Глава 3 Триумф или трагедия?

Глава 3

Триумф или трагедия?

Наследник Катона

На протяжении нескольких десятилетий Рим вел изнурительную войну с Карфагеном. В римском сенате то брали верх сторонники войны, то противники. Лишь один сенатор по имени Катон не уставал повторять: «Карфаген должен быть разрушен». В такой роли на протяжении всего своего пребывания за границей выступал А. И. Солженицын, неустававший повторять: коммунизм должен быть уничтожен, советская империя как империя зла должна быть разрушена.

Весной 1985 г. в Советском Союзе подули ветры «перестройка» и Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев, призвал к себе на помощь ту самую «тараканью рать», войну которой еще совсем недавно объявил Александр Исаевич. На удивление, ведомые «прорабами» из ЦК КПСС и КГБ «плюралисты» не только забыли нанесенные ими обиды, но и изъявили желание видеть беспощадного критика в своих рядах.

Однако он, так долго добивавшийся перемен на родине, теперь вдруг замолчал (1). Он молчал в 1985 г., когда начались первые разговоры о переменах. Он молчал в 1986 г., когда был реабилитирован А. Д. Сахаров. Он молчал на протяжении первой половины 1987 г., когда началась чистка партийно-государственного аппарата, была объявлена политическая амнистия и взят курс на создание многоукладной экономики.

Только летом 87-го года Александр Исаевич, наконец, прервал заговорил и 29 июня дал радиоинтервью Би-Би-Си (2), а 9 октября журналу «Шпигель» (3). Чем же он решил поделиться с современниками? Может быть, оценкой начавшихся у него на Родине реформ? Или же своими прогнозами на счет их будущего? Ничего подобного. Оказывается, только размышлениями о своей эпопее. Эти же вопросы он предпочел обсуждать и 23 мая 1989 г. в интервью с Дэвидом Эйкманом для журнала «Тайм» (4). А когда Давид Эйкман, не выдержав, задал вопрос, почему до сих пор писатель не желает высказываться по поводу происходивших в Советском Союзе перемен, Александр Исаевич заявил:

«Удивительно знаете почему? Потому, что не заметили, когда я замолчал. Если бы я замолчал с начала перемен, то это, может быть, было бы удивительно. Но я замолчал в 1983 году (а как же два интервью 1987 г.? — А.О.), когда переменами никакими не пахло. А позже начались перемены. И мне предстояло — что же? Прервать свою работу и начать выступать как политический комментатор, притом издалека? Но события на родине теперь сменяются часто. Скажешь один раз — нужно сказать и другой, и третий и четвертый, то есть комментировать по ходу того, что происходит. А я должен кончить свою работу, меня подгоняет возраст, мне же больше семидесяти» (5).

Между тем события на родине продолжали развиваться. Весной 1989 г. прошли первые альтернативные выборы в Верховный Совет СССР. С 1 сентября 1989 г. в высших учебных заведениях перестали преподавать марксизм-ленинизм. 11 декабря 1989 г. последовал отказ государства от принципа монополии внешней торговли. 6 марта 1990 г. был принят закон «О собственности в СССР». Тогда же весной 1990 г. была отмена шестая статья Конституции СССР о КПСС как руководящей силе (6).

Подобные же перемены, получившие название «бархатных революций», начались в странах Восточной Европы. В июне 1989 г. прошли выборы в Польше, на которых коммунисты потерпели сокрушительное поражение (7). Осенью 1989 г. вспыхнули волнения в ГДР. 18 марта 1990 г. германские социалисты тоже потерпели на выборах поражение. 23 августа было принято решение о воссоединении ГДР и ФРГ (8). В ЧССР демонстрации начались в ноябре 1989 г., а в декабре к власти пришли новые силы (9). В том же месяце возникла напряженность в Румынии. Пытавшийся сохранить свое положение, лидер румынских коммунистов Н. Чаушеску был схвачен и расстрелян, причем без следствия и суда (10). Планомерный и целенаправленый характер этих событий не вызывает сомнения (11).

Несмотря на то, что в СССР происходили огромные перемены, о которых еще совсем недавно даже трудно было мечтать, А. И. Солженицын продолжал хранить молчание. Это — одна из загадок в его биографии.

Между тем еще в начале 1988 г. с подачи корреспондента мюнхенской радиостанции Байрише рундфунк Невеля по зарубежным средствам массовой информации промелькнула весть: писатель дал согласие на приглашение советского правительства вернуться на родину (12). Весной 1988 года главный редактор «Нового мира» Сергей Павлович Залыгин, будучи в Париже, заявил на пресс-конференции: «В ближайшее время „Новый мир“ начнет печатать некоторые произведения Солженицына» (13). Правда, по его возвращении в Москву ТАСС дезавуировало это заявление (14). Появилась версия, будто бы С. П. Залыгин сделал его, не спросив «разрешения руководства» (15), во что очень трудно поверить.

По возвращении в Москву С. П. Залыгин поручил В. М. Борисову связаться с писателем и узнать его мнение на счет возможности публикации его произведений в Советском Союзе. В. М. Борисов позвонил в Кавендиш и вскоре сообщил, что Александр Исаевич не возражает против этого, но считает необходимым начать с «Архипелага» (16). Только тогда С. П. Залыгин сделал официальное обращение к А. И. Солженицыну (17).

Вскоре после этого, 15 июля 1988 г. «Ассошиэтед Пресс» распространило информацию из Бонна, будто бы М. С. Горбачев пригласил А. И. Солженицына посетить Россию и в самое ближайшее время там начнется публикация его произведений, в том числе «Архипелага ГУЛАГ» (18). 5 августа 1988 г. на страницах «Книжного обозрения» Е. Ц. Чуковская опубликовала письмо «Вернуть Солженицыну гражданство СССР» (19). Тема возвращения изгнанного пророка стала быстро распространяться в обществе, получая все большую и большую поддержку даже со стороны тех, кто никогда не читал его произведений.

Все это можно рассматривать как первые шаги на пути к политической реабилитации писателя. В августе «Новый мир» принял решение включить издание произведений писателя-изгнаника в план журнала: в 12-м номере к 70-летию автора опубликовать его «Нобелевскую лекцию», в 1989 г. «Архипелаг». В самом конце августа из Кавендиша, наконец, пришел официальный ответ, после этого августовское решение было утверждено на заседании редколлегии журнала, и С. П. Залыгин поставил о нем в известность А. И. Солженицына. Александр Исаевич прислал список 30 глав «Архипелага», которые он считал необходимым напечатать и официально назначил В. М. Борисова своим литературным представителем в Советском Союзе. (20).

В связи с этим редакция «Нового мира» решила поместить на обложке одного из очередных номеров сообщение о готовящейся публикации солженицынских произведений. По некоторым данным, было отпечатано 600 тысяч обложек (21), но ЦК КПСС приказал пустить их под нож. Эта история получила огласку и вызвала широкий общественный резонанс (22).

Кто поверит, что в 1988 г. редакция «Нового мира» могла на свой страх и риск принять решение о публикации произведений А. И. Солженицына? Поэтому перед нами или отражение борьбы в верхах, или же спланированная акция по нагнетанию страстей вокруг имени изгнанника.

В конце года были разрешены литературные вечера, посвященные 70-летию писателя. Особую известность получило собрание, которое состоялось 12 декабря в Москве в Доме кино, игравшем в то время роль одного из клубов демократической интеллигенции. Собрание высказалось за возвращение А. И. Солженицыну советского гражданства и восстановление его в Союзе писателей (23).

Опубликовать в декабре 1988 г. «Нобелевскую лекцию» не разрешили, она была перенесена на следующий год в пятый номер, затем, когда он уже был готов к печати, ее опять сняли (24). И только 10 апреля С. П. Залыгин уверенно заявил, что она будет напечатана в седьмом номере, а «Архипелаг» начнет печататься в восьмом (25). 2 июня Главлит, наконец, подписал седьмой номер с «Нобелевской лекцией» (26).

Можно встретить мнение, что именно с этой лекции произведения А. И. Солженицына стали возвращаться на родину. Между тем это не совсем так. Еще 18 октября 1988 г. его статью «Жить не по лжи» опубликовала многотиражная газета Юго-Западной железной дороги «Рабочее слово» (27). А в июне 1989 г. «Огонек» перепечатал «Матренин двор» (28). Это вызвало вмешательство В. М. Борисова, который 21 июня на страницах «Литературной газеты» от имени А. И. Солженицына заявил, что право публикации его произведений принадлежит «Новому миру», первым должен быть напечатан «Архипелаг» и без него, В. М. Борисова, публикация солженицынских произведений другими издательствами недопустима (29).

Не ранее 28-не позднее 30 июня состоялось заседание Политбюро, на котором было принято решение о реаблилитации А. И. Солженицына (30). После этого С. П. Залыгин и В. М. Борисов получили приглашение на заседание Секретариата Правления Союза писателей РСФСР (31). Оно состоялось 30 июня и постановило: а) отменить решение о исключении А. И. Солженицына из Союза писателей, б) обратиться в Верховный совет СССР с просьбой о возвращении ему гражданства, в) разрешить публикацию его произведений (32).

Видимо, именно тогда А. И. Солженицын направил в Москву на разведку свою тещу и пасынка. «В течение двух последних лет, — читаем мы в одной из газетных статей того времени, — Екатерина Фердинандовна совершила несколько „разведывательных“ поездок в Москву вместе с Дмитрием, сыном Наталии от первого брака, чтобы почувствовать климат, в котором живет Россия» (33).

В седьмом, июльском номере «Новый мира», наконец, появилась «Нобелевская лекция» А. И. Солженицына (34), в восьмом — одиннадцатом номерах увидели свет главы из «Архипелага ГУЛАГ» (35). «В декабре, — вспоминала Н. А. Решетовская, — в издательстве Советский писатель вышла первая книга Архипелага ГУЛАГ — репринтное воспроизведение зарубежного собрания сочинений с последними поправками автора, сделанными для данного издания» (36). «Полное и отредактированное самим писателем трехтомное издание Архипелага, — пишет Р. А. Медведев, — появилось в книжных магазинах в марте 1990 года и было быстро распродано, хотя его тираж составлял 100 тысяч экземпляров» (37).

А затем в 1990 г. произошел самый настоящий обвал публикаций. В 1990 г. в журнале «Новый мир» печатаются роман «В Круге первом» (38) и повесть «Раковый корпус» (39), в журнале «Звезда» — «Август Четырнадцаого» (40), в «Нашем современнике» — «Октябрь Шестнадцатого» (41), в «Неве» — первый том романа «Март Семнадцатого» (42). В 1991 г. в журнале «Новый мир» публикуются воспоминания «Бодался теленок с дубом» (43). Причем, это необходимо отметить, расширенный вариант по сравнению с изданием 1975 г. (44). С. Залыгин назвал 1990 г. — годом Солженицына (45).

Все эти и другие публикации шли через В. М. Борисова, на которого была возложена обязанность не только заключать договоры с журналами и издательствами, но накапливать на банковском счету гонорары за эти публикации. В связи с этим В. М. Борисов начал сотрудничать с предпринимателем Сергеем Дубовым. А поскольку публикации вызвали поток откликов, для переписки с читателями был привлечен специальный человек — Мунира Мухаммедовна Уразова, о которой пока известно лишь, что она была инженером-строителем и до того жила в Подмосковье (46).

17 августа «Известия» опубликовали сообщение о возвращении гражданства 23 эмигрантам (47), а через день — их список. В него значились: В. Аксенов, Г. Винс, Г. Владимов, В. Н. Войнович, М. Восленский, И. Геращенко, И. Глаголев, А. Карягин, Л. З. Копелев, В. Корчной, Ю. Новиков, Ю. Орлов, Р. Д. Орлова, О. Рабин, И. Ратушинская, И. Реэметс, Н. Руденко, А. И. Солженицын, Н. Д. Солженицына, В. Тарсис, В. Чалидзе, И. Шахназаров, И. Шелковский (48).

В связи с этим Н. Д. Солженицына дала интервью, в котором заявила: «…за 16 с половиной лет нашего изгнания ни один представитель власти не вступал в контакт с Солженицыным ни в какой форме: ни письменно, ни устно, ни прямо, ни через посредников… Позиция Александра Исаевича такова: до тех пор, пока прокуратура СССР не снимет с него обвинение в измене Родине (ст.64 УК РСФСР) и Президиум Верховного Совета не выразит ясного отношения к своему Указу от 13 февраля 1974 г. о насильственном выдворении Солженицына за пределы СССР — нечего разговаривать о возвращении гражданства» (49).

Не будем пока вникать в юридические тонкости этого дела (об этом речь пойдет далее), но нельзя не выразить удивления: человек, который будучи в 1974 г. обвинен в измене родине, не желал покидать ее и, если верить ему, вынужден был сделать это только под давлением силы, теперь, когда открылась возможность вернуться домой, начал искать повод, чтобы не делать этого.

Между тем в августе 1990 г. премьер-министр Российской Федерации И. С. Силаев обратился к А. И. Солженицыну с письмом и пригласил его в Россию (50). Из ответа Александра Исаевича 23 августа: «…Для меня немыслимо быть гостем или туристом на родной земле — приехал и уехал. Когда я вернусь на родину — то, чтобы жить и умереть там… я не могу обгонять свои книги. Десятилетиями оклеветанный, я должен прежде стать понятен моим соотечественникам, и… не в одной столице, но — в провинции, но в любом глухом углу» (51).

Спрашивается, почему писатель после возвращения ему гражданства должен был приезжать на родину в качестве туриста? И почему нельзя было вернуться на родину раньше своих книг? Ведь он мог отправиться туда, чтобы там добиваться и снятия с него обвинения в измене родине, и продвижения к читателям своих книг?

«Как нам обустроить Россию?»

В своем ответе И. Силаеву А. И. Солженицын упоминал только что законченную им статью «Как нам обустроить Россию»[47] и ненавязчиво выразил желание опубликовать ее в Советском Союзе. На следующий же день «Комсомольская правда» предложила ему свои страницы (52). Через некоторое время Н. А. Струве отправил текст статьи В. М. Борисову, а он — в редакцию газеты. Причем Александр Исаевич поставил условие, чтобы 18 сентября статья была опубликована в «Комсомольской правде», а затем в «Литературной газете» (53), что и было сделано. Ее суммарный тираж составил 27 млн. экземпляров (54).

Статья А. И. Солженицына появилась очень кстати.

К этому времени все попытки поставить перед М. С. Гобачевым вопрос о выработке программы действий советского правительства в национальном вопросе были им торпедированы (1). В то же время проводилась целенаправленная политика перераспределения доходов в пользу союзных республик и сокращения доходов, поступавших в союзный бюджет, в результате чего происходило возрастание его дефицита (2). Этим самым осуществлялось сознательное ослабление позиций союзного правительства и вводились в действие центробежные силы, которые уже в 1990 г. стали создавать угрозу целостности Советского Союза.

Когда необходимые предпосылки были созданы, на повестку дня был поставлен вопрос о суверенитете союзных республик. «Самый первой такой шаг, — пишет В. Г. Сироткин, — сделала Грузия — 9 марта 1990 г. Затем о своем суверенитете заявили все три прибалтийские республики — Литва (11 марта), Эстония (30 марта), Латвия (4 мая)». 12 июня за ними последовала РСФСР, после чего «этот процесс пошел как обвал: Узбекистан (20 июня), Молдавия (23 июня), Украина (16 июля), Белоруссия (27 июля)» (3).

В этих условиях и появилась статья А. И. Солженицына «Как нам обустроить Россию». Начиналась она словами: «Часы коммунизма — свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. И как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами» (4). Тому, как избежать этого, и были посвящены «посильные соображения» автора.

Нарисовав страшную картину 70-летнего существования Советской власти, констатировав тяжелое, болезненное состояние советского общества, А. И. Солженицын писал: «…Берясь предположить, какие-то шаги по нашему выздоровлению и устройству, мы вынуждены начинать не со сверлящих язв, не с изводящих страданий — но с ответа: а как будет с нациями? В каких географических границах мы будем лечиться или умирать? А потом — уже о лечении» (5).

Сравнивая в этом отношении СССР в большой коммунальной квартирой и подчеркивая, что «во многих окраинных республиках центробежные силы так разогнанны, что не остановить их без насилия и крови», Александр Исаевич предлагал начать с ликвидации СССР и создания на его руинах славянского государства, в состав которого вошли бы Белоруссия, большая часть Казахстана, Россия и Украина (6).

Оставляя в стороне неудачное сравнение с коммунальной квартирой (правильнее сравнивать Советский Союз с общежитием), правомерно было бы задать автору статьи вопрос: если его «посильные соображения» действительно были направлены на то, чтобы облагодетельствовать народ, то почему он не поставил вопрос о необходимости выслушать его мнение. Ведь даже самый квалифицированный врач прежде чем поставить диагноз и предложить лечение, обязательно выслушает больного. Единственный способ услышать голос нации — референдум. Поэтому если А. И. Солженицын действительно желал избежать «насилия и крови» и если он был уверен в правильности своего диагноза, он должен был предложить вынесение своих идей на общенародный референдум. Между тем его предложения сводились к тому, чтобы решить судьбу народов за их спиной.

Сколько грязи и лжи было вылито на большевиков за признание ими права наций на самоопределение. Однако защищая это право, В. И. Ленин в свое время специально подчеркивал, что возглавляемая им партия не ставит перед собою цели разрушения российской государственности, точно также как признание права на развод не означает отказа от семьи и направлено лишь на замену вынужденного брака свободным (7).

Однако, по сути дела перенимая большевистскую идею права наций на самоопределение, А. И. Солженицын даже не ставил вопроса о необходимости создания на основе СССР действительно свободного и добровольного союза государств. Более того, он прямо заявлял, если отдельные союзные республики не пожелают выходить из состава СССР, Россия должна сделать это одна. Поэтому его программа обустройства России по существу представляла собою программу расчленения нашей страны. И это в условиях, когда на Западе интеграционные процессы привели к созданию единой Европы. Более того, А. И. Солженицын прямо писал, что мы должны признать утопией возможность «восстановить государственную мощь и внешнее величие прежней России» (8). И это слова патриота? Значит, не на возрождение России была направлена его программа.

С чего же он предлагал начать решение данного вопроса? С объявления независимости отдельных советских республик. А если они не пожелают этого, «объявить о нашем отделении» (9), после чего «должны засесть за работу комиссии экспертов всех сторон» и решить не только вопрос о границах, но и «как наладится безболезненная разъемка народных хозяйств или установление торгового обмена и промышленного сотрудничества на независимой основе». «…Вся эта разборка может занять несколько лет» (10).

Итак, с одной стороны, Александр Исаевич осознавал, что «развод» не может быть моментальным, что он должен занять не один год, с другой стороны, предлагал начать с объявления независимости. Понимал ли он, к чему это должно было повести?

Провозглашение независимости отдельных республик означало, что с этого момента должны были прекратить действие все общесоюзные структуры: единая армия, единое ведомство внешней торговли, единые Государственный банк и Внешторгбанк, единая таможенная служба и т. д. В таких условиях должны были измениться не только взаимоотношения между отдельными республиками, но — и это самое главное — их взаимоотношения с внешним миром.

Если в 1990 г. 15 республик в составе Советского Союза представляли силу, с которой продолжали считаться ведущие мировые державы, то каждая отдельная республика и даже союз четырех славянских республик сразу же теряли прежнюю защищенность и становились менее конкурентноспособными на мировом рынке. А это создавало угрозу как товарной, так и валютной интервенции, которые могли иметь лишь одно следствие — банкротство экономики новорожденных независимых государств, превращение их в добычу иностранного капитала.

Нетрудно было предвидеть и то, что уничтожение одним росчерком пера общесоюзных структур делало неизбежным разрушение прежней экономической системы, элементами которой являлись отдельные республики. А разрушение системы или же хотя бы ее паралич неизбежно должны были повести к банкротству отдельных предприятий и всей экономики бывших союзных республик.

Если бы А. И. Солженицын действительно стремился придать разводу безболезненный характер, то прежде всего он должен был предложить переходный период в течение которого следовало произвести поэтапное расширение прав отдельных республик, которые приобретали бы самостоятельность только тогда, когда решались бы все спорные вопросы и создавались новые структуры, которые позволяли более или менее цивилизованно осуществить перестройку как межреспубликанских, так и внешних отношений.

Может быть А. И. Солженицын не понимал этого? Вот как рисовал он решение данного вопроса четверть века до этого среди тех, кому доверял:

«…Либеральные русские люди не понимают, что надо расставаться с республиками… Я им говорю, что Украина — все, должно отойти. — „Нет, нет“. „Ну, Украина — спорный вопрос. О правобережной, безусловно, разговаривать даже не о чем, пусть идет. А в левобережной по областям надо делать плебисцит и разделить по количеству населения. Но какой разговор — Закавказье, Прибалтика! В первый же день хотите — кто куда хочет, ради бога! Только решите вопрос по финансовым расчетам. Что нам предстоит? Это будет ужас, если начнется развал у нас на Западе, да еще совместно с центральным! Я вообще не знаю, что будет. Полный развал“» (11).

Предлагаемая А. И. Солженицыным программа обустройства России не исчерпывалась расчленением СССР. Она включала в себя такие меры как а) отказ от сфер влияния, прежде всего в Восточной Европе, б) прекращение разработки новых видов наступательного оружия, в) свертывание дорогостоящих космических программ, г) сохранение сильной центральной власти при расширении прав местной власти (возрождение земства), д) упразднение всеобщего, равного, прямого и тайного голосвания, е) ликвидация КПСС, ж) запрещение партиям участвовать в выборах, з) сокращение на четыре пятых управленческого аппарата, и) упразднение КГБ, к) переход к рыночной экономике, л) разгосударствление собственности, м) приватизация земли, н) возрождение православной церкви, о) самоограничение (12).

О значении отказа СССР от сфер влияния за рубежом уже говорилось.

Гонка вооружений к середине 80-х действительно стала для нашей страны непосильной, но отказ от участия в ней, а также свертывание космических программ, как предлагал А. И. Солженицын, «в одночас» должены были бы привести к параличу целых отраслей отечественной экономики, представляших собою так называемый ВПК (военно-промышленный комплекс).

Существующая система выборов не является идеальной, но при всех ее недостатках она, с одной стороны, позволяет уловить общественные настроения, с другой — измерить силу противоборстующих финасово-промышленных группировок.

Политические партии — неотъемлемый элемент буржуазного общества. Поэтому отстранение их от участия в выборах — невозможно.

Можно по-разному относиться к КГБ. Я, например, переименовал бы его в Отдельный корпус жандармов или же Департамент полиции, чтобы ни у кого не было иллюзий относительно функций этого учреждения. Однако спецслужбы есть во всех странах, и ни одна страна не может позволить себе роскоши существовать без них. Поэтому упразднение КГБ (а в статье А. И. Солженицына речь идет не о реформировании, а именно об упразднении) означало бы одностороннее разоружение страны перед внешней опасностью.

Расширение элементов рыночного хозяйства было необходимо. Но почему его нельзя было совместить с государственной экономикой посредством перевода государственных предприятий на полный хозяйственный расчет, допускающий банкротство убыточных предприятий. Можно понять предложение о их приватизации. Но разве отвечала интересам государства приватизация рентабельных предприятий? Почему нужно было приватизировать транспорт, флот, леса, воды, недра и так далее? Почему необходимо было разрушить колхозы и совхозы и нельзя было превратить их в действительно кооперативные объединения, паевые товарищества или же акционерные предприятия?

При чтении этой статьи складывается впечатление, что перед нами или человек, абсолютно непонимающий реального мира и прячущийся за рассуждениями о боге, или же человек, сознательно толкавший страну в пропасть. Поскольку в это время все полиграфические мощности были в руках государства, то публикация статьи «Как нам обустроить Россию» представляла собою спланированную и профинансированную правительством идеологическую акцию, которая должна была подготовить общественное мнение к ликвидации СССР и будущим ельцинским реформам. Если сопоставить программу обустройства России, предложенную А. И. Солженицыным с программой межрегиональной группы, нетрудно заметить, что многие ее положения полностью совпадали. В частности, именно в это время идею создания Союза четырех республик (Белоруссия, Казахстан, Россия, Украина) предлагал один из ее лидеров, ставший затем президентом Российской Федерации Б. Н. Ельцин (13). Получается, что А. И. Солженицын выступал в качестве рупора тех самых сил, которые стояли за спиной Б. Н. Ельцына. Таким образом «авторитарист» А. И. Солженицын встал в один строй с наиболее радикально настроенными «плюралистами» для достижения общей цели — не только уничтожения советского политического режима, именуемого им коммунистическим, но и ликвидации советской «империи». Солженицынская статья положила начало открытой дискуссии вокруг вопроса о будущей судьбе Советского Союза. А 17 марта 1991 г. он был вынесен на общенародный референдум. Сколько усилий потратили наши «демократы» как на советские, так и американские деньги, чтобы народ высказался за ликвидацию СССР, однако добиться этого не удалось, большинство советских людей изъявило желание сохранить союзное государство (14).

Оглушительная неудача

На протяжении всей «перестройки» советское руководство, возглавляемое М. С. Горбачевым и Н. И. Рыжковым, пользовалось щедрыми иностранными кредитами, которыми оплачивалась их разрушительная политика. В результате за шесть лет (1985–1991) внешний долг Советского Союза увеличился с 28 до 95 млрд дол. (1). Заманив таким образом советское государство в долговую ловушку, иностранные кредиторы как опытные ростовщики отказали в очередном займе, а речь шла ни более ни менее как о 30 млрд дол. (2). Страна оказалась на пороге финансового банкротства.

8 июня были распущены Совет экономической взаимопомощи и Организация варшавского договора. 1 июля появился закон Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий (3). 19–21 августа последовали события, которые принято называть путчем, но которые в действительности представляли собою государственный переворот. В результате этого переворота реальная власть в Москве, а затем и в стране перешла в руки президента Российской Федерации Б. Н. Ельцына (4).

Как встретил это событие А. И. Солженицын?

Вскоре после 19 августа 1991 г. он дал интервью Эн-Би-Си, в котором «выразил свою поддержку переходу к свободной рыночной экономике в Советском Союзе» (5). Более того, он назвал августовские события «великой Преображенской революцией» (6) и 30 августа направил Б. А. Ельцыну поздравительное письмо, в котором писал: «Горжусь, что русские люди нашли в себе силу отбросить самый вцепчивый и долголетний тоталитарный режим на Земле. Только теперь, а не шесть лет назад, начинается подлинное освобождение и нашего народа и, по быстрому раскату, — окраинных республик» (7).

Так Александр Исаевич приветстовал не только начавшийся переход власти к политической группировке, представляемой Б. Н. Ельцыну, не только роспуск ЦК КПСС, не только запрещение некоторых центральных газет, но и первые симптомы грядущего распада СССР.

17 сентября 1991 г. «Российская газета» сообщила, что теперь А. И. Солженицын готов вернуться на родину — единственное препятствие — не снятое обвинение в измене родине (8). В тот же день генеральный прокурор СССР Н. Трубин направил А. И. Солженицыну телеграмму, в которой сообщал, что начатое против него уголовное дело, возбужденное в 1974 г., закрыто (9).

Можно было ожидать, что после этого изгнанник немедленно вернется на Родину. Однако в ответ на телеграмму генерального прокурора он заявил: вернусь, когда закончу свои «ранее начатые литературные произведения» (10).

Это была новая отговорка.

Весной 1991 г. вышли два последние тома Собрания сочинений А. И. Солженицына: девятнадцатый и двадцатый, содержашие «четвертый узел» «Красного колеса» — «Апрель семнадцатого» и краткое под названием «На обрыве повествования» изложение остальных ненаписанных узлов: от пятого до двадцатого. (11). Главный труд всей его жизни — работа над эпопеей «Красное колесо» была завершена.

В своей книге «Портрет на фоне мифа» В. Н. Войнович приводит известный «каверзный вопрос»: «Может ли Бог создать камень, который он не сможет поднять?». Если не может создать — не всемогущ и если создать может, но не может поднять — тоже не всемогущ. «Солженицыну, — ехидно замечает В. Н. Войнович, — такой камень создать удалось». Это знаменитое «Красное колесо» (12).

С тех пор, как в «Красном колесе» была поставлена последняя точка, прошло около пятнадцати лет. За это время можно было бы «навязать» еще много «узлов», но А. И. Солженицын бросил это занятие, оставив свою Вавилонскую башню недостроенной. Вспоминается судьба романа А. М. Горького «Жизнь Клима Самгина», который тоже был оборван на полуслове. Однако работу А. М. Горького прервала смерть. Поэтому история с «Красным колесом», скорее, напоминает судьбу романа М. А. Шолохова «Они сражались за Родину».

Смысл работы над «Красным колесом» — одна из самых таинственных загадок в биографии А. И. Солженицына. Можно понять Карла Маркса, который почти всю свою жизнь посвятил написанию «Капитала» и тоже, кстати, не успел его завершить. Им двигало желание понять законы, определяющие функционирование современного общества. А что двигало А. И. Солженицыным в его работе над эпопеей? Неужели он хотел описать год за годом, месяц за месяцем, день за днем, час за часом всю историю российской революции? Но для чего? Если бы речь шла о научной хронике, это было бы понятно. Но ведь он писал художественное произведение.

Первая проблема, с которой сталкивается читатель эпопеи — это проблема времени. Как иронично отметил один из рецензентов «Октября»: «Когда я начинал читать этот роман, была весна и листья в моем саду только зазеленели. Но когда я закрывал его последние страницы, была поздняя осень и листья в моем саду уже опали» (13). За это время он одолел только два тома из десяти.

Как в свое время трудно было встретить марксиста, который бы прочитал все четыре тома «Капитала», так сейчас трудно найти поклонника А. И. Солженицына, прочитавшего все десять томов «Красного колеса».

Приступая к этому произведению, А. И. Солженицын собирался показать революцию как трагедию страны, символом которой и должно было быть название «Красное колесо». Однако так получилось, что этот роман стал символом трагедии А. И. Солженицына как писателя.

Если относительно таланта автора «Августа» еще можно было спорить, то художественные достоинства «Октября» уже почти никто не пытался искать и защищать. «Март» даже среди самых последовательных сторонников и поклонников А. И. Солженицына вызвал шок.

«Красное колесо», — пишет В. Н. Войнович, — «эпопея длинная, скучная, как езда на волах по бескрайней, однообразной северокавказской степи» (14).

В любом художественом произведении стержень, который объединяет фактический материал — это главный герой, а роль пружины, которая приводит этот материал в движение, играет сюжет. Возможно существование нескольких главных героев и несколько взаимосвязанных или же параллельных сюжетных линий, которые все равно должны представлять собою единое и неразрывное целое. В «Красном колесе», начиная с «Октября» исчезли главные герои, превратившись во второстепенных, исчез и сюжет, на смену ему пришел общий поток исторических событий, которые стали мелькать перед читателями как в калейдоскопе.

Что же касается оригинальности А. И. Солженицына как историка, то здесь мне невольно вспоминается следующий случай. Однажды на вопрос, чем сейчас занимается один из моих коллег-историков, его знакомый сказал: «Катается с важным видом по Киевской Руси на трехколесном велосипеде». Эти слова я не раз вспоминал, читая «Красное колесо».

Солженицынская эпопея еще будет предметом специального изучения. В данном случае ограничусь только недоумением: как автору удалось осуществить то, что было сделано? Даже если бы он писал подобный роман о современных ему событиях, для этого недостаточно было бы личного опыта. А ведь «Красное колесо» — это историческая эпопея. Поэтому написанию текста должна была предшествовать длительная и кропотливая работа по сбору и обработке необходимого фактического материала.

«Сбор материалов для исторической эпопеи — пишет он сам, — работа, которой есть ли границы? Есть ли конец? Десятилетия для него и нужны, не меньше. А сбор народного типажа — фотографии, рисунки, или словесные описания наружностей, одежд, манеры держаться, говорить — солдат, крестьян, фабричных рабочих, офицеров, штатских интеллигентов, священства. По долгим поискам, случайным крохам накопляется, накопляется — чтоб, например, единожды изобразить живое, шумное многосолдатское собрание. Объем заготовленного, изученного материала относится к объему окончательного авторского текста иногда стократно, а уж двадцатикратно — запросто и сплошь» (15).

Как правильно сказано. С учетом этого попробуем представить, какая же титаническая работа требовалась для написания «Красного колеса»: «Август» — 1013 стр. (16), «Октябрь» — 1181 стр. (17), «Март» — 2898 стр. (18). «Апрель» — 1161 стр. (19), итого — 6253 типографских страниц. Возьмем соотношение художественного текста и «заготовленного, изученного материала» как 1 к 20. В таком случае для написания 6250 страниц требовалось не менее 125000 страниц «заготовленного, изученного материала». Но это — тот материал, который требовалось собрать, как отмечает сам автор эпопеи, по «случайным крохам». Сколько же нужно было тогда перелопатить источников, чтобы по «случайным крохам» отобрать материал в 125 тыс. страниц? Точного ответа на этот вопрос у нас нет, но, как совершенно правильно утверждает сам автор: «Десятилетия для него и нужны, не меньше» (20). Десятилетия.

С учетом этого А. И. Солженицын пытается создать впечатление, будто бы он работал над романом почти всю жизнь, с 1936 по 1991 г. — 55 лет. Однако за 1936–1941 гг. им были сделаны наброски, составившие лишь «две тетрадочки» (21). В 1941–1945 гг. от романа его отвлекла война, в 1946–1956 — ГУЛАГ и ссылка. Но и после освобождения он вернулся к замыслу романа только в 1963 г., а начал его писать еще позже, лишь весной 1969 г. Между тем в 1989 г. работа над эпопеей в основном была завершена. Поэтому в действительности она продолжалась не 55, а около 20 лет. Это вынужден признать и сам Александр Исаевич. «Я очень долго работал над эпопеей „Красное колесо“, сам замысел я носил 54 года, над ним работал непрерывно 20 лет» (22).

Так ли уж непрерывно? Ведь с 1969 по 1989 гг. был завершен «Теленок», написано «Зернышко», созданы нелитературные воспоминания, накопилось три тома публицистики, был доработан «Архипелаг», издано 10 томов собрания сочинений. Неужели все это делал за Александра Исаевича кто-то другой? А ведь были дни, недели и даже месяцы, когда просто не писалось или же отвлекали совершенно другие дела (Нобелевская премия, РОФ, судебные тяжбы, библиотека воспоминаний, поездки, переписка и так далее). Вспомним, что за «Август» А. И. Солженицын взялся только летом 1969 г., а уже осенью оказался перед лицом творческого кризиса, что осенью 1970 г. от романа его отвлекала Нобелевская премия, что почти половина 1971 г. ушла на постороние дела и болезнь, что в конце 1971, начале 1972 г. его опять отвлекала премия, что в 1973–1976 гг. работа над эпопеей вообще почти прекратилась и так далее. Поэтому на протяжении 1969–1989 гг. А. И. Солженицын непосредственно занимался эпопеей максимум 10 лет.

И за это время ему удалось не только написать 6250 страниц, но и «по случайным крохам» собрать необходимый фактический материал. Объем которого превышал 125 тысяч страниц, что дает не менее тысячи страниц в месяц.

Это уже не крохи. Это лавина.

А ведь этот материал нужно было найти, тем или иным способом скопировать или сделать выписки, прочитать, осмыслить, найти ему место в эпопее и переплавить в художественный текст.

Как считали некоторые журналисты, для такой работы нужны были усилия целого института. Это признавал и сам А. И. Солженицын: «Мы рассчитывали с женой, что нам нужно было бы 11 или 12 сотрудников. Но мы работаем вдвоем. Таким образом, я — писатель, она — институт» (23). Затем, когда этот ответ стал вызывать иронию, Александр Исаевич вынужден был признать, что имеет, кроме жены, и других «помощников» (24). Но кто именно помогал ему и насколько велика была их роль, об этом Александр Исаевич скромно умалчивает.

Как тут не вспомнить версию профессора Н. Ульянова?

Но некоторые фамилии нам все-таки известны. Вот признание самого А. И. Солженицына: «…Гувер… слал мне ксерокопии материалов чуть не пудами, а стараниями Е. А. Пашкиной еще добавились и микрофильмы всех петербургских газет революции» (25).

Вскользь Александр Исаевич упоминает еще одного помощника: «Есть еще у нас близкий, сочувственный автор — Александр Серебренников, в Нью-Джерси… оказался полезным мне в сотрудничестве для Красного колеса: добывал редкие издания и еще более редкие, недоступные сведения» (26). Саша Серебреников — писал В. Аллой, — друг Штейнов — это «мой приятель еще по римским временам, историк и архивист», — «денно и нощно пахавший на Солженицына, накачивая фактами его колеса» (27).

А вот свидетельство В. Е. Максимова о заместителе главного редактора «Нового русского слова» Юрии Сергеевиче Сречинском, который умер в Нью-Йорке 23 февраля 1976 г. (28): «После появления Солженицына на Западе он оказался среди его самых преданных и последовательных поклонников. Откликнувшийся на публичный призыв писателя, Сречинский собирал для него исторические документы, мемуары, письменные свидетельства, регулярно снабжал его информацией, необходимой романисту в его работе над „Красным колесом“» (29).

Обозревая литературное творчество А. И. Солженицына, прежде всего приходится констатировать, что пока нам неизвестны ни его довоенные произведения, ни его рассказы военного времени. Однако сам он был невысокого мнения о них и считал, что серьезно стал писать только в 1948 г., т. е. когда ему было уже около тридцати лет.

В это время, как мы знаем, он писал оставшуюся неоконченной повесть о войне и автобиографическую поэму «Дороженька». Что касается повести — это скорее очерки, чем художественное произведение, а поэма написана такими стихами, которые в лучшем случае можно назвать посредственными. Затем А. И. Солженицын обратился к пьесам, но ни одна из четырех написанных им пьес не может быть названа даже посредственной. Написать пьесу, в которой было бы около ста действующих лиц («Республика труда»), значит, ничего не понимать не только в сценическом искусстве, но и в литературе. Не зря А. Т. Твардовский, ознакомившийся с ней и отметив чрезмерное обилие героев, ограничился только одной фразой: «Вижу дело фуево» (30). Поражает и опубликованный текст «Пленников». Пьеса состоит из десяти картин, из которых первые две и последняя написаны в стихах, если конечно это можно назвать таковыми, а остальные семь в прозе (31). Представьте. На сцену выходят герои, два действия подряд изъясняются высоким штилем, затем переходят на прозу, а завершают опять стихами.

Таким образом, приходится констатировать, что к лету 1955 г., когда А. И. Солженицыну шел уже 37-й год, он как писатель еще ничего собою не представлял. В связи с этим возникает вопрос: как автор посредственных стихов 1946–1953 гг. и бездарных пьес 1948–1954 гг. мог стать автором неплохой прозы 1955–1971 гг.?

А далее мы видим, как в его литературном творчестве беллитриста вытесняет публицист. Получается, что беллетрист остался в СССР, а за границу был выслан публицист. Считая «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор» выдающимися литературными произведениями, М. Розанова писала: «В какую-то минуту я даже заподозрила, что лучшие вещи — „Один день“ и „Матренин двор“ — были хорошо отредактированы в „Новом мире“, где текстами занималась замечательный редактор Ася Берзер. Может, это ее работа, я не знаю. Но не могу поверить, что „Матренин двор“ и „Красное колесо“ написала одна рука»[48] (32).

В связи с этим, как утверждает М. В. Розанова, появилась шутка, что КГБ выслало за границу совсем другого А. И. Солженицына. «В нашем доме даже шутили — а не пора ли организовать Общество защиты Солженицына, не пора ли предьявить счет КГБ: „Братцы, вы прислали нам не того, отдайте нам настоящего“» (33).

Как бы там ни было, в 1991 г. дело всей жизни А. И. Солженицына было завершено. «Красное колесо» покатилось к читателям. Можно было собирать вещи и возвращаться домой.

Однако домой Александр Исаевич не спешил.

«А он все не едет…»

8 декабря 1991 г. то, чего А. И. Солженицын ждал еще в середине 60-х гг., свершилось. Б. Н. Ельцын вместе с президентами Белоруссии С. Шушкевичем и Украины Л. Кравчуком вопреки воле советского народа, продемонстрированной на мартовском референдуме, подписал печально знаменитое «Беловежское соглашение», после ратификации которого Советский Союз исчез с карты мира (1). Причем, как выясняется, проект этого соглашения был подготовлен еще в 1990 г., когда Б. Н. Ельцын выступал за союз четырех республик (2).

Итак, главное, с чего А. И. Солженицын предлагал начать обустройство России было сделано. 2 января 1992 г. началась так называемая шоковая терапия. Она включала в себя невиданную до этого по масштабам денежную эмиссию, неизбежно связанное с этим обесценивание рубля и взвинчивание цен, а также снижение ввозных таможенных пошлин, за которым последовало наводнение внутреннего рынка иностранными товарами, ликвидацию прежних ограничений для хождения и обмена иностранной валюты и т. д. По существу началась экономическая интервенция, которая поставила отечественную промышленность и сельское хозяйство на грань банкротства и отбросила подавляющее большинство населения за черту бедности. Следствием этого стало сокращение численности населения и культурная деградация общества (3).

Ничто не мешало А. И. Солженицыну бросить все и поспешить на Родину, но он предпочитал наблюдать за этим погружением в бездну со стороны. Может быть, он не знал о том, что происходило в его стране? Нет, он все отлично знал и понимал, что шоковая терапия, осуществлялась по зарубежным рецептам, под диктовку Международного валютного фонда (4).

Ельцынские реформы ударили и по Александру Исаевичу. Дело в том, что публикация его произведений в 1989–1991 гг. миллионными тиражами предполагала поток гонораров, которые В. М. Борисов должен был сконцентрировать на одном или нескольких банковских счетах. Уже в 1991 г. стало очевидно, что в самое ближайшее время эти деньги превратятся в пыль. И действительно только за один 1992 г. официально рубль обеценился в 25 раз, в дальнейшем этот процесс продолжался.

В таких условиях судьба солженицынских гонораров во многом зависела от предприимчивости В. М. Борисова. По некоторым данным, сам он в коммерческом отношении был малоопытен, поэтому денежными делами Литературного представительства писателя занимался Сергей Дубов. Как именно он вышел из положения, мы не знаем, но судя по некоторым данным, уже в начале 1992 г. след солженицынских денег стал теряться. Александр Исаевич забил тревогу (5). В. М. Борисов был отстранен от руководства Литературным представительством, его место занял некто Михаил Тимофеевич Работягин (6).

В мае 1992 г. в Москву отправилась Наталья Дмитриевна (7). Одна из важнейших целей ее поездки заключалась в том, чтобы подготовить условия переезда из Кавендиша в Москву. В то же время она должна была обеспечить легализацию РОФ, а также произвести ревизию Литературного представительства А. И. Солженицына. К ее приезду руководителем РОФ, резиденция которого размещалась в Музее М. Цветаевой, стала Н. Г. Левитская, секретарем — Мунара Уразова (8). Наталья Дмитриевна изъявила желание ознакомиться с финансами фонда и получить представление о тех гонорарах, которые должны были накопиться от издания произведений А. И. Солженицына в 1989–1992 гг. Однако, по свидетельству очевидцев, В. М. Борисов был неуловим (9). Прошло некоторое время и при не до конца выясненных обстоятельствах он погиб, незадолго перед этим был убит С. Дубов (10).

Осенью 1992 г. началась приватизация, которая проводилась с грубейшими нарушениями законов, причем государственная собственность продавалась без аукционов и по остаточной стоимости. Это было редкое по своей вероломности и циничности расхищение созданного не одним поколением советских людей национального богатства (11). Свою долю получил и наш праведник. Весной 1993 г. правительство Москвы выделило ему четыре гектара земли и не где-нибудь, а на окраине Москвы (Троице-Лыково) (12).