Голубая путевка
Голубая путевка
Десять лет – разница возраста моего и Каманина. Это и мало и много. Мало потому, что не помешало нам в одном строю выполнять ответственное задание Родины. Много потому, что из-за этой разницы дорога в авиацию для меня была значительно трудней, чем простой и ясный путь Николая Каманина. То, на что Молокову, к примеру, и мне понадобилось по восемь – десять лет, у Каманина заняло в три раза меньше времени. Мы шли от сохи к штурвалу самолета. Он же, юноша, выросший уже в советские годы, пришел в летное училище прямо из-за парты средней школы.
Что стало бы с ним, если бы не Великий Октябрь? Возможно, его постигла бы участь отца. Тот с утра до вечера сучил дратву в полутемной конуре, поколачивая молотком, чинил обувь для жителей заштатного, пыльного городишка Меленки.
Первая мировая война вошла в жизнь маленького Коли тем, что отец перешел работать в сапожную артель, выполнявшую заказы для армии. Здесь уже стучали десятки молотков. Но была только внешняя, всем видимая сторона Каманина-старшего. Лишь после Февральской революции выяснилось, что скромный, тихий сапожник в начале войны стал активным членом Коммунистической партии. В 1918 году он заболел сыпным тифом и умер.
Коля рано был предоставлен самому себе. Его мать – ткачиха текстильной фабрики – работала в разных сменах. Ей некогда было заниматься воспитанием сына, и мальчика воспитывала новая советская школа.
Каманин учился так хорошо, что когда ему было четырнадцать лет, учитель однажды сказал:
– Если я заболею, меня заменит Коля Каманин.
Естественно, что советский школьник и не думал о «карьере» сапожника, перед ним, как и перед всеми детьми «простых» людей, открылись необъятные горизонты. Хотелось посвятить свою жизнь чему-нибудь большому, важному, нужному людям, а чему, он не знал. Все решил вывешенный в школе плакат, на котором был изображен самолет, а под ним призыв вступать в Общество друзей Воздушного флота. Коля тут же отдал в качестве вступительного взноса серебряный полтинник, полученный от матери на завтрак. Он стал членом ОДВФ. Это добровольное общество затем влилось в Осоавиахим, а позднее было преобразовано в ДОСААФ.
Кто мог подумать, что через двадцать три года школьник из маленького русского городка, смотревший как завороженный на плакат с самолетом, возглавит всенародное Общество, станет председателем Центрального совета ДОСААФ?
Конечно, меньше всего сам Каманин. Но мечта о небе зародилась именно тогда.
– Трудно ли мне было стать летчиком? – сказал как-то Николай Петрович. – Нет! Если были трудности, то лишь те, которые я сам создавал. Торопился очень, не терпелось…
Собрав документы, юноша отправил их в отделение ОДВФ с просьбой направить его в летную школу. Месяц, другой, третий – никакого ответа. Потом кто-то подсказал:
– Куда ты, друг, торопишься? В авиационную школу принимают с восемнадцати лет, а тебе еще нет шестнадцати. Опоздал ты родиться. Подожди еще пару годков.
Ждать было не в характере Коли Каманина. Он не захотел смириться со своим «поздним рождением» и самолично исправил «ошибку природы». Переделал в документах дату рождения и послал вторично.
Пришел вызов. Предстоящая встреча с врачами медицинской комиссии не очень пугала. Хоть ростом он не вышел, а силенки хватит, здоровье не подведет. Юноша, решивший стать летчиком, знал, что для авиации нужны люди крепкие, выносливые, поэтому усиленно занимался спортом. С тех пор и выработалось на всю жизнь правило – начинать день с гимнастики и обтирания холодной водой. Он тренировал свое тело и волю, подавляя все вспышки горячности. Он понимал, что кто не может управлять своими нервами, тот не сможет управлять и самолетом.
После пяти удачно пройденных медкомиссий Николай Каманин был зачислен в Ленинградскую летно-теоретическую школу.
Первое и последнее столкновение с воинской дисциплиной произошло у него в первые же сутки пребывания в школе.
Вот как он сам об этом вспоминает:
«…По привычке проснулся рано – часов в пять. Все спят. Думаю: пока умоюсь и погуляю. Встал, оделся, посвистывая, отправился умываться. Слышу, кто-то сзади спрашивает:
– Товарищ курсант, что это вы в такую рань поднялись?
А я так это, не по-военному, улыбаясь, отвечаю:
– А вам что? Почему не могу встать?
Он на меня:
– Я, – говорит, – курсовой командир. Идите и ложитесь, ждите общего подъема!»
Не очень понравился юноше тон приказания, но он смолчал и подчинился. Очень скоро Николай привык к четкому распорядку дня воинской части, полюбил жесткую солдатскую дисциплину, которая организовала его, приучила к точности, собранности, умению беречь время. Этими качествами всегда отличался сначала курсант, затем офицер, а позднее генерал Николай Петрович Каманин.
У него оказалась, как говорят, «военная косточка» – умение быть в подчинении и командовать другими. Будучи дисциплинированным сам, он на протяжении всей долголетней службы в армии требовал от подчиненных беспрекословной дисциплины.
Каманин всю жизнь был занят, и всегда у него хватало времени на все. Николай Петрович живет и работает по расписанию, всегда планирует предстоящие дела, заседания, встречи. Сколько раз – позвонишь ему по телефону, чтобы договориться о встрече, и услышишь в ответ: «Подожди минутку. Сейчас посмотрю… Да, приезжай завтра в тринадцать тридцать».
Близкие товарищи Каманина рассказывают, что его трудно оторвать от книги. Он «вечно» что-нибудь прорабатывает, делает выписки из книг. Другими словами – ведет целое хозяйство нужных хороших мыслей.
Еще в молодости, будучи курсантом, он записал в дневник афоризм известного теоретика военного дела Клаузевица:
«Маленький прыжок легче сделать, чем большой. Однако, желая перепрыгнуть через широкую канаву, мы не начнем с того, чтобы половинным прыжком вскочить на ее дно».
Каманин взял себе за жизненное правило – не делать половинных прыжков.
В Ленинградской школе курсанты занимались по десять часов в сутки. И все-таки Каманин очень много читал. Читал о войнах Древней Греции и Рима, о суворовских и наполеоновских походах. Посвятив себя военному делу, он решил овладеть им всесторонне и в совершенстве.
…После окончания теоретического курса Каманин вместе с другими курсантами был направлен в Борисоглебскую летную школу.
Каждое утро, поднявшись еще до восхода, курсанты бросались к окнам. Если на летном поле механики возятся у самолетов, значит, погода ожидается хорошая, будут полеты! Если на аэродроме самолетов не видно, день предстоит нелетный. Другими словами – день, бесцельно вычеркнутый из жизни.
Так полагали тогда будущие летчики, юные энтузиасты авиации, которые неудержимо рвались в синие высоты. Их можно понять. Человек, хоть раз водивший в небе крылатую машину, подчинявшуюся его разуму и воле, всегда будет стремиться в заоблачные выси.
Замечательный французский лётчик писатель Антуан де Сент-Экзюпери дал чудесное поэтическое определение беспокойной профессии пилота:
«Занимаешься настоящим человеческим трудом и познаешь человеческие заботы. Вступаешь в соприкосновение с ветром, звездами, ночью, с песками, с морем. Состязаешься в хитрости с силами природы… Ждешь очередного аэропорта, как землю обетованную, и ищешь свою правду в звездах…»
Каманин и его сокурсники, конечно, ничего не слыхали об Экзюпери, да и не могли знать о нем. Он тоже в те годы лишь начинал летать, а превосходные книги его были переведены на русский язык только в конце пятидесятых годов. Но под приведенными словами француза наши ребята, безусловно, подписались бы… Каманин, собиравший «коллекцию» умных, хороших мыслей, наверное, занес бы эту цитату в свою записную книжонку, что он, между прочим, и сделал в 1960 году.
Николаю исполнилось только 19 лет, когда он стал военным летчиком. Очень хотелось съездить домой, покрасоваться перед знакомыми девчатами в новой форме с «птичками» на голубых петлицах, но от положенного отпуска он отказался. Тревожно было на дальневосточной границе. Молодой лётчик подал рапорт:
«…Желая принять участие в отпоре наглым милитаристам, прошу меня откомандировать…»
Ему казалось, что Маньчжурский экспресс идет очень медленно, так не терпелось поскорей принять участие в боевых действиях. Он боялся попасть к «шапошному разбору». Так оно и вышло.
Когда молодой пилот, вытянувшись перед командиром части, рапортовал: «По приказу Реввоенсовета младший лётчик Каманин прибыл в ваше распоряжение», боевые операции на КВЖД были уже закончены.
Но все-таки он попал в знаменитую эскадрилью, прошедшую славный боевой путь. Это соединение громило белогвардейцев, участвовало в воздушных сражениях на КВЖД и за всю свою историю не имело ни одной катастрофы.
– Из документов, – сказал Каманину его новый командир, опытный военный лётчик Иван Иванович Карклин, – видно, что вы дисциплинированный, примерный летчик. Надеюсь, что вы проявите себя таким, каким я ожидаю вас видеть…
Добиться этого было нелегко. Казалось, многому научили Каманина в Борисоглебске, однако службу в армии пришлось начинать… с учебы. Он умел водить машину только днем, когда видны ориентиры, а в эскадрилье летали ночью, и не по одиночке, а строем. Надо было также научиться стрелять в небе, бомбить.
И «сынок», как называл командир Каманина, самого молодого летчика отряда, стал настойчиво овладевать сложным мастерством воздушного бойца.
Он налетал 1200 часов, из них 300 ночью, вместе со всем отрядом участвовал в дальних ночных перелетах и не имел ни одной аварии. Вскоре коммуниста Каманина назначили командиром звена. Недавний ученик стал учителем, который особенно гордился тем, что на счету его подчиненных ни одной поломки самолета.
День за днем шли военные будни: полеты, прыжки с парашютом, воздушная стрельба в цель, бомбометание, командирская учеба.
Однажды поздним вечером Каманин сидел дома за книгами, готовясь к очередному занятию, когда за ним явился вестовой из штаба. Он догадывался, зачем его вызвали. Еще днем стало известно, что Москва приказала выделить летчиков для участия в спасении челюскинцев. Все занимались своим делом, но каждого втайне мучила мысль: кого пошлют?
Каманин не очень удивился, узнав, что выбор пал на него, – командованию видней! Солдат не спрашивает: он подчиняется приказу.
Два часа ушло на сборы. Самолеты погрузили на железнодорожные платформы. Летчики попрощались с женами, захватили в дальний путь наспех собранные чемоданы.