людей. Женщины внимали их речам и иногда вставляли слово-два, чтобы оживить беседу… После концерта Казальса у нас был Леонард Бернстайн с супругой, с которыми мы прекрасно пообедали. Мы все молоды, богаты, у нас замечательные дети…» Побыв год в качестве первой леди, Жаклин постепенно стала привыкать к своей роли. Ей нравилось встречаться с лидерами держав, дипломатами и всякого рода знаменитостями. «У меня постоянно спрашивают о том, что представляют из себя Аденауэр и Макмиллан, — говорила она. — Очень интересными личностями были президент Судана Аббуд, президент Финляндии Кекконен. За три дня я узнала от них много интересного».

Позднее она говорила мужу: «Я надеюсь, что, еще до того как мы покинем Белый дом, я дам интервью, во время которого кто-нибудь спросит меня о том, кто был самым замечательным и выдающимся политиком из тех, с кем я встречалась. И я скажу, что это не де Голль, Неру, Макмиллан или кто-либо еще. Я скажу, что это Ллерас Камарго из Колумбии».

Одним из любимчиков Джекки был министр культуры Франции Андре Мальро — интеллектуал, государственный деятель, историк искусств, писатель, принимавший участие в китайской революции, гражданской войне в Испании и сражавшийся в рядах французского сопротивления во время второй мировой войны.

«Он человек эпохи Ренессанса», — говорила Джекки, рассказывая о том, как Мальро, будучи офицером французской армии, был ранен, попал в плен, бежал, а потом стал активным подпольщиком, опять попал в плен, снова бежал и, в конце концов, закончил войну офицером в Эльзасе.

Перед его прибытием в Белый дом она тщательно изучала список гостей, приглашенных к ужину. Заметив, что среди приглашенных пять лауреатов Нобелевской премии, она вычеркнула их имена. «Их присутствие обидит Андре, — рассуждала она, — ибо он заслуживает Нобелевской премии, но ее ему так никогда и не вручили». Позднее она говорила одной подруге, насколько восхищал ее этот человек. «Когда я слушаю его, мне кажется, что я плыву на плоту. Это очень волнующе и захватывающе, но и весьма опасно. Я должна держаться изо всех сил, ибо не понимаю всего того, что он говорит».

К ужасу президента, Джекки развлекала Мальро сплетнями о лидерах иностранных держав, с которыми она встречалась.

Президент слышал, что его жена назвала немецкого канцлера Аденауэра безумцем, как она с презрением отзывалась о королеве Греции Фредерике и говорила, что шах Ирана ведет себя, словно надутый индюк. Затем неожиданно она спросила французского министра: «Вы видели когда-либо, как вашу жену рвет?» Мальро был шокирован. Через несколько лет он посвятил свои «Антимемуары» Джекки.

В Белом доме Джекки вела привилегированную жизнь, полную удовольствий. Будучи женой президента, она стала важной фигурой, известной во всем мире. Ее ценили короли, принцы и императоры. Когда президент Пакистана подарил ей колье с рубинами, бриллиантами и изумрудами стоимостью 100 000 долларов, Кеннеди стал дразнить ее: «Признай, что в жизни первой леди есть свои положительные стороны».

Когда принц Ливии Хассан подарил им подарков на общую сумму 50 000 долларов, президент сказал: «Моя жена обрадуется этим дарам». Но на самом деле на Джекки не произвели впечатления серебряные портсигарницы, золотые браслеты и булавки. Премьер-министр республики Сомали подарил ей черно-белый ковер из шерсти обезьяны, а губернатор Пуэрто-Рико с супругой преподнесли аргентинское пончо девятнадцатого века. Король Хуссейн подарил отделанную перламутром картину, изображавшую сценки из жизни страны.

Жаклин понравилась шкура леопарда, которую ей подарили члены нигерийской миссии, и она была на седьмом небе от счастья, когда император Эфиопии Хайле Селаси преподнес ей шубу из меха леопарда. Встретив этого невысокого лидера с распростертыми объятиями, первая леди проводила его в сад, где примерила эту роскошную шубу стоимостью в 75 000 долларов. Увидев президента, она воскликнула: «О, Джек, посмотри, что он подарил мне. Невероятно. Он подарил это мне!»

«Я удивился, увидев тебя разгуливающей по саду в шубе», — сказал президент, выражая благодарность императору за прекрасный подарок.

«О, я потрясена», — прошептала Джекки императору по-французски.

Король Марокко Хассан навечно очаровал Джекки, подарив ей кафтан белого шелка и огромный пояс, украшенный сотнями крошечных драгоценных камней.

«Я написала ему письмо по-французски на пяти страницах, чтобы поблагодарить за великолепный подарок, — говорила она. — И я навсегда полюбила Аюба за то, он подарил мне Садара, — говорила она о пакистанском президенте, привезшем ей коня. — Скакать на нем буду лишь я одна».

Одним из ее любимых подарков были часы с бриллиантами, которые она получила от мэра Парижа.

Дорогие подарки, так и сыпавшиеся на его жену, ставили президента в двусмысленное положение. Во время президентской кампании он был против того, чтобы его соратники принимали подарки, говоря, что, подобно жене Цезаря, его сторонники должны быть вне подозрений. Он обещал, что все подарки от общественных организаций будут немедленно отправлены в Смитсоновский институт.

Но президент отказался предоставить прессе полный список даров от глав иностранных держав, в особенности это касалось драгоценностей, мехов, редких произведений живописи и восточных ковров, подаренных его жене. В конечном счете она стала самой «одаренной» первой леди в истории США. Ее подарки оценивались в два миллиона долларов. Позднее, в 1966 году, конгресс принял закон о том, что первая семья страны не может принимать подарков, стоимостью выше 100 долларов.

Когда губернатор Пенсильвании прислал семье Кеннеди деревянную подставку для Библии, первая леди предложила сжечь ее в камине. Она отдавала медали, тарелки и небольшие украшения своим секретаршам.

«Они всегда выставляли подарки в комнате для обедов, — вспоминает один из частых посетителей Белого дома, — и я никогда не забуду вечера после посещения премьер-министра Сомали. Джекки тащила нас в комнату, чтобы показать свои подарки — лампу, сделанную из клыка носорога, зажигаемую при помощи страусиного яйца. «Посмотрите на эту ужасную вещь, — сказала она. — Я боюсь включить эту чертову штуковину, так как из яйца может вдруг вылупиться страусенок».

Джекки никогда не владела большим количеством золота и драгоценностей и тайком брала их напрокат у Тиффани, чтобы надевать на балы.

«Я слышала, как президент подкалывал свою жену насчет того, что она собирается взять напрокат драгоценности у всех лучших ювелиров мира, чтобы не оплошать перед шахом Ирана и его женой», — вспоминает Тиш Болдридж. Всех в Белом доме тогда интересовало, как оденется первая леди на ужин в честь четы из Ирана.

Джекки знала, что юная супруга шаха прибудет украшенная бриллиантами и изумрудами величиной с куриное яйцо. Полюбив антикварные бриллиантовые заколки восемнадцатого века, она решила купить себе такую заколку и украсить ею свои волосы. Чтобы заплатить за нее 6160 долларов, она продала кое-какие свои драгоценности, в том числе огромный аквамарин, подаренный ей правительством Бразилии. Она не сказала мужу, что продает государственные дары, зная, что он будет против.

В тот вечер, когда шах Ирана прибыл в Белый дом, президент Кеннеди лицезрел шахиню, украшенную драгоценностями. Потом он посмотрел на свою жену с одной бриллиантовой заколкой в волосах. «Моя жена одержала верх», — ухмыльнулся он.

Видя жен всяких знаменитостей, увешанных драгоценностями, Джекки испытывала чувство неполноценности. Вскоре по дипломатическим каналам распространились слухи, что первая леди готова принимать подарки в виде драгоценных камешков. После этого драгоценности так и посыпались в Белый дом.

Почти 66 глав государств, посетивших Белый дом, преподнесли Джекки дорогие подарки.

Король Марокко Хассан привез золотой меч, украшенный пятьюдесятью бриллиантами. Джекки тотчас же приняла решение удалить бриллианты и заменить их стеклянными камешками. Она приказала своей секретарше заняться этим.

«Джекки попросила меня позвонить в Нью-Йорк и попросить Тома Уолша прибыть в Белый дом, — вспоминает миссис Галахер, объясняя, что первая леди хотела, чтобы он отнес меч ювелиру и пронаблюдал бы за тем, как тот удаляет бриллианты. — Уолш должен был хранить драгоценные камни». Том Уолш прилетел в Вашингтон, чтобы заняться этим делом, но, осмотрев меч, он решил, что бриллианты Саудовской Аравии нелегко будет отделить от меча, и сказал Джекки, что это будет стоить очень дорого.

«Иногда я злюсь сама на себя, думая о том, сколько энергии я трачу на устройство быта в Белом доме, — говорила Джекки. — У нас был такой чудесный дом в Джорджтауне. Вы могли прийти туда вечером и присесть возле зажженного камина. Мы вели мирные беседы и никогда не засиживались допоздна. Я боюсь, что в Белом доме ничего подобного не будет. Дети уже никогда не смогут пообедать с Джеком.

Я поняла, что, когда человек становится президентом, его связи с внешним миром обрываются».

И все же Джек Кеннеди — президент не был изолирован от внешнего мира. С помощью друзей и помощников он жил, как плейбой, в своем административном особняке. «Для Джека Белый дом являлся увеселительным заведением», — вспоминает Джордж Смазерс. Для Джекки этот дом стал чем-то вроде убежища. Впервые она могла регулярно видеть своего мужа. Никогда раньше ей не удавалось проводить так много времени в его обществе». «Бывали дни, когда мы завтракали, обедали и ужинали вместе! — восклицает она. — Я просто не верю в это». Она вспоминала, гуляя по южной площадке Белого дома, что никогда еще не чувствовала себя такой счастливой.

Но Кеннеди нуждался в новых женщинах. Он также сближался с разного рода мужчинами. Например, одно время он был близок со своим другом по колледжу Лемоном Биллингом, который посещал Белый дом каждый уик-энд. «Он запросто заходил в комнату президента, даже когда того не было там», — вспоминает главный дворецкий, который всегда информировал первую леди о приходе этого человека.

«О, мистер Уэст, — говорила Джекки. — Он заходит к нам каждый уик-энд с тех пор, как мы поженились».

Годами она должна была мириться с его сестрами, живя с ними под одной крышей, политическими соратниками мужа. «Я постоянно натыкалась на какого-нибудь политика, курящего сигару». В те дни она не знала, будет ли ее муж ужинать дома вечером или прибудет домой с десятью незваными гостями.

Долгие разлуки, которые ей приходилось выносить во время его путешествий, приносили ей страдания и вносили напряжение в их взаимоотношения. Но с переездом в Белый дом все это кончилось. Ей казалось, что она может забыть семь бурных лет, наполненных политической борьбой, и снять эмоциональное напряжение. «Теперь, когда мы живем в Белом доме, Джек, возможно, расслабится и станет привыкать к семейной жизни».

Но Кеннеди не желал становиться добропорядочным семьянином.

«Когда я спрашивала его, стоит ли Каролине идти на прием, надеть длинное или короткое платье, — вспоминает Джекки, — он просто щелкал пальцами и говорил: «Поступай, как знаешь». Тогда я говорила ему: «Да, но ведь ты мастер принимать решения. Почему же все, кроме меня, извлекают из них пользу?»

Кеннеди все же интересовала одежда его жены. Он настаивал на том, чтобы она никогда не носила платья коричневого цвета или платья в цветочках. Ему это не нравилось. Она также избегала носить одежду бирюзового цвета, считая, что он придает ее лицу болезненно-желтоватый оттенок. Однажды она показала ему коллекцию одежды, присланную Олегом Кассини. «Джекки, — сказал президент. — Тебе следует отослать эту одежду назад. В ней ты похожа на цыганку». Одежда была отправлена назад.

Уважая мнение своего мужа о том, что она должна поддержать производителей женских шляпок, Джекки начала носить шляпы. Однажды, когда из Нью-Йорка прилетел Кеннет, чтобы сделать Джекки прическу, президент вошел в комнату, где парикмахер занимался своим делом. Увидя замысловатую прическу, которую он придумал для первой леди, президент открыл рот от изумления. «Боже мой, — обратился он к парикмахеру. — Неужели вы хотите погубить меня как политика?» Кеннету потребовалось полчаса на то, чтобы изменить прическу. Наконец, президент был удовлетворен.

Джек Кеннеди никогда не был нежным мужем и держался с Джекки отчужденно как в интимной обстановке, так и на людях.

«Только после рождения Каролины он стал проявлять некоторые признаки нежности», — вспоминает Бетти Болдинг. Джек любил подтрунивать над Джекки, дурачиться и баловаться с маленьким Джоном. Джекки тоже с любовью относилась к детям, не обращая внимания на их капризы и разрешая им делать все, что они хотели. Когда куратор Белого дома, Лоррейн Пайерс, шлепнула Каролину за то, что та стала играть с какой-то хрупкой антикварной вещью, Джекки наказала ее и, как только путеводитель по Белому дому был закончен, куратор была уволена. Она с любовью и теплом относилась к своим детям, но так и не смогла найти понимания со своим мужем.

«Они так редко демонстрируют эмоции, разве что смеются вместе, — говорит Бен Брэдли. — Они очень отчуждены друг от друга и ведут себя крайне независимо».

«Джекки проявляла к мужу внимание единственным доступным ей способом, — говорит одна подруга. — Она создала для него семейный очаг в Белом доме и развлекала его, устраивая вечеринки для близких друзей».

«Я хочу, чтобы мой муж мог покидать свой кабинет хотя бы на несколько часов, — говорила Джекки главному дворецкому. — Я хочу, чтобы его окружали незаурядные люди, которые интересовали бы его и отвлекали от политики!»

Во время кризиса в заливе Свиней в апреле 1961 года — в это время Кеннеди совершил самую большую ошибку за все годы своего президентства — Джекки отчаянно пыталась отвлечь его от событий, связанных с неудачной попыткой захватить Кубу. Надеясь провести приятный вечер, во время которого не будет упоминаться неудача, связанная с попыткой свергнуть Фиделя Кастро, она пригласила Пола и Аниту Фей, Бобби и Этель Кеннеди на скромный ужин. Когда подали первое блюдо, мужчины начали говорить о катастрофе, во время которой 1200 кубинских эмигрантов — противников режима Кастро — при помощи ЦРУ пытались захватить побережье Кубы. Джекки пыталась перевести разговор на более веселую тему, но генеральный прокурор и секретарь военно-морского ведомства все задавали и задавали президенту вопросы о 87 кубинцах, погибших во время вторжения, и о пленных, за которых требовали выкуп.

«Больше я никогда не приму рекомендации Верховного командования, не проверив предварительно все сведения», — клялся Кеннеди, жалуясь с горечью в голосе на ложную информацию, которую он получил.

Защищая позицию мужа относительно того, что он отказался от использования авиации в качестве прикрытия, Джекки заметила довольно легкомысленно, что этот чертов Кертес Ламей, командующий военно-воздушными силами, разбомбил бы все подряд, если только ему позволили бы.

В течение вечера президент становился все более серьезным и задумчивым. Вскоре в комнате наступила тишина. После ужина Джекки обратилась к Полу Фею: «Ты знаешь, я надеялась, что у нас будет приятный ужин, но Джек только и говорил про сражение в заливе Свиней».

Джекки очень заботилась о своем свекре, который в семьдесят три года перенес инфаркт в первый год пребывания Кеннеди в Белом доме и остался парализованным до конца своих дней. Хотя старик был прикован к креслу на колесах и не мог говорить, произнося только нечленораздельные фразы, Джекки настояла на том, чтобы его включили в список гостей, приглашенных в Белый дом на обед в честь президента. Она постоянно вытирала рот свекру, не прекращая при этом разговаривать. Она добродушно подтрунивала над ним и болтала о разной ерунде. Она напомнила ему о том, как он заставил сына жениться на ней. В течение ее брака посол был единственным человеком в семье, кто поддерживал ее. Джекки осталась преданной ему до конца его дней.

«Вечеринки, которые устраивали Кеннеди в Белом доме, были замечательны, — вспоминает один из гостей. — Я помню, они однажды хотели свести помощника ДФК по военно-воздушным силам с дочерью друзей Николь Альфан. Николь и ее муж, французский посол, были замечательными людьми и друзьями четы Кеннеди. В тот вечер они давали вечеринку, на которой все говорили по-французски. Разговор шел о разнице между французскими и американскими женщинами. Джек говорил, что француженки более сексуальны, потому что умеют флиртовать. Американки же слишком просты и лишены всякого шарма. Джекки согласилась с мужем. Помню, что президент сказал: «Я не знаю ни одной очаровательной женщины в Вашингтоне». Я полагаю, он поступил опрометчиво, заявляя это в присутствии своей жены, но таков уж был Джек. Когда я спросил его, почему он считает француженок такими возбуждающими, он ответил, что они каким-то образом умеют воздействовать на мужчин. Американки же, по его словам, не любят мужчин».

Во время ракетного кризиса с Россией в октябре 1962 года Джекки изо всех сил пыталась отвлечь мужа от его проблем. В тот вечер, когда президент выступил по телевидению, информируя нацию о том, что Советы размещают на Кубе ракетные установки, Джекки устроила в его честь ужин в Белом доме. В то время как вся страна со страхом ожидала начала войны с Советами, первая леди приглашала своих гостей послушать игру на пианино. «Она изо всех сил старалась развеселить гостей, чтобы президент хоть на время мог забыть о кризисе», — вспоминает один из приглашенных на вечеринку.

«Когда все гости, за исключением ее сестры, ушли, миссис Кеннеди в полном изнеможении села у пианино, надеясь вопреки всему, что президент хоть немного поразвлекся», — вспоминает Робин Дуглас-Хоум.

«Такая взрослая и умная женщина, как Джекки вела себя наивно и инфантильно, но так она понимала свою роль жены президента, — говорит одна ее подруга. — Она считала, что должна отвлекать и развлекать своего мужа, чтобы он забывал на время о политических проблемах».

«Мы никогда не говорили с мужем о серьезных вещах, — говорила она. — Он никогда не говорил мне о Женевской конвенции или переговорах в Кашмире. Он желал меня как жену и редко говорил дома о своих проблемах — может быть, пару раз он упомянул самые серьезные из них», — признавалась Джекки.

Кеннеди, который никогда не относился к женщинам как к равным, обращался со своей женой, словно с ребенком. Иногда его раздражало ее спокойствие. Однажды, когда Кеннеди ждал, что его сфотографируют, Джекки набросила ему на шею венок цветов, как на лошадь, победившую на скачках. По словам фотографа, президент крикнул на жену: «Черт возьми, Джекки, сними с меня этот венок и не глупи. Я не могу фотографироваться в таком виде». Джекки, которая слегка опьянела от шампанского, просто строила ему рожицы.

«Джек вовсю наслаждался своим президентством и в отличие от Джекки, которая никак не могла приспособиться к жизни в новых условиях, никогда не скучал в Белом доме, — вспоминал один из друзей президента. — Когда она закончила реставрационный проект и затосковала, он предложил ей отправиться в Индию или Пакистан вместе с ее сестрой».

Ее сестра Ли, которая тогда жила в Лондоне со вторым мужем, Станиславом Радзивиллом, стала самой близкой подругой Джекки и ее компаньонкой. Они регулярно разговаривали по спутниковому телефону, Ли часто навещала Джекки в Вашингтоне и сопровождала ее в поездках за границу.

«Отношения между сестрами были очень близкими, потому что их мужья ладили между собой, — объясняет один друг. — Кеннеди постоянно называл Стаса настоящим аристократом. «Он настоящий польский князь», — любил повторять он. Стас сам сколотил свое состояние и стал миллионером, за что и уважал его Кеннеди. Он любил людей, которые самостоятельно делали большие деньги. Кроме того, будучи богатым человеком, Стас также отличался неким шармом, щедростью и добросердечностью. Циник по отношению к женщинам, он нашел союзника в лице Кеннеди.

Джекки также обожала своего сорокашестилетнего родственника. Станислав Радзивилл во многом напоминал ей отца. Хотя польский дворянин и не отличался красотой, которой славился Черный Джек, он обладал тем же европейским шармом и чувством юмора. «Он говорит ужасные вещи, — восклицала Джекки. — Мне нравится, что он такой порочный!»

Одной из самых грандиозных вечеринок, устроенных первой леди, был обед с танцами в честь четы Радзивиллов. Не доверяя кухне Белого дома, Жаклин заказала еду из самого лучшего французского ресторана в Вашингтоне. На вечеринку она пригласила известнейших в стране людей включая Роберта Макнамару, министра обороны. Джекки настояла на том, чтобы оркестр Лестера Ланина играл до утра без перерывов. «Скажите ему, чтобы они играли не останавливаясь», — сказала она.

Президент Кеннеди обещал своим родственникам королевский прием в Вашингтоне. Разочарованный тем, что они не смогли посетить церемонию приведения к присяге, он дважды звонил им в Лондон во время инаугурации, сообщая, как он скучает по ним. Он был особенно благодарен Стасу за то, что тот обеспечил ему поддержку американцев польского происхождения.

Американские поляки признавали его как влиятельного человека. Покинув Польшу в начале войны, Радзивилл сражался в подполье в Европе, а затем обосновался в Лондоне, став британским подданным и отказавшись от своего титула. Хотя официально Станислав перестал быть аристократом, он настаивал на своих дворянских привилегиях, а его молодая жена вела себя, как княгиня. Когда ее спросили, как к ней следует обращаться, она ответила: «О, княгиня Ли Радзивилл. Такое обращение меня устроит. При рождении меня назвали Каролин Ли Бувье, но меня всегда называли просто Ли, и это мне надоело».

Когда президент Кеннеди и первая леди посетили Радзивиллов в Лондоне, они получили приглашение от королевы Елизаветы и принца Филиппа поужинать в Букингемском дворце. В списки приглашенных ко двору Радзивиллы значились как князь и княгиня, хотя королева и не давала им права использовать иностранный титул в Англии. Кеннеди, как большинство демократов-американцев, очень гордились тем, что в их семье есть княгиня, так что королева в тот вечер пошла им навстречу.

В Лондоне Станислав Радзивилл занимался бизнесом и основал строительную фирму, которая стала процветать в послевоенное время. Он стал одним из самых богатых людей в Англии. Кроме большого особняка в георгианском стиле, находящегося неподалеку от Букингемского дворца, он владел еще апартаментами из двенадцати комнат на Пятой авеню в Нью-Йорке, загородным поместьем с 49 акрами земли под Хенли на Темзе, где имелись конюшни и огромный плавательный бассейн, а также вилой в Греции.

Когда Ли развелась с Майклом Кэнфилдом, чтобы выйти замуж за Стаса, этот брак не был признан церковью. Радзивилл женился в третий раз. Его первый брак был аннулирован Ватиканом, его второй гражданский брак кончился разводом, который не был признан церковью. Ли поговорила с Джоном Кеннеди, и тот обещал все устроить, как только станет президентом. Кеннеди лично обсудил это дело с представителем Ватикана, живущим в Вашингтоне, и договорился с адвокатами, готовыми выступить в защиту Ли в Риме. Ли подала в ватиканский суд. Она утверждала, что Майкл Кэнфилд являлся импотентом, и она не могла иметь от него детей. В глазах церкви это явилось существенной причиной для того, чтобы аннулировать брак.

Когда Джекки и Ли решили посетить Индию и Пакистан, Кеннеди стал настаивать на том, чтобы по пути они заехали в Рим и добились бы аудиенции у Папы. «Вам следует доказать Его Святейшеству, что вы добропорядочные католички», — сказал он им полушутя. Несмотря на долю иронии, содержавшейся его словах, Кеннеди верил, что первая леди может помочь Ли. Политически было важно, чтобы брак Ли был признан церковью. Он организовал сестрам беседу с кардиналом Чиконнани, госсекретарем Ватикана.

«С Ватиканом непросто было иметь дело, — утверждает один из родственников Очинклоссов. — Ли клялась, что ее брак, длившийся шесть лет, оказался бесплодным. Она начала спать со Стасом в то время, когда еще была замужем за Майклом, а через шесть с половиной месяцев у нее родился ребенок. И Ли хотела стать княгиней. Все очень просто. А так как Джон Кеннеди, ее родственник, являлся первым президентом-католиком в истории США, ей удалось аннулировать свой первый брак».

Расторжение этого брака, на которое церковь дала разрешение в 1964 году, обошлось в 50 000 долларов. Позднее Ли объяснила, почему она пошла на это.

«Это было очень важно для Стаса и его отца, — говорила она. — И это было важно для детей».

Находясь в центре мирового внимания так же, как и ее сестра, Ли страдала не меньше Жаклин, получая от славы также и удовольствие. Хотя она и пользовалась знаками внимания как сестра первой леди, все же ей отводилась только вторая роль. «Фактически они должны были бы поменяться ролями, — говорит один из друзей. — Джекки была бы более счастлива замужем за кем-то вроде Стаса и живя тихой жизнью, в окружении роскоши и детей, в то время как Ли дала бы все на свете, чтобы стать первой леди и быть в центре событий. Все это проявилось во время путешествия в Индию и Пакистан. Ли постоянно находилась на втором плане, в то время как к Джекки относились, будто она была королевой. Однако Джекки не смогла бы путешествовать без Ли. Она нуждалась в ней, потому что та поддерживала ее морально.

Джекки трижды откладывала поездку, прежде чем набралась мужества для того, чтобы отправиться в путешествие. «Я чуть не заболела перед самым отъездом, думая о том, что не смогу путешествовать, — говорила она. — Джек всегда гордится мною, когда я предпринимаю нечто подобное, но я не терплю быть на виду у людей. Мне хотелось бы держаться в тени и быть хорошей супругой и матерью».

Надев пальто из шкуры леопарда стоимостью в 75 000 долларов, первая леди отправилась в путешествие в сопровождении своей сестры, парикмахера, горничной, пресс-секретаря, своего любимого агента тайной полиции, Клинта Хилла, двадцати четырех охранников и с шестьюдесятью четырьмя чемоданами. Проделав 16 000 миль за 20 дней, сестры Бувье остановились в Риме для личной аудиенции с Папой Иоанном XXIII. Они насладились видом Тадж Махала при лунном свете, посетили розовый город Джайпур, любовались Шалимарскими садами в Лахоре. Они ездили на слонах в Индии и на верблюдах в Пакистане. Они наблюдали за поединком между коброй и мангустом. Они плыли вниз по священной реке Ганг, наблюдая за пилигримами-индусами и буйволами, сидящими в грязи. Княгиня повсюду сопровождала первую леди. Она видела, как слуги, одетые в алые и золотые одежды, несли над Джекки зонты из белого шелка, чтобы защитить ее от палящего солнца. Она видела, как на самолете привозят хлеб из Бейрута лишь потому, что Джекки любила сэндвичи с сыром на завтрак. Группа телохранителей постоянно сопровождала первую леди, равно как и множество фотографов. На вопрос одного репортера Ли ответила тихим голосом: «Я стесняюсь говорить о себе, так как верю, что человек должен достичь чего-то, прежде чем давать интервью. Кому интересно знать что-то обо мне, когда существует так много замечательных людей? Я еще ничего не совершила в своей жизни». Она видела, как Джекки возложила венок из белых роз на могилу Ганди. Она ехала в конце кавалькады, в то время как Джекки восседала в первом лимузине, усыпанном лепестками роз.

«Ли вела себя замечательно, — говорила Джекки после путешествия. — Хотя мы часто ездили вместе, я и тогда находилась в головной автомашине с наиболее интересными личностями, а Ли ехала сзади, где-то в пятой машине. Иногда я просто не могла найти ее. Я так гордилась ею — часто мы веселились, вспоминая всякие смешные вещи, случившиеся в течение дня. Мы никогда не ссорились».

Но как ни близки друг с дружкой были сестры, между ними существовал дух соперничества. В письме к Легации Мовинкель, которая подыскивала ей одежду в Париже, Джекки говорит: «Так мило с твоей стороны, что ты написала мне длинное письмо об этой божественной одежде… Более всего я благодарна тебе за то, что ты сообщила мне об этом еще до того, как об одежде узнала Ли. Пожалуйста, поступай таким же образом и впредь: теперь, когда она знает, что ты моя «разведчица», она попытается выуживать информацию из тебя. Этой осенью сообщи мне первой о самых модных вещах».

Одежда играла первостепенную роль в жизни Джекки. Ли всегда находилась в списке особенно модно одевающихся дам, и многие считали ее более модной, чем Джекки. Но сама она так не думала, полагая, что ей далеко до сестры. Находясь в Вашингтоне и собираясь сопровождать Джекки в Капитолий, где президент должен был выступить с речью, она провела несколько часов в Королевской комнате, готовясь к визиту. Когда она вышла из нее, одна из секретарш заметила, что она чудесно выглядит.

«О, мне вовсе так не кажется, — сказала она. — Чудесно выглядит Джекки в своей норковой шубке. А на меня просто никто не обратит внимания».

Но иногда маленькая шикарная княгиня все же требовала, чтобы на нее обращали внимание. Когда к ней обратились с предложением попозировать для журнала «Маккол», она отправилась в Париж, чтобы выбрать для себя самую модную одежду. Она устроила скандал, пытаясь войти в дом моделей Хьюберта Живанши, но ей отказали в этом, сославшись на то, что она официально считается представительницей прессы, а репортеры допускаются в дом моделей только во время демонстрации мод. «Мистер Живанши пытается сделать себе рекламу, — фыркнула Ли. — Но теперь это уже не играет никакой роли. Я уже сколько месяцев не покупала у него одежду. Я ношу одежду от Ива Сен-Лорана».

Выросшие в снобистской семье Очинклоссов и будучи посторонними в ней, две «никому не нужные» девочки держались друг дружки, эмоционально поддерживая одна другую. «Мы обе любили нашего отца, — говорит Ли. — Наши родители развелись, и отец уже больше никогда не женился. Мы были всем для него. Он был одиноким человеком, и мы каждое лето проводили у него каникулы. Он был очень красивый мужчина и придумывал всякие развлечения. Все эти детские воспоминания еще живы во мне».

Развод оставил незаживающие раны в душах обеих девочек. Особенно переживала Джекки, возлагая вину на свою мать. Ли считала так же, хотя и была любимицей матери. «Их мать стала испытывать к ним нежность только после того, как Джекки стала первой леди, а Ли княгиней, — говорит Пол Матиас, близкий друг семьи. — Они с уважением относились к ней и вели себя по отношению к ней безупречно. В глубине души они испытывали горькие чувства, но не показывали миру свою скорбь. Они лояльны к миссис Очинклосс, но не проявляют к ней признаков привязанности. Джекки и Ли скрывают свои чувства. Их мать не может делать этого».

Обладая привилегией быть матерью первой леди, Джейнет Очинклосс часто посещала Белый дом, чтобы повидать своих детей и внуков. «Всякий раз, когда приезжает, мать начинает поучать меня, как мне одеваться и что мне нужно носить», — жаловалась Джекки сестре. «Я знаю, — говорила Ли. — А ты говори ей: да, мама, да, мама, да, мама».

Временами миссис Очинклосс пыталась пересылать записки через секретаршу Джекки. «Однажды она попросила меня посоветовать Джекки, какое платье ей следует надеть, — вспоминает миссис Галахэр. — Это случилось после того, как она и Джекки ходили на чай в посольство. Миссис Очинклосс очень огорчилась из-за того, что ее дочь надела слишком короткое платье. Она сказала, что, когда Джекки согнулась, чтобы достать что-то, были видны ее подвязки. «Попробуйте посоветовать ей, чтобы она носила более длинные платья». Но при всем уважении к миссис Очинклосс я не могла собраться с духом, чтобы сказать Джекки об этом».

В детстве Джекки и Ли всегда объединялись вместе против матери, поддерживая отца. «Они считали меня ведьмой, потому что я не баловала их так, как баловал их он, — говорила миссис Очинклосс. — Мне приходилось воспитывать их и учить манерам».

«Джекки и Ли вели с матерью настоящую войну, — вспоминает одна их подруга. — Ли была на стороне Джекки против миссис Очинклосс, и они практически неделями не разговаривали. Затем Ли обнаружила, что Джекки тайком помирилась с матерью, не сказав об этом самой Ли, и это взбесило ее. После этого Джекки и Ли некоторое время дулись одна на другую».

Несмотря на свои ссоры, сестры поддерживали между собой очень хорошие отношения. «Я уверен, что единственной женщиной, с которой Джекки бывает счастлива, это Ли», — говорит Робин Дуглас-Хоум.

Кеннеди тоже обожал энергичную сестру своей жены и часто обращал на нее внимание своих друзей: «Посмотрите на нее. Какой характер».

К неудовольствию Джекки, Ли с нежностью относилась к Кеннеди. Их соперничество в детском возрасте продолжилось и тогда, когда они стали взрослыми, а их любовь к отцу трансформировалась в любовь к своим мужьям. Обеим сестрам нравился определенный тип мужчин. Сначала это был Черный Джек Бувье. Затем Джек Кеннеди и Станислав Радзивилл. Позднее таким мужчиной станет греческий кораблестроитель по имени Аристотель Сократ Онассис.