Глава тринадцатая

Глава тринадцатая

«Я удаляюсь от дел, — писала Джекки в памятной записке своему секретарю по социальным вопросам в январе 1963 года. — Я занималась общественными делами все время, став первой леди, а теперь я хочу посвятить себя детям. Я хочу, чтобы вы избавили меня от всякого рода встреч, будь то с поэтом за чашкой кофе или с королем за рюмкой ликера. Я больше не желаю иметь ничего общего с художественными галереями, разве что в крайних случаях, когда это совершенно необходимо».

Первая леди должна была родить своего третьего ребенка той осенью и решила никому не говорить о своей беременности до апреля, когда Белый дом сделает официальное заявление по этому поводу.

«Не знаю, удастся ли мне сохранить это в тайне на такой срок, — говорила она президенту. — Я интуитивно чувствую, когда какая-то женщина беременна, и, мне кажется, не одна я обладаю такой способностью».

«Никто не догадается, если только ты не растолстеешь», — сказал он.

«После рождения ребенка я собираюсь несколько лет просто бездельничать».

Неутомимая сочинительница откровенных писем и записок, Джекки продолжала наполнять Белый дом своей писаниной, исполненной детским почерком. Однажды объектом ее гнева стал Вон Мидер, который на короткое время прославился как отличный имитатор семьи Кеннеди. Президент был польщен, ему понравилось представление. Особенно забавлял его эпизод, когда Мидер подражал ему самому, готовящемуся ко сну: «Спокойной ночи, Джекки, спокойной ночи, Бобби, спокойной ночи, Этель, спокойной ночи, Тедди, спокойной ночи, Каролина, спокойной ночи, маленький Джон». Джекки не находила это смешным.

Посмотрев выступление комика по телевизору, она написала короткую записку Памеле Турнур: «ДФК сказал, что не против, если вы позвоните Мидеру и скажете ему, что миссис Кеннеди считает дурным вкусом зарабатывать на детях. Пусть уж он хоть не называет их Джон и Каролина.

Скажите ему, что мне наплевать на то, что он говорит о нас, но мне не нравится его желание делать деньги на детях, и в этом плане я считаю его негодяем».

Стараясь изо всех сил сохранить престиж Белого дома, первая леди писала экономке, Энн Линкольн: «ДФК увидел президентскую печать на пачке сигарет «ЛМ». Это ему не понравилось. Немедленно положите этому конец. Сама я курю «Салем», и, мне кажется, нужно быть весьма храбрыми людьми, чтобы помещать президентскую печать на пачку».

К памятным запискам Джекки относились как к президентским директивам, и ее помощники тотчас выполняли все указания. В бытность первой леди она окружила себя женщинами своего класса, которых интересовали французские антикварные вещи, модная одежда и отличная еда. Все они учились в заведении мисс Портер в Фармингтоне, штат Коннектикут, или знали ее по Вассару. Все, кроме Летиции Болдбридж, угождали ее причудам.

Вначале Джекки полностью полагалась на свою секретаршу, занимающуюся вопросами социальной жизни в Белом доме и официальной частью. Летиция составляла меню из изысканной французской еды, планировала развлечения во время государственных приемов, приглашала музыкантов, поэтов, актеров и танцоров. Она придавала значимость государственным обедам, приглашая на них самых известных людей в Вашингтоне. «Роскошные вечера в Белом доме организовывала Летиция Болдбридж», — говорил главный дворецкий.

Летиция также организовывала поездки Жаклин Кеннеди, иногда проводя за рубежом по нескольку недель, чтобы подготовить номера в гостиницах, договориться о встречах и экскурсиях. Желая создать имидж Джекки как первой леди, Летиция предложила организовать ужин для лауреатов Нобелевской премии и благотворительный концерт для детей дипломатического корпуса, где она была бы хозяйкой. Она также настаивала на том, чтобы жена президента время от времени показывалась на публике. «Вам необходимо делать это», — повторяла она. Жалуясь главному дворецкому, Джекки говорила: «Мистер Уэст, я не должна делать ничего подобного». Главный дворецкий соглашался с ней.

Джекки в частном порядке жаловалась на то, что Летиция слишком много на себя берет, однако публично она признавала большой вклад, который внесла ее старая подруга. Вернувшись из необычной поездки по Индии и Пакистану, она сообщила одному журналисту: «Вы знаете, Летиция следовала впереди нас и подготавливала все к нашему приезду. Когда мы прибывали на место, все уже было в полном порядке, каждому вручался соответствующий подарок и так далее. Если она когда-нибудь покинет Белый дом, я уйду из него тоже!»

«Как только я прочитала об этом в «Сатердей ивнинг пост», я поняла, что дни Летиции сочтены, — смеется одна из подруг. — Джекки так противоречива — сегодня она относится к вам с любовью, а завтра без всякой причины отвергает вас». К сожалению, Летиции пришлось испытать на себе характер Джекки.

Разрыв начался, когда энергичная секретарша стала настаивать на том, чтобы первая леди вела более активную общественную жизнь. Потом Джекки узнала, что Летиция систематически уничтожает ее памятные записки. Вот тогда-то она и пожаловалась президенту, настаивая на том, чтобы он изыскал какой-нибудь дипломатический способ избавления от Летиции, так, чтобы она могла нанять на ее место Нэнси Такерман. Мисс Такерман была лучшей подругой Джекки в школе мисс Портер.

«Такки идеально подойдет мне, — говорила Джекки. — Летиция предъявляет ко мне слишком много требований, а с рождением ребенка я не смогу делать того, чего она хочет от меня!»

Президент, который также имел трения с мисс Болдридж, понимал свою жену. На официальном приеме, случившемся в Белом доме в воскресенье, Летиция распорядилась подать крепкие алкогольные напитки — что было запрещено со времен Эйзенхауэра. В газетах появились заметки под кричащими заголовками: «Алкоголь в воскресный день в Белом доме запрещен», «Никогда больше не появлюсь в воскресенье в доме ДФК», — говорит конгрессмен-баптист».

Кеннеди хотел тотчас же уволить ее. «Он взбесился и имел на то все основания», — сказала позднее Тиш.

Впоследствии президент подыскал ей работу в Чикаго в одной из фирм посла Кеннеди. Летицию деликатно уведомили о ее новом назначении, и, не имея другого выбора, она согласилась. Когда было решено, что она покинет Белый дом в мае, Джекки почувствовала облегчение.

Она обратилась к Тиш с новой директивой: «Пожалуйста, сохраните все мои записки, написанные моей рукой или под мою диктовку. Я опечалена тем, что вы уничтожили много интересных записок, где я писала о Маунт Вернон и о встречах с замечательными людьми».

Обычно Джекки выражала свои мысли в памятных записках, редко выступая публично. Однажды она охарактеризовала «Дочерей американской революции» как старых и одиноких женщин, и это появилось в печати. Заголовки гласили: «Первая леди называет «Дочерей американской революции» старыми кошелками», «Джекки говорит, что «Дочерям американской революции» пора на свалку».

Президент побелел от злобы, когда увидел эти заголовки.

«Боже, — простонал он. — Мне придется заставить замолчать первую леди».

«Боюсь, твоя жена говорит то, что думает», — рассмеялся их старый друг Билл Уолтон.

Джекки обвораживала своих друзей чувством юмора. «Это было ее замечательной чертой», — говорит один из друзей. Тони Брэдли бьется в конвульсиях от смеха, вспоминая, как первая леди выступила в роли матери-наблюдательницы в детской школе, где училась Каролина, на третьем этаже Белого дома. «Ее напугало то обстоятельство, что ей пришлось помогать мальчикам ходить в туалет. Ее особенно испугал один мальчик, который, по ее словам, вовсе не имел письки».

Рене Карпентер, красивая жена астронавта Скотта Карпентера, стала любимицей семьи Кеннеди и часто посещала Белый дом, общаясь с детьми. Она вспоминает, что Джекки была озабочена маленьким Джоном. Рене как-то раз заметила, что его няня, Мод Шоу, слишком балует его. «Боюсь, что он вырастет неженкой», — сказала она. Джекки очень любила своих детей. Ей казалось, что Этель, которая постоянно была беременной, рожает детей, подобно кроликам, и это казалось ей ужасным.

Джекки особенно радовалась игровой школе, в которой обучалась Каролина. Готовясь к прибытию шаха Ирана и его юной невесты, она пообещала детям, что приведет к ним наверх иранскую королеву.

«Она наняла детям учителя танцев, — вспоминает одна из матерей, — и малыши учились танцевать всю неделю. Джекки предложила ребятам нарисовать картинки для шахини, которые та смогла бы показать своему ребенку. Она выстроила весь класс, чтобы мальчики поклонились Шабану, а девочки сделали бы реверанс.

Дети были очень взволнованы, ожидая встречи с настоящей королевой, но, когда Джекки появилась с женой шаха, одетой в обычную одежду, они забыли о поклонах и реверансах и просто смотрели на нее в упор. «Вы не настоящая королева, — закричали они. — Где ваша корона?» Джекки пыталась объяснить им, что в двадцатом веке королевы одеваются иначе, но дети уже потеряли интерес к шахине. Они считали, что их обманули».

Джекки изо всех сил старалась дать детям хорошее воспитание и часто приходила в отчаяние. Когда посол Кеннеди перенес инфаркт и его парализовало, он мог произносить лишь бессмысленные словосочетания дребезжащим голосом. Все это напугало Каролину, которая не могла понять, почему дедушка издает непонятные звуки и передвигается в кресле на колесах. Не желая объяснять ребенку суровую суть вещей, Джекки сказала, что он плохо себя чувствует и поэтому передвигается в кресле на колесах, а голос его звучит так странно потому, что у него ларингит. На следующий день Каролина сообщила своим одноклассникам: «Мой дедушка заболел, у него ангина».

Ожидая рождения третьего ребенка, Джекки посвящала все больше и больше времени Каролине и Джону. Часто, беря их с собой на пикник или в луна-парк, она надевала парик, чтобы ее не узнали представители прессы. Зимой она заказала старомодную карету, запряженную тройкой лошадей, чтобы дети могли прокатиться в ней возле Белого дома. Ее возмущению не было предела, когда она увидела фотографов. Она постоянно негодовала по этому поводу, полагая, что не сможет правильно воспитать детей, если на них все время будут направлены объективы фотоаппаратов. В день Холлвина она достала маску и тайком отвела детей в Джорджтаун, где они могли ходить по домам и просить сладости.

Однажды, когда она увидела, что какая-то журналистка сфотографировала Каролину, она стала умолять эту женщину не публиковать фотографию в журнале. Журналистка согласилась, и Джекки была весьма благодарна ей за это.

Во время беременности Джекки отложила все официальные дела и настояла на том, чтобы фотографы не снимали ее в одежде, которую носят беременные женщины. «Это проявление неуважения и вторжение в мою личную жизнь», — говорила она.

Когда в Белом доме объявили о рождении ребенка — впервые за 63 года ребенок президента родился в официальной резиденции — поток поздравлений обрушился на семью Кеннеди.

Криво улыбаясь, Кеннеди заметил: «Теперь у Джекки будет настоящая причина не принимать участие в общественных делах». Первую леди засыпали письмами и поздравлениями. В ответ на поздравление Росуэлла Гилпатрика, тогдашнего заместителя министра обороны, она писала:

«Вы поступили очень умно, написав мне о ребенке. Я так счастлива и благодарю вас за то, что вы нашли время, чтобы поздравить меня. Теперь, когда мне не нужно будет ходить на все эти официальные завтраки, я постараюсь найти время, чтобы прийти к вам и Мадлен и позавтракать с вами в мае или июне».

Мадлен, третья жена Гилпатрика, презирала легкомысленную первую леди. Она чувствовала, что ее пятидесятисемилетний муж уделяет жене президента больше внимания, чем следует. Вследствие этого Джекки, которая не скрывала того, что ей нравится Гилпатрик, так и не получила приглашения на завтрак от его жены.

Вместо этого она пригласила позавтракать его вместе с ней, и они провели весь день в Кэмп-Дэвиде, в то время как президент находился на западном побережье, проверяя военные объекты. Джекки была на седьмом месяце беременности, а Гилпатрик, который ушел в отставку, готовился к возвращению в Нью-Йорк, где собирался заняться юриспруденцией. Тридцатитрехлетняя первая леди наслаждалась временем, проведенным с Гилпатриком. Через несколько дней она написала ему длинное письмо, благодаря его за все.

«Я наслаждалась тем днем, который мы провели в Мэриленде, — писала она. — Потом в течение недели я чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Сегодня четверг, но я знаю, что очарование продлится до завтрашнего дня…

Прошлым вечером у нас на ужине были люди, которые участвовали в прощальной вечеринке в вашу честь у Андерсонов. Не могу смириться с тем, что вы уезжаете…

Мне жаль того человека, который придет вам на смену. Кто бы он ни был, я никогда по-настоящему не полюблю его. Никто не обладает такой силой и добротой, какой обладаете вы.

Но больше всего мне жаль нас самих. В этом странном городе, где люди то появляются, то стремительно куда-то исчезают, вы привыкаете к этой частой смене лиц. Так что, когда вы испытываете пустоту после того, как кто-то уезжает навсегда, то этот человек должен гордиться этим, хотя вы не тот человек, который стал бы этим гордиться.

Я знаю, что в конце концов вы сбрежете умиротворение, но я также знаю, что вам потребуется некоторое время для адаптации. Я желаю вам всего наилучшего. Пожалуйста, дорогой Рос, знайте, что я всегда буду желать вам только добра. Спасибо. Джекки».

Кеннеди никогда не мог понять привязанности своей жены к лысеющему Гилпатрику или Роберту Макнамаре. Он любил обоих мужчин, считал их весьма умными, но вовсе не находил их красивыми. «Я думаю, такие мужчины олицетворяют для тебя твоего отца», — подтрунивал он над ней. Он говорил об этом за ужином с одной парой, после того как Джекки вновь сказала, что считает Росуэлла Гилпатрика одним из самых очаровательных мужчин в Вашингтоне. «Мужчины просто не понимают, что такое сексуальность, — говорила она. Видя растерянные выражения лиц обоих мужчин, она начала смеяться. — Посмотрите на них. Они похожи на собак, у которых только что отобрали тарелку с едой». Позднее она говорила: «Я думаю, что мужчины старше шестидесяти лет гораздо привлекательней молодых людей. Например, генерал Максвел Тейлор строен и выглядит отлично, в то время как одноклассники Джека растолстели, и на них просто тошно смотреть. Генералу Максвелу за шестьдесят, но он играет в теннис и строен как кипарис».

Джекки провела лето в Хианнис Порт, отдыхая там вместе с детьми, а президент совершал государственные поездки в Англию и Германию, а потом съездил на родину предков в Ирландию. Джекки постоянно поддерживала связь с Белым домом, составляя расписание мероприятий на осень и заказывая новую одежду у Олега Кассини. Она подобрала рождественские открытки и все подарки, которые собирались дарить она и президент. Она сообщила Эвелин Линкольн и Тому Уолшу, что хотела бы получить от своего мужа шиншилловые покрывала стоимостью 4000 долларов. «Я знаю, что это очень дорогой подарок, но, возможно, они купят его в складчину, — предположила она. — Если же у них не получится шиншилла, пусть купят покрывало из белого меха».

Утром 7 августа она повезла детей покататься верхом на лошадях в Остервилль, находящийся на расстоянии нескольких миль от Хианнис Порт. Вернувшись домой, она почувствовала, что у нее начинаются родовые схватки, и вызвала врача, Джона Уолша, который проводил отпуск поблизости. Он вызвал вертолет и сообщил в военный госпиталь базы военно-воздушных сил в Отисе, что миссис Кеннеди немедленно прибудет туда. Это были преждевременные роды.

«Доктор Уолш, вы должны вовремя доставить меня в госпиталь, — умоляла его Джекки. — Поторопитесь, пожалуйста! Я не хочу, чтобы с ребенком что-то случилось. Этот ребенок не должен родиться мертвым».

Когда Джекки поместили в открытый автомобиль, личный врач президента появился в дверях. «Миссис Кеннеди, вы хотите, чтобы я позвонил президенту?» — спросил доктор Дженет Трэвел.

«Нет, — крикнула Джекки из автомобиля. — Не звоните ему».

Как только машина скрылась из виду, доктор Трэвел позвонил в Белый дом и сообщил президенту, что его жена находится на пути в военный госпиталь.

В 12 часов 52 минуты, через час после того как Джекки сделали кесарево сечение, в госпитале было объявлено, что миссис Джон Ф. Кеннеди родила мальчика весом в четыре фунта. Мальчик, который родился на пять недель раньше срока, был окрещен и получил имя Патрик Бувье Кеннеди в честь своего деда — Черного Джека Бувье.

Когда прибыл президент, ему сообщили, что его жена уже практически оправилась после родов, но у ребенка проблемы с дыханием. Он немедленно посоветовался с врачами, которые порекомендовали перевести младенца в детскую больницу Бостона, где имелось специальное оборудование для лечения респираторных заболеваний, которые часто встречаются у недоношенных детей. Проведя несколько минут с Джекки, он вновь обратился к врачам. Позднее он с гордостью нес ребенка на руках в отдельную палату миссис Кеннеди. В тот же вечер он сопровождал, младенца в скорой помощи, которая везла его в Бостон. На следующий день он четыре раза посещал госпиталь, чтобы справиться о здоровье сына. В ту ночь он спал на свободной койке возле Патрика. Младенец не перенес нагрузку на сердце, впал в кому и умер на следующий день.

Президент был безутешен. «Он отчаянно боролся за жизнь, — сказал он дрожащим голосом. Это был красивый мальчик». Затем удрученный отец расплакался. «По-видимому, этот человек, который редко проявлял эмоции, действительно очень страдал», — заметил кардинал Кушинг.

Совершив полет на базу в Отисе, президент сообщил печальную новость своей жене, обнял ее и разрыдался. «О, Джек, о, Джек, — рыдала она. — Я не перенесу этого, если потеряю тебя».

«Я знаю, знаю», — шептал он.

«Я впервые видела его плачущим, — говорила она позднее подруге. — Он был безутешен. Я думаю, Джек перенес потерю даже хуже, чем я. Хотя он никогда не говорил мне об этом, я знаю, что он хотел второго мальчика».

В тот же день президент привез в госпиталь Каролину повидаться с матерью. Пятилетняя девочка с косичками была одета в теннисные туфельки и держала в руках букет цветов. Джекки обняла свою первую дочку и осыпала ее поцелуями. Она умоляла мужа, чтобы он привез и маленького Джона.

Вечером на вертолетах прибыли Джейнет и Хью Очинклоссы, а также их дети, Джанет и Джэми. Ли Радзивилл прервала свой отдых в Греции и прилетела в Массачусетс, чтобы быть рядом с сестрой. Вместе они полетели в Бостон на похоронную мессу, которую служил кардинал Кушинг, появившийся не в черном, а в белом облачении.

Джекки провела то утро в одиночестве в своей палате. Хотя и не посетила похороны, она настояла на том, чтобы гробик сына был покрыт цветами точно так же, как гроб ее отца. После мессы президент взял крошечный гробик на руки и положил туда медаль св. Кристофора, подаренную ему Джекки во время бракосочетания. Ребенка похоронили на Холирудском кладбище в Бруклине, неподалеку от того места, где родился президент. Кеннеди прикоснулся к гробу, когда его опускали в землю. «Прощай», — прошептал он, едва сдерживая слезы.

«Дорогой Джек, пойдемте, — сказал кардинал Кушинг. — Тут уж ничего не поделаешь».

В расстройстве чувств президент полетел в Кейп, чтобы утешить жену. Джекки оставалась в постели в течение семи дней, а затем до конца лета отдыхала в Хианнис Порт. Покидая госпиталь, она поблагодарила сестер. «Вы были так добры ко мне. Я обязательно приеду сюда через год рожать следующего ребенка. Так что будьте готовы».

Впервые за всю свою жизнь президент стоял возле жены, с любовью держа ее за руку. А потом повел к автомобилю.