Глава 27 Версальская трагедия

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 27

Версальская трагедия

Остракизм России

После поездки летом 1919 года в Париж для переговоров с Клемансо я до весны 1920 года жил в Англии, то в Лондоне, то в провинции. Когда началась мирная конференция, я снова, по просьбе членов свергнутой Директории, отправился в Париж. Депортированные в результате колчаковского переворота из Омска, они через Китай и Соединенные Штаты оказались в конце концов в Париже.

В то время самым влиятельным государственным деятелем в Европе считался Ллойд Джордж, а центром политической жизни Лондон. Мое положение в Англии было несколько двусмысленным. Официально я являлся частным лицом, не имевшим никаких формальных отношений с британскими властями, на деле же я в глазах большинства населения оставался представителем свободной и демократической России. Я был в дружеских отношениях с некоторыми в высшей степени осведомленными государственными и политическими деятелями союзных стран. Никак не сказались на отношении ко мне либерально настроенных европейцев и многих моих соотечественников ни негативное отношение полуофициальной прессы в Англии и Франции к Февральской революции, Временному правительству и ко мне самому в особенности, ни нападки на меня эмигрантских сторонников белых диктатур.

Именно от своих компатриотов узнал я немало интересного. Судя по всему, где-то в начале декабря 1918 года из Москвы в Лондон для политического зондирования неофициально прибыли большевистские эмиссары. Видимо, в Кремле стало известно о разногласиях внутри английского кабинета по вопросу о политическом курсе в отношении России, а также о том, что ни Ллойд Джордж, ни его помощники не проявляли, мягко выражаясь, симпатии к стремлению Нортклиффа установить в России военную диктатуру. Эти русские эмиссары получили указание попытаться войти в контакт с Ллойд Джорджем, в случае неудачи — с его помощниками. В любом варианте они должны были убедить своих собеседников, что хорошие отношения с «единственно законным правительством в России» вполне возможны, что Россия абсолютно не заинтересована в мировой революции, а более всего надеется на немедленное восстановление прежних союзнических отношений, особенно с Англией. Им также надлежало обратиться с просьбой об оказании английской помощи в целях восстановления разоренной войной экономики России. Несколько позднее оба эти эмиссара, «только что из Москвы», встретились со мной и подтвердили слухи, ходившие вокруг них.

За стремлением Ллойд Джорджа определить отношения с экономически и политически разваленной Россией до начала мирной конференции с Германией скрывались определенные расчеты. Нет сомнений, однако, и в том, что он не остался глух к заигрываниям со стороны большевиков, которые действительно нуждались в поддержке других стран. Это в полной мере проявилось в первые дни предварительных заседаний Совета «десяти», когда обсуждалась проблема России.

Позднее из беседы с Бернардом Барухом, который нередко выполнял личные поручения президента Соединенных Штатов, я узнал, что такие же маневры большевистский режим предпринимал в отношении Белого дома. Оба эти факта имеют определенное историческое значение и непосредственно связаны с тайной поездкой Уильяма Буллита в Россию в начале весны 1919 года.

Как я уже упоминал, судьба России раз и навсегда была определена Верховным Советом Антанты («Большой пятеркой»)[315] еще до начала мирной конференции, и когда наконец прибыла объединенная делегация деникинского и колчаковского правительств, ее не допустили в зал заседаний. Не были приняты делегаты ни самим Советом, ни отдельными его членами.

Россия оказалась в парадоксальном, не имевшем прецедента в истории положении.

Она не была упомянута в перечне участников конференции на том простом основании, что не относилась к победившей стороне, ибо война завершилась уже после того, как Россия стала «нейтральной страной, заключившей мир с врагом».

А поскольку бывшие союзники России не одержали над ней победы в войне, то упоминания ее не было и в перечне побежденных. А ведь на деле: если бы не Россия, союзникам бы вовсе никогда не одержать ее.

Союзные нации, правившие тогда всем миром, намеревались таким путем исключить Россию из состава великих держав, отбросить ее к границам допетровской России и изолировать от Европы цепочкой небольших независимых стран.

Конечно же воспрепятствовать участию России в мирной конференции не составляло особого труда, но абсолютно невозможно было игнорировать ее, предпринимая попытки изменить баланс сил в Европе и Азии. Законное кресло России оказалось пустым, но сама она незримо присутствовала в зале заседаний.

На следующий день, после принятия решения о недопущении к работе конференции русской делегации, «Большая пятерка» продолжила обсуждение «русского вопроса».

«Россия — огромная страна, занимающая часть Восточной Европы и значительные пространства в Азии, — заявил Ллойд Джордж, — и теперь, когда мы определили ее судьбу, мы должны найти правительство, которое согласится с нашим решением».

Потребовалось несколько дней жарких дебатов, прежде чем было решено, к какому правительству обратиться. Некоторые из ораторов, включая самого Ллойд Джорджа, склонялись к необходимости идти на соглашение с Москвой, другие, как, например, Клемансо, и слышать об этом не желали, настаивая на переговорах с Колчаком и Деникиным. В конце концов 22 января, когда страсти поутихли, был достигнут компромисс: все правительства де-факто на территориях, ранее входивших в состав Российской империи, будут приглашены для встречи на Принцевых островах для выработки необходимого соглашения. Нет смысла говорить, что идея созыва примирительной встречи в разгар жесточайшей гражданской войны была психологически неприемлема и политически нереальна.

Именно эту точку зрения я и высказал на встрече в лондонском Реформ-клубе, отвечая на вопрос, почему антибольшевистская Россия (не только «белые» генералы, а все демократически мыслящие люди в стране) отказалась принять «абсолютно беспристрастное решение «Большой пятерки», а Москва с готовностью пошла на это, продемонстрировав тем самым свое желание как можно скорее восстановить мир в России.

Вскоре, однако, стало известно, что Москва пошла на это при непременном условии, что все англо-французские и другие союзные войска будут выведены до открытия примирительной конференции с территорий, которые они оккупировали. Такое условие было абсолютно неприемлемо для «Большой пятерки», а потому планы созыва такой конференции были аннулированы.

На следующий день после этого государственный секретарь США Лансинг направил в Москву Уильяма Буллита[316] для ведения тайных переговоров с Лениным.

Цель его миссии состояла в том, чтобы определить, возможно ли достижение соглашения между Ллойд Джорджем и президентом Вильсоном, с одной стороны, и советским правительством — с другой, которое приведет к modus vivendi.

Буллит возвратился в середине марта с хорошими новостями для тех, кто ратовал за прямые переговоры с Советами. По крайней мере, так мне об этом рассказывали посвященные в обстоятельства дела люди, что, вероятно, соответствовало истине. Однако поездка Буллита вызвала бурю в Верховном Совете и в конечном счете обернулась ничем. Причина заключалась в том, что за месяц, пока Буллит сновал между Парижем, Москвой и Вашингтоном, события развивались с такой невероятной быстротой, что ни о какой возможности переговоров с Советами уже не могло быть и речи.

Именно в этот период заигрывания Запада с Советами неожиданно появился Коммунистический Интернационал (Коминтерн), который 2 марта 1919 года выступил с отчаянным обращением ко всем рабочим и демобилизованным солдатам Европы дать отпор «империалистическим поджигателям войны» в лице их правительств.

А факт вторжения Красной Армии в пределы Украины на фоне провала интервенции Франции в поддержку украинского сепаратистского движения во главе с Петлюрой не оставил сомнений в том, что большевики вовсе не намерены считать свою революцию событием «местного значения» и придерживаться статей Брест-Литовского мира.

К концу мая 1919 года вся Украина оказалась в руках большевиков.

Провал французской интервенции объяснялся не тактическими ошибками французского Верховного командования, а существенными изменениями в образе мышления англичан и французов.

Общественное мнение Франции было поглощено только внутренними проблемами; миллионы уставших от войны демобилизованных солдат с головой отдались жизни «на гражданке», не проявляя ни малейшего желания снова воевать где-то за границей во имя далеких и чуждых им идеалов.

Еще сильнее были такие настроения в Англии. Все труднее стало находить добровольцев для британских экспедиционных войск, разбросанных в то время по всему свету — от Черного моря до центральной Азии. Была даже предпринята, правда неудачная, попытка заменить английские войска в Грузии итальянскими.

Я узнал об этом от Франческо Нитти, занимавшего пост премьер-министра Италии с 19 июня 1919 года по 9 июня 1920 года. После прихода к власти Муссолини он покинул Италию и поселился в Париже, где я с ним и познакомился. Остроумный и проницательный, он был вместе с тем весьма циничным политиком и дипломатом классической итальянской школы.

Как-то во время беседы речь зашла о Муссолини. К моему удивлению, хотя о Дуче он говорил с известной долей иронии, позволив себе немало шуток в его адрес, в его замечаниях не было и следа недоброжелательности. Я поинтересовался, почему он все же покинул Италию, сохранив веру в Муссолини. Он ответил, что был для Дуче persona non grata, и поведал вот такую историю: весной 1919 года Ллойд Джордж предложил Орландо и Соннино, представителям Италии на мирной конференции, заменить британские войска, оккупировавшие Грузию, итальянскими, а также ввести их в Крым. Предложение было принято. Итальянцы занялись лихорадочной деятельностью по подготовке и отправке экспедиционных войск в составе двух дивизий. Однако тем временем в отношениях между президентом Вильсоном и итальянскими представителями произошло резкое ухудшение, приведшее после бурной сцены в «Совете пяти» к полному разрыву. Орландо и Соннино в ярости уехали в Рим, и весь итальянский кабинет вышел в отставку. Их место заняли Нитти и его министр иностранных дел Титтони, которые немедленно отменили все приготовления к безответственной авантюре. «Муссолини и его друзья никогда не могли простить мне отказа выполнить этот план», — сказал в заключение Нитти.

Отправка войск на бывшие русские территории привела лишь к усилению эффективности коммунистической пропаганды среди демобилизованных солдат и рабочих Запада.

Что можно было сделать? Очевидно, что покончить с воинствующим коммунизмом можно было, лишь нанеся поражение его колыбели — Москве. Для этого следовало иметь в России антикоммунистическое правительство, которое действовало бы рука об руку с союзниками и получило бы их признание.

Давление на союзников возросло после того, как в начале мая германской делегации в Париже был вручен первый проект мирного договора с Германией. Вполне понятно, что державы «Большой пятерки» хотели разрешить русский вопрос до подписания этого договора и разрешить его в соответствии со своими международными планами.

В конце концов после очевидного успеха наступления колчаковской армии на Москву весной 1919 года «Большая пятерка» признала правительство Колчака.

23 мая «Большая пятерка» единогласно утвердила текст ноты Колчаку[317] с изложением условий признания его правительства, которая тремя днями позднее была доставлена в Омск.

Ответ адмирала Колчака прибыл в Париж 4 июня.

Оба документа имеют чрезвычайно важное историческое значение, хотя в то время лишь немногие знали об их существовании, а потом они оказались и вовсе забытыми.

Условия, содержавшиеся в ноте «Большой пятерки», определяли внутреннюю политику правительства Колчака и характер отношений, которые оно должно установить со вновь возникшими государствами на территории бывшей Российской империи.

Нота требовала от Колчака немедленно, по занятии Москвы, провести на основе всеобщего и тайного голосования выборы в Учредительное собрание. Если это не удастся, следует возродить тот состав Учредительного собрания, который был избран в 1917 году. Во всех районах, занятых к тому времени войсками Колчака, надлежит восстановить демократические формы правления.

Колчак согласился со всеми пунктами касательно внутренней политики за исключением того, который предписал выборы в Учредительное собрание, подчеркнув, что он уже ранее принял решение провести выборы тотчас же после уничтожения большевистской диктатуры, а также о том, что отныне и навсегда Россия будет только демократией.

Короче говоря, его взгляды на проблемы внутренней политики, судя по всему, находились в полном согласии с точкой зрения «Большой пятерки» и в столь же полном несогласии с убеждениями его подданных.

В ноте далее высказывалось требование о предоставлении независимости Финляндии и Польше, о скорейшем урегулировании отношений России с Эстонией, Латвией, Литвой, а также с кавказскими и закаспийскими территориями, и отмечалось, что все разногласия по этим вопросам должны подлежать арбитражу Лиги Наций.

Полнейшей неожиданностью явилось для меня согласие Вильсона с требованием, чтобы Колчак отказался от западных территорий бывшей Российской империи, поскольку это требование находилось в вопиющем противоречии с истинным смыслом 6-го пункта мирной программы президента. На мой взгляд, он совершил грубую ошибку, поддавшись давлению других членов «Большой пятерки», каждый из которых, в отличие от президента, был замешан в секретных соглашениях.

Это условие появилось на свет в тот момент, когда из-за отказа большевиков пойти на расчленение России были прекращены Брест-Литовские переговоры.

В тот период пункт 6 звучал определенно и однозначно. Он рассматривал Россию как единое целое, такой, какой она была на момент захвата власти большевиками, за исключением Польши, независимость которой в полном соответствии с волей общественности России была провозглашена Временным правительством. Независимость Польши была также признана странами Антанты и Соединенными Штатами и поэтому вопрос о Польше президент Вильсон рассматривал отдельно, в пункте 13-м.

Лишь много лет спустя, ознакомившись с комментариями к пункту 6, составленными по просьбе президента в сентябре 1918 года, я в полной мере осознал, что пункт 13, по существу, подразумевал признание всех территорий, отторгнутых от России в результате Брест-Литовского соглашения.

Таким образом, своим комментарием президент Вильсон заложил под англо-французское соглашение полностью демократическое основание — право народов на самоопределение — и тем самым, быть может, не желая того, оправдывал территориальные притязания германских экстремистов в Брест-Литовске. По сути дела, немцы скрупулезно осуществляли именно ту программу, которая навязывалась Колчаку в обмен на его признание.

В своем ответе на ноту «Большой пятерки» Колчак признал независимость Польши, которую ранее уже провозгласило Временное правительство. Для решения всех других вопросов он соглашался на арбитраж Лиги Наций, однако подчеркивал:

«Российское правительство полагает, однако, что окончательное одобрение любых решений, сделанных от имени России, будет вынесено Учредительным собранием. Ни сегодня, ни в будущем Россия не может быть ничем иным, кроме демократического государства, в котором все вопросы, касающиеся территориальных границ и внешних отношений, должны подлежать утверждению представительного учреждения, как естественное выражение суверенитета народа».

Следует признать, что в ответе Колчака не содержалось положений, неприемлемых для западных держав; не было в нем ни малейшего намека и на «русский империализм» или на желание восстановить прежнюю централизованную власть. Единственная оговорка, которую сделал Колчак, сводилась к тому, что окончательное решение всех территориальных проблем, касающихся России, должно быть утверждено свободным волеизъявлением народа, и с демократической точки зрения эта оговорка была полностью обоснованной.

Тем не менее предстоящие переговоры между правительством России и новыми государствами при участии Лиги Наций не представляли в тот период интереса для «Большой пятерки». Единственное, что им требовалось, это признание Колчаком новых государств и его согласие не вмешиваться в прямые отношения между державами «Большой пятерки» и возникшими де-факто правительствами этих стран. Таких обязательств взято не было.

На письмо Колчака последовал краткий ответ. В нем говорилось, что «Совет пяти» приветствует тональность его послания, в котором, по мнению Совета, «выражено глубокое стремление к свободе, самостоятельности и миру для русского народа».

При помощи этой изящной дипломатической формулировки была сразу же «решена» проблема признания Колчака в качестве законного правителя России.

Очевидно, что к власти Колчак пришел не без помощи бывших российских союзников, но он ни в коем случае не был их наймитом, что бы о нем не говорили большевики. Он был истинным патриотом России, который твердо верил, что может возродить былую мощь отечества. Исходя из этого убеждения, он и отказался подписаться под требованиями «Большой пятерки», расстроив тем самым их планы расчленения России.

Мир, ставший продолжением войны

Вскоре после моего приезда на Запад в 1918 году я убедился, что и руководители западной демократии, и рядовые граждане, и даже социалисты слишком упрощенно понимают суть большевистской революции. Они были уверены и даже старались убедить и меня в этом, что то крушение демократической системы, которое произошло в России, на Западе произойти никогда не может. Они рассматривали беспрецедентную российскую катастрофу как «событие сугубо местного значения», которое стало логическим следствием истории русского народа, никогда не знавшего свободы и даже не понимавшего ее сути.

До сих пор помню разговор, который состоялся у меня во время приезда в Берлин в 1923 году с хорошо известным экономистом Гильфердингом.[318] Речь зашла о русской революции, и, послушав меня несколько минут, Гильфердинг неожиданно воскликнул: «Но как же могло случиться, что вы потеряли власть, держа ее в своих руках? Здесь такое невозможно!» Видимо, почувствовав бестактность своих слов и не желая обидеть меня, он тут же примирительным тоном добавил: «Но так или иначе, а русские неспособны жить в условиях свободы».

Одиннадцатью годами позже он оказался в Париже на положении эмигранта, ничуть не лучшем, чем у меня. И тогда из уст видного французского социалиста ему пришлось услышать в моем присутствии те же самые слова, на сей раз относившиеся к немцам.

Такого рода соперничество показалось мне детской забавой. Я хорошо знал подлинную историю России и подлинные факты восхождения к власти Ленина, и на моих глазах процесс политического и морального разложения, поразивший нашу страну, начал распространяться по всей Западной Европе.

Никто на Западе не имел достоверных сведений о том, что происходило в России после Октябрьского переворота. Однако доходившая из Москвы циничная и абсолютно лживая пропаганда, вызывая страх в правящих кругах Запада, производила магическое воздействие на рядовых граждан, к ней жадно прислушивались солдаты, рабочие, крестьяне, а также левые социалисты и представители радикальной интеллигенции. Им хотелось верить этой пропаганде, ибо они жаждали позабыть прошлое. Они тянулись к ней, потому что что-то похожее сулили им их собственные правительства в 1914 году, и теперь они поняли, что в их странах никаких существенных социальных перемен не предвидится.

Конечно же оптимисты тут же нашли весьма простое объяснение этим зловещим симптомам начавшегося духовного разложения: после всякой длительной и опустошительной войны люди не сразу возвращаются к будням мирной жизни, а переходный период всегда сопровождается политическими и социальными потрясениями.

Однако я не мог разделять столь оптимистического отношения к последствиям войны, в которой приняло участие все взрослое мужское население, войны, в которой погибли миллионы людей, а миллионы других были выбиты из привычной колеи и превратились в бездомных бродяг, войны, прецедента которой, цо сути дела, не было в мировой истории.

В подтверждение предсказаний военных стратегов и ученых, сделанных еще в 90-е годы, первая мировая война была не войной между армиями, а войной между народами, вызвавшей социальные, политические и психологические опустошения во всех воюющих странах. Мирная конференция начала свою работу тогда, когда пришел конец прежним представлениям о жизни, прежним социальным и политическим структурам. Однако главы стран-победительниц не заметили этих процессов, а всемогущая «тройка» на конференции не обратила никакого внимания на сигналы бедствия. Опьяненные победой, президент Вильсон, Ллойд Джордж и Клемансо стали бесстрашно перекраивать политическую карту Европы и менять облик всего восточного полушария без учета истории и образа жизни разных народов.

После произошедшей в октябре 1917 года катастрофы в России в правящих кругах Британской Империи нашелся всего один-единственный человек, который понял, что произошли существенные изменения в балансе сил двух коалиций и ушли в прошлое времена заключенных еще до войны тайных соглашений и пактов.

Об этом человеке я узнал совершенно случайно из разговора с Д. В. Соскисом[319] после возвращения в Лондон из Парижа, где я вел переговоры с Клемансо. Соскис рассказал, что в Лондон приехал владелец и издатель газеты «Манчестер гардиан» Скотт, который обратился к нему с просьбой договориться о его встрече со мной. Через два дня встреча состоялась при участии Соскиса в качестве переводчика. Скотт был решительным противником послевоенной политики наших бывших союзников.

Когда я упомянул о причинах своего пребывания в Лондоне, Скотт сказал спокойно: «У вашей миссии нет шансов на успех. Как раз сейчас правительство Ллойд Джорджа обсуждает политику в отношении России, но при этом никто даже не называет ее союзником западных держав». По его мнению, сверхимпериалистический план перекройки политической карты неосуществим, и он отослал меня к «Открытому письму» лорда Лэнсдауна, опубликованному в «Дейли телеграф» 29 ноября 1917 года. Понятно, что я и не слышал о существовании этого письма, и Скотт обещал переслать его мне. Прежде чем достигнуть преклонных лет, лорд Лэнсдаун, начав карьеру еще при Гладстоне, занимал посты во многих английских кабинетах. Будучи крупным специалистом по истории Европы тех пятидесяти лет, которые предшествовали первой мировой войне, он понимал, что мирные планы тройственного Союза оторваны от действительности и что первоочередная задача — восстановление Западной Европы, включая Германию и Австро-Венгрию. Он полагал, что мир в Европе должен опираться на здоровую политическую и экономическую систему, созданную объединенными усилиями всей Европы. «…Почетное завершение войны было бы великим достижением, — писал он. — Но еще более великим достижением было бы предотвращение повторения такого же проклятия при жизни наших детей. Это наша главная цель. Ибо, если нынешняя война была самой ужасной в истории человечества, то можно не сомневаться, что следующая станет еще более ужасной. Проституированию науки в целях простого разрушения вряд ли в ближайшее время будет положен конец…» (курсив мой).

Скотт был прав, назвав письмо лорда Лэнсдауна «пророческим». Однако на его предупреждение не обратил ни малейшего внимания никто из тех, от кого зависит мировая политика.

В декабре 1917 года Россию исключили из Европейского совета. Затем победители лишили всех прав Германию. Теперь, после открытия Парижской мирной конференции, потеряли силу знаменитые 14 пунктов Вильсона. Судьба Германии была решена, хотя самих немцев к переговорам не допустили. Мирный «диктат», разработанный в различных комиссиях союзников-победителей и утвержденный «Советом пяти», явился несколько размытой версией мирного договора, подписанного представителями Ленина в Брест-Литовске.

Договор был представлен германской делегации 7 мая. Несколькими днями позже граф Брокдорф-Ранцау, соавтор «генерального плана» Парвуса, направленного на разрушение России, отказался подписать мирный договор, заявив, что он не только противоречит условиям, на которых Германия прекратила военные действия, но что этим договором союзники «предлагают нам самоубийство».

В своей блестящей книге о первой мировой войне «Перед бурей» Уинстон Черчилль оспаривает утверждение, будто война 1939–1945 годов была «бессмысленной», однако соглашается, что после Версальского мирного договора она была неизбежной. Государственный секретарь при президенте Вильсоне Роберт Лансинг пишет в своих неопубликованных дневниках:[320]

«5 мая 1919: Условия мира, на мой взгляд, неправомерны, поскольку они основываются на эгоистических желаниях, а не на справедливости… они, несомненно, породят новые войны и новые социальные потрясения.

7 мая 1919: Если я правильно понимаю состояние умов европейских государственных деятелей, собравшихся сейчас в Париже, то в договоре, который они хотят разработать, заложены семена будущих войн.

8 мая 1919: Условия мира безмерно жестоки и унизительны… У нас есть мирный договор, но он не принесет постоянного мира, ибо построен на зыбкой почве эгоизма.

19 мая 1919: По общему мнению, нынешний договор неразумен и бесплоден, он замешан на интригах и наглости и породит новые войны, вместо того чтобы предотвратить их».

Мирный перерыв завершился, едва успев начаться. Распад старого мира, начавшийся в 1914 году, не только продолжался после заключения Версальского договора, но шел даже быстрее, чем прежде.

Нота Верховного совета Антанты адмиралу Колчаку

Париж, 26 мая 1919 г.

Союзные и объединившиеся державы чувствуют, что пришло время, когда необходимо для них привести, наконец, в ясность ту политику, которую они имеют в виду преследовать в отношении России. Невмешательство во внутренние дела России было всегда основной аксиомой союзных и объед. держав…

Некоторые из союзных и объед. правительств ныне определенно хотят вывести свои войска и не иметь в России дальнейших расходов на том основании, что продолжение интервенции не подает надежды на возможность скорого урегулирования положения. Они, однако, готовы продолжить свое содействие на условиях, изложенных ниже, при условии, что им удастся убедиться, что оно действительно поможет русскому народу приобрести свободу, самоуправление и мир.

Союзные и объед. правительства ныне предлагают формально заявить, что задачей их политики является восстановление мира в России путем предоставления русскому народу возможности взять на себя управление своими собственными делами через посредство свободно избранного Учредительного собрания и восстановить мир на своих границах путем урегулирования споров, касающихся рубежей русского государства и его отношений со своими соседями, чрез мирное посредничество Лиги Наций… Они… расположены помочь правительству адмирала Колчака и тем, кто с ним объединился, амуницией, снабжением и припасами, чтобы дать им возможность укрепиться в качестве всероссийского правительства при условии, что они получат определенные гарантии, что их политика имеет те же цели, что и политика союзных и объед. держав.

В этих целях они хотели бы спросить у адмирала Колчака и у тех, кто с ним объединился, соглашаются ли они на нижеследующие условия, на которых они могли бы получать постоянную помощь от союзных и объед. держав.

Во-первых, на то, что как только они достигнут Москвы, они должны будут созвать Учредительное собрание, избранное на основе свободы, тайны и демократических принципов в качестве верховного законодателя России, перед которым правительство России должно быть ответственным, или, если к этому времени порядок не будет в достаточной мере восстановлен, они должны будут созвать избранное в 1917 году Учредительное собрание, пока не будут возможны новые выборы.

Во-вторых, что везде на территориях, где они осуществляют власть, они разрешат свободные и нормальные выборы во все свободные и законно составленные собрания, как, например, городские думы, земства и т. д.

В-третьих, что они не будут стремиться к восстановлению специальных привилегий в пользу какого-либо класса или организации… в России… Они желают быть уверенными, что те, которым они готовы теперь помочь, являются сторонниками гражданской и религиозной свободы всех русских граждан и что не будет сделано попыток восстановить разрушенный революцией режим.

В-четвертых, что независимость Финляндии и Польши будет признана и что в случае, если вопросы границ и иные вопросы между Россией и этими странами не будут урегулированы по соглашению, эти вопросы будут переданы на третейское разрешение Лиги Наций.

В-пятых, что разрешение вопроса о взаимоотношениях между Эстонией, Латвией, Литвой и кавказскими и закаспийскими территориями и Россией не будет достигнуто полюбовно, то разрешение это будет сделано с совета и при сотрудничестве с Лигой Наций, и что, пока такое разрешение делается, русское правительство согласно признать эти территории как автономные и подтвердить отношения, которые могли бы существовав между их правительствами de facto и союзными и объед. правительствами.

В-шестых, что будет признано право мирной конференции опреде лить судьбу румынской части Бессарабии.

В-седьмых, что, как только в России будет создано правительство н демократической базе, Россия присоединится к Лиге Наций и буде сотрудничать с другими членами в деле всемирного ограничения вооружений и военных организаций.

Наконец, что будет подтверждена декларация адмирала Колчака от 27 ноября 1918 года о русском государственном долге.[321]

Приложение № 2

Французский поверенный в Омске (де Мартель) — французскому министерству иностранных дел.

Омск, 4 июня 1919.

Адмирал Колчак просит передать г-ну Клемансо следующий ответ:

1…Моей первой мыслью после окончательного разгрома большевиков будет мысль об установлении даты выборов в Учредительное собрание…

…Правительство, однако, не считает себя вправе заменить неотъемлемое право на проведение свободных и законных выборов простым восстановлением собрания 1917 года, которое было избрано при режиме большевиков…

Только законно избранное Учредительное собрание, во имя чего и сделает все возможное мое правительство, имеет суверенное право решать проблемы Российского государства.

2. Мы с радостью готовы обсуждать любые вопросы…

Однако правительство России считает необходимым напомнить, что окончательное решение от имени России принадлежит Учредительному собранию. Россия ни сегодня, ни в будущем не может быть ничем иным, кроме как демократическим государством, в котором все вопросы, затрагивающие изменение территориальных границ и внешние отношения, должны утверждаться представительным органом, являющимся естественным выражением суверенитета народа.

3. Считает создание объединенного Польского государства одним из главных и справедливых итогов мировой войны… подтверждая независимость Польши, провозглашенную Временным правительством в 1917 году.

Окончательное решение вопроса о границах Польши должно быть отложено до созыва Учредительного собрания.

…Окончательное решение (для) Финляндии должно быть отложено до созыва Учредительного собрания.

4. Что касается Балтийских стран… то в отношении них будет предпринято скорейшее урегулирование, основанное на убеждении правительства, что вопросы автономии решаются в каждом отдельном случае…

Правительство готово установить отношение сотрудничества…с Лигой Наций и пользоваться ее добрыми услугами…

5. Выше изложенные принципы, предусматривающие утверждение соглашения Учредительным собранием, распространяются на Бессарабию.

6. Русское правительство…принимает на себя бремя национального долга России.

7. Что касается вопроса внутренней политики… то не может быть возврата к режиму, который существовал в России до февраля 1917 года. Временное решение, которое приняло мое правительство в отношении аграрного вопроса, имеет целью удовлетворить интересы огромных масс населения и исходит из убеждения, что Россия может быть сильной и процветающей лишь при условии, если миллионы русских крестьян получат все гарантии на владение землей. В отношении освобожденных территорий правительство не считает возможным чинить препятствия для проведения там свободных выборов в местные органы власти, городские управы и земства, рассматривает деятельность этих институтов, а также развитие принципа самоуправления как необходимые условия в деле переустройства страны и уже сегодня оказывает им всяческую помощь и содействие.

8. Стремясь… восстановить порядок и справедливость, обеспечивающие личную безопасность угнетенным слоям населения… подтверждает равенство перед законом всех слоев и всех граждан… независимо от происхождения или религии…

Колчак

Ответ Колчаку:

Союзные и присоединившиеся державы… приветствуют тональность ответа, который, судя по всему, содержит необходимые условия свободы, самоуправления и мира народа России.

Приложение № 3

Официальный американский комментарий к 14 пунктам

Октябрь 1918.

VI. Эвакуация всей русской территории и такое урегулирование всех затрагивающих Россию вопросов, которое обеспечит самое полное и свободное сотрудничество других наций мира в предоставлении ей беспрепятственной и ничем не стесненной возможности принять независимое решение относительно ее собственного политического развития и ее национальной политики и гарантирует ей радушный прием в сообществе свободных наций при том образе правления, который она сама для себя выберет; но не только прием, а и всякую поддержку во всем, в чем она нуждается и чего она сама себе желает. Отношение к России в грядущие месяцы со стороны сестер-наций послужит лучшей проверкой их доброй воли и понимания ими ее нужд, которые отличаются от собственных интересов этих наций, — проверкой их разумной и бескорыстной симпатии.

Первым возникает вопрос, является ли русская территория синонимом понятия территории, принадлежавшей прежней Российской империи. Ясно, что это не так, ибо пункт XIII обусловливает независимую Польшу, а это исключает территориальное восстановление империи. То, что признано правильным для поляков, несомненно придется признать правильным и для финнов, литовцев, латышей, а может быть, и для украинцев.

Это по меньшей мере означает признание мирной конференцией де-факто правительств, представляющих финнов, эстонцев, литовцев и украинцев. Этот первоначальный акт признания должен быть обусловлен созывом национальных собраний для создания правительств де-юре тотчас после того, как мирная конференция определит границы этих новых государств.

Необходимо также предусмотреть для Великороссии возможность федеративного объединения с этими государствами на тех же условиях.

Что же касается Великороссии и Сибири, то мирной конференции следовало бы обратиться с посланием, в котором предлагалось бы создать правительство, достаточно представительное, чтобы выступать от имени этих территорий. Должно быть ясно, что предлагается экономическое восстановление при условии, если на мирной конференции будет представлено правительство, облеченное достаточными полномочиями.

Итак, в ближайшем будущем сущность русской проблемы, по-видимому, сведется к следующему: 1. Признание временных правительств.

2. Предоставление помощи этим правительствам и через эти правительства. Кавказ придется, вероятно, рассматривать как часть проблемы Турецкой империи. Нет никакой информации, которая бы позволила составить мнение о правильной политике по отношению к мусульманской России, то есть коротко говоря, к Средней Азии. Весьма возможно, что придется предоставить какой-нибудь державе ограниченный мандат управления на основе протектората.

Во всяком случае Брест-Литовский и Бухарестский договоры должны быть отменены как явно мошеннические. Необходимо предусмотреть условия для вывода всех германских войск из России, и тогда перед мирной конференцией будет лежать чистый лист бумаги, на котором можно будет начертать политику для всех народов бывшей Российской империи.[322]