Невыносимые невозращенцы

Невыносимые невозращенцы

Со смертью нельзя войти в сговор. С ней можно только сражаться. «Не щадя живота своего».

Я никогда не закончу эту рукопись. Она растет как снежный ком — будто вся память, вся без остатка, встает на дыбы, чуть только ее тронешь… Что это? Почему оттуда нельзя уйти насовсем? Почему нельзя все послать куда подальше и уйти? Почему мы все остаемся там навсегда? Неужели, даже тяжело раненного или вразворот контуженного, тебя нельзя вынести оттуда? Хоть на руках, хоть волоком на плащ-палатке? Наверное, оттуда некому выносить?.. Оттуда не выносят. Оттуда — делают вид, что выносят. С войны вообще не возвращаются. Там остаются навсегда. Невыносимые — вот кто мы оказались.

И не тешь себя: «Как же это?! Вот он я! Два прихлопа (удостоверение личности!), три притопа — мол, берегись меня живого застоявшегося! Сомну-Затопчу!»

Бред. Всё это кураж и одна видимость. Воевать — это УБИВАТЬ и БЫТЬ УБИТОМУ. Исключения не в счёт — это один на сто тысяч. Спросите у ста честных солдат и офицеров — видел ли он хоть одного живого вооружённого врага в бою?.. Вот так — лицом к лицу?.. Из ста десять видели, сорок-пятьдесят видели чёрными точками на том берегу, на краю леса. Остальные (если честные) — «Нет, не видели». — Бегали, бегали посмотреть на пленного.

Но пленный, это не тот, совсем не тот, который с нами воевал. Пленный — это совсем другой, даже уже не фашист, даже уже не член национал-социалистической партии Германии, даже не эсэсовец, и черепок у него мгновенно заменяется на совсем другой как раз в тот самый миг, когда он задирает руки вверх.

Воевать — здесь коллективный счёт не счёт. Здесь нужен счёт точный — уж себе-то самому ты счёт знаешь?.. Оттуда даже живые не возвращаются. Они только делают вид, что живые — улыбаются, сияют как бы счастливым глазом! Чтобы не убивать горем своих родных и самых близких.

«Дай оглянуться,

Там мои могилы…»

Нет, не оглядывайся.

«Там наши штабеля…»

В одном из штабелей валяешься и Ты… Ты сам!

— А я?

— … Я и подавно.