Ориентир – столб дыма

Ориентир – столб дыма

Заправившись по дороге в бухте Провидения, Молоков и Каманин прилетели в Уэллен. Отсюда – рукой подать до Ванкарема.

Седьмого апреля, меньше чем через час после посадки в Ванкареме, машины снова поднялись в воздух. Курс на льдину в лагерь Шмидта! Полета – 55 минут. Ориентир – столб дыма от сигнального костра.

Самолеты шли над Чукотским морем. Под крылом простиралась бескрайняя, непрестанно движущаяся ледяная пустыня. Льдины громоздились одна на другую, переваливались, словно играя в чехарду. Темные разводья курились паром, который летчики ошибочно принимали за сигнальный дым.

Штурман Каманина Шелыганов, рассчитав расстояние, время и силу ветра, как всегда предупредил пилота за десять минут. Вторично предупредил за три минуты. Но лагерь все еще не показывался.

– Время вышло, – сказал штурман по телефону, – лагеря не вижу.

Каманин, улыбнувшись, ответил военным термином:

– Можно бомбить по расчету времени.

Он развернул самолет на посадку, и тогда Шелыганов увидел черный дымовой столб и десяток палаток, и барак, и развевающийся на вышке красный флаг, и фигуры людей, приветственно махавших руками.

Ледяной «аэродром» совсем небольшой, вокруг – торосы. Нужен очень точный и трезвый расчет, чтобы не поломать самолет.

Только после третьего захода машина, скользя над вершинами торосов, чуть не задевая их лыжами, опустилась на крохотную площадку и остановилась почти у самой стенки торосов. Развернуться и отрулить самостоятельна Каманин не мог, пришлось ждать, когда челюскинцы оттащат самолет за хвост несколько назад.

И вот уже бородатые, неуклюжие в меховой одежде люди обнимают, целуют героев-летчиков, прилетевших к ним на выручку. И летчику хочется каждого обнять. Но одна мысль не дает покоя. «Сесть-то сел, а как взлечу?»

Отто Юльевич Шмидт гостеприимно приглашает:

– Пойдемте в лагерь, посмотрите, как мы живем…

– Большое спасибо, но сейчас мы не можем, надо срочно взять пассажиров и лететь обратно…

Девять раз совершал он рискованные посадки и взлеты со льдины, дрейфовавшей в Чукотском море, и вывез на Большую землю 34 человека.

…Я знаю по себе и по рассказам своих товарищей-летчиков, что настоящую, большую радость оттого, что нам удалось долететь до лагеря Шмидта и вывезти челюскинцев, мы все в полной мере почувствовали только тогда, когда спасательные операции были закончены. Рейсы же на льдину, взволнованные встречи с челюскинцами, объятия, пожатия чьих-то протянутых рук, ответы на вопросы – все это совершалось почти автоматически. Ведь мысли наши были заняты лишь одним: в порядке ли машина после посадки, удастся ли нормально взлететь с драгоценным грузом на борту, позволит ли погода слетать в этот день еще и еще раз и насколько благополучными окажутся следующие посадки на льдине и в Ванкареме.

Для этого требовались полная отдача всех сил и знаний, огромное напряжение воли. Поэтому на все остальное мы реагировали слабее и по-настоящему начали все переживать лишь тогда, когда со льдины были сняты последние люди и лагеря Шмидта уже не существовало.

В то время Каманин записал в свой дневник:

«…В Ванкареме все ликовали, а мне вдруг стало грустно. Я спросил себя: «Как ты, товарищ Каманин, выполнил приказ?..» Рядом с большой победой я увидел поражение. Ведь мне дали звено из пяти машин, а в лагерь пришли две. В армии мы выполняли более сложные задачи.

Своим ребятам я совершенно серьезно сказал:

– Ну, влетит же мне за этот полет».

Я был свидетелем этого необычного, но абсолютно искреннего разговора. Правда, в эту минуту нас позвали в радиорубку, и мы прочли радостную весть от руководителей партии и правительства: «…ходатайствуем о награждении…»

Победителей не судят.

…Так блистательно начавшаяся над льдами Чукотского моря биография Николая Каманина продолжалась не менее удачно.