Глава 7 Происхождение и начало войны

Глава 7

Происхождение и начало войны

Год молчания

Мировая война, которая вызревала в сердце Европы в течение нескольких лет, обрушилась на Россию подобно урагану. Ни одна великая держава в Европе так не нуждалась в мире, так не жаждала его, как Россия после войны с Японией. Объективно— Россия в 1914 году не была готова к войне с Германией, субъективно— русский народ и думать не думал о войне. Он целиком и полностью был занят разрешением внутренних политических, культурных и экономических проблем. Действительно, Россия, которая в 1914 году стояла на пороге нового и решающего внутреннего кризиса, едва ли замечала, как вокруг нее стремительно нарастала внешняя угроза.

Трагическое положение России в канун мировой войны со всей очевидностью отображено в двух письмах из частной переписки между премьером П. А. Столыпиным и А. П. Извольским, который покинул пост министра иностранных дел, чтобы стать послом в Париже.

Две нижеприведенные выдержки в полной мере подкрепляют мое убеждение в том, что великая война самым глубочайшим образом противоречила национальным интересам и задачам России в 1914 году.

21 июля 1911 года Извольский писал Столыпину:

«Вы знаете, что все пять лет, которые я провел на посту министра, меня беспрерывно мучал кошмар внезапной войны. Какой-либо возможности изменить сложившуюся систему союзов не существовало; ее ослабление неминуемо вызвало бы либо общеевропейскую войну, либо безусловное и полное порабощение России Германией. В любом случае это означало бы finis Rossiae [конец России] как великой и независимой державы».

В ответ на это П. А. Столыпин писал: «Колноберже, 28 июля:

Я в высшей степени благодарен Вам за Ваше интересное письмо. Не могу не признать, что тоже был весьма обеспокоен происходившим. Мою точку зрения Вы знаете. Нам необходим мир; война в следующем году, особенно в том случае, если ее цели будут непонятны народу, станет фатальной для России и династии. И наоборот, каждый мирный год укрепляет Россию не только с военной и военно-морской, но и с экономической и финансовой точек зрения. Кроме того, и это еще важнее, Россия растет год от года, развивается самосознание народа и общественное мнение. Нельзя сбрасывать со счетов и наши парламентские установления. Как бы они ни были несовершенны, их влияние тем не менее вызвало радикальные изменения в России, и когда придет время, страна встретит врага с полным осознанием своей ответственности. Россия выстоит и одержит победу только в народной войне. Я делюсь с Вами этими мыслями, потому что понять Россию только по газетам невозможно».

Извольского мучили кошмары внезапной войны отнюдь не из-за игры воображения или потому, что он был нерешительным государственным деятелем, как отозвался о нем лорд Эдвард Грей. Если он и был осторожным, возможно, чрезмерно осторожным дипломатом, то лишь потому, что России становилось все труднее следовать дорогой мира в Европе, балансировавшей на грани войны. Сам лорд Грей в своих мемуарах пишет, что Европа, неуклонно и стремительно вооружаясь, с фатальной неизбежностью приближалась к войне, что все правительства не доверяли друг другу и видели ловушку в любом, даже самом невинном дипломатическом шаге.

Не будучи способной создать новый международный баланс сил, а также сдержать мирными средствами чудовищный динамизм германской экономической и военной машины, Антанта все больше концентрировала свои усилия на производстве и совершенствовании вооружений. Увеличение же армий и военных флотов неизбежно подталкивало Европу все ближе и ближе к вооруженному столкновению, ибо в ходе всякой гонки вооружений в конце концов наступает психологический момент, когда война кажется единственным средством освобождения от невыносимого ожидания катастрофы. После 1909 года война стала лишь вопросом времени. Начала исчезать разграничительная линия между работой дипломата и штабного офицера.

В канун первой мировой войны в Европе существовали три основные проблемы. Это, во-первых, англо-германская борьба за военно-морское превосходство; во-вторых, австро-германо-российские разногласия в отношении Балкан и Турции; и, в-третьих, франко-германское соперничество в вопросе об Эльзасе и Лотарингии и африканских колониях. Разрешение этих проблем было предоставлено дипломатам. Как известно из опубликованных ныне документов, большинство из них отнеслось к этому делу вполне добросовестно. Однако, несмотря на добрые намерения тех, кто осуществлял «секретную дипломатию», эти три проблемы становились все более запутанными и трудноразрешимыми. Приближалось время, когда задача распутать их перейдет от дипломатов к военным.

Нет сомнений в том, что международную обстановку определяло англо-германское соперничество. Когда же германское правительство окончательно решило ускорить начало войны в Европе? Еще в России, да и некоторое время после отъезда оттуда, я придерживался общепринятой точки зрения о том, что Германия приняла решение о начале превентивной войны сразу же после того, как в 1914 году на тайной конференции лидеров большинства Думы («Прогрессивного блока») в самом конце весенней сессии была одобрена широкая военная программа, предусматривавшая радикальную реорганизацию оборонительной системы России вдоль западной границы. Теперь же, пересмотрев германскую политику периода Балканских войн, я пришел к выводу о том — и это мое глубокое убеждение, — что германское командование утвердило план превентивной войны еще летом 1912 года. Подготовка к ней последовательно и спешно осуществлялась как во время Балканской конференции, так и после нее.

В феврале 1912 года Британское правительство предприняло последнюю попытку достичь соглашения с Германией о прекращении строительства военных кораблей в обоих странах. Для переговоров по этому вопросу в Берлин был направлен влиятельный член кабинета министров и сторонник дружественных отношений с Германией лорд Холдейн, который провел там ряд важных встреч с представителями политических и официальных кругов. Как и следовало ожидать, миссия лорда Холдейна завершилась полным провалом, и он вернулся в Лондон с пустыми руками. Берлинское правительство не было склонно заключать какое-либо соглашение о военно-морских силах до тех пор, пока не произойдет определенных изменений во внешней политике Англии, на которых настаивала Германия. Великобритания, со своей стороны, вообще никогда не была склонна идти на уступки в своей внешней политике, тем более не могла себе этого позволить в 1912 году.

За отъездом из Берлина лорда Холдейна почти немедленно последовало решение о дополнительных ассигнованиях на усиление германских военно-морских сил. 8 марта рейхстаг утвердил второй законопроект о развитии военно-морских сил, внесенный адмиралом Тирпицем.

Миссия Холдейна была последней попыткой Англии предотвратить вооруженное столкновение с Германией. Когда она потерпела провал, то, как мне рассказывал в Лондоне в 1918 году сам Холдейн, неизбежность войны стала очевидной. И с лета 1912 года к ней стали лихорадочно готовиться все европейские державы.

По инициативе британского адмиралтейства между правительствами Англии и Франции было достигнуто сверхсекретное соглашение, о котором не было никаких упоминаний в официальных документах, касавшееся дислокации их военно-морских сил. Весь британский военный флот предполагалось сконцентрировать в проливе Ла-Манш и в Северном море — Великобритания тем самым брала на себя защиту северного побережья Франции; французский же флот предполагалось сосредоточить в районе Средиземного моря.

Приняв на себя обязанность на случай войны с Германией охранять северное побережье Франции, кабинет Асквита и Грея пошел на обязательное участие Британии в войне, в которую в силу союза с Францией неизбежно была бы втянута и Россия. В Берлине это англо-французское соглашение о сферах действий флотов двух стран, которое не укрылось от внимания германской разведки, «положило конец последней надежде Германии на подрыв по дипломатическим каналам англо-франко-российского согласия».

Французский кабинет, в свою очередь, уверенный в поддержке Великобритании, полностью пересмотрел свои отношения с Россией по вопросу о положении на Балканах. 25 октября 1912 года русский посол в Париже А. П. Извольский информировал министра иностранных дел С. Д. Сазонова о следующем политическом заявлении французского кабинета: «Отныне Франция считает, что территориальные притязания Австрии нарушают общий баланс сил в Европе и соответственно интересы самой Франции».

Иными словами, Франция поощряла Россию занять более жесткую позицию на Балканах. Одновременно Франция стала оказывать давление на Россию с целью заставить ее как можно скорее реорганизовать и усилить вооруженные силы и без промедления закончить строительство важных в стратегическом отношении железных дорог.

Сама же Франция осуществила, начиная с 1911 года, ряд мер по укреплению мощи своей артиллерии и к тому времени располагала достаточным числом тяжелых полевых орудий. В августе 1913 года была завершена модернизация армии и был введен трехлетний срок воинской службы, хотя закон об этом был принят после долгого и упорного сопротивления со стороны профсоюзов, социалистической партии и левых радикалов. Все законы об ассигнованиях на перевооружение и увеличение вооруженных сил вызвали сильнейшее противодействие в парламенте, тем не менее в конечном счете были утверждены.

В общем, общественное мнение в странах Антанты — Англии, Франции и России — не было подвержено тем милитаристским и шовинистическим настроениям, которые господствовали во всех слоях германской общественности.

Все европейские социалистические партии (включая германскую) на своих съездах, как и организации рабочих, голосовали против войны и за всеобщую забастовку, если «капиталисты» ее развяжут. Против любой войны была настроена в основном и вся общественность России. Страна в эти предвоенные годы была чрезмерно занята борьбой с «режимом Распутина».

Изучив информацию о военном, политическом и психологическом положении в странах своих потенциальных врагов, немцы посчитали, что она говорит в пользу более чем вероятной победы Австрии и Германии, но такая вероятность будет уменьшаться с каждым годом промедления, поскольку время работает на укрепление военной и психологической готовности держав Антанты.

К концу 1913 года все было готово для нанесения первого удара, требовалось лишь выбрать удобный момент. Он наступил 15 июня 1914 года.

В тот день прибывший с визитом в Боснию[38] эрцгерцог Франц Фердинанд ехал в открытой карете вместе со своей морганатической женой без всякой полицейской охраны по улицам Сараево. Когда на одной из улиц карета завернула за угол, к ней подбежал молодой человек и несколькими выстрелами из револьвера убил обоих. Убийца, Гаврила Принцип, принадлежал к сербской ультранационалистической террористической организации «Черная рука».

Это трагическое событие потрясло, вызвав волну возмущения, всю Европу. В правительственных и политических кругах возникла серьезная тревога в связи с тем, что пожар на Балканах, только что потушенный объединенными усилиями великих держав в ходе Лондонской конференции, может легко возгореться снова, и снова возобновится напряженность между ними. Тревога вскоре улеглась. Австрийское правительство поспешило заверить Санкт-Петербург в том, что не намерено предпринимать каких-либо акций военного характера. А через неделю после убийства эрцгерцога кайзер Вильгельм II отправился на летний «отдых» в норвежские фиорды. Отъезд германского императора окончательно убедил Европу в том, что мир будет сохранен.

Наступило обычное политическое затишье летнего сезона. Стали уезжать в отпуск министры, члены парламента, высокопоставленные правительственные и военные чиновники. Трагедия в Сараево никого особенно не встревожила и в России; большинство людей, связанных с политикой, с головой ушли в проблему внутренней жизни. Даже исходя из того, что известно нам сегодня, трудно представить, как случилось, что никто из правящей верхушки в Европе, за исключением германских и австрийских заговорщиков, не почувствовал, что покой благословенного лета — всего лишь затишье перед надвигающейся ужасной бурей.

В июле, воспользовавшись парламентскими каникулами, президент Французской республики Раймон Пуанкаре и премьер-министр и министр иностранных дел Рене Вивиани нанесли официальный визит царю Николаю II, прибыв на борту французского линейного корабля. На обратном пути из России они намеревались совершить визит в Скандинавские страны.

Встреча 7–10 июля состоялась в летней резиденции царя, Петергофе. Ранним утром 7 июля французские гости перешли с линкора, ставшего на якорь в Кронштадте, на царскую яхту, которая доставила их в Петергоф. После трех дней переговоров, банкетов и приемов, перемежавшихся смотрами очередных летних маневров гвардейских полков и частей Санкт-Петербургского военного округа, французские визитеры возвратились на свой линкор и отбыли в Скандинавию.

Несколько позднее, в тот же день 10 июля, в Париже, Санкт-Петербурге и Лондоне были получены сообщения о том, что правительство Австрии вручило правительству Сербии ультиматум, условия которого потребовало выполнить в течение 48 часов. Очевидно, что предъявление ультиматума в день отплытия Пуанкаре из России не было простым совпадением. В течение нескольких дней Франция оставалась без президента, без главы кабинета и министра иностранных дел; всеми делами занимался один из заместителей министра, весьма мало сведущий в международной политике. В столь ответственный момент Франция и Россия оказались лишены возможности безотлагательно принять совместные меры.

Требования, содержавшиеся в ультиматуме, были, несомненно, неприемлемы для любого правительства. Ни одна уважающая себя страна не могла согласиться снять с поста своих официальных представителей по требованию иностранной державы; ни одно правительство не могло под угрозой применения военной силы разрешить иностранцам вмешиваться в свои административные и юридические функции; никакое правительство не принесет извинений за преступные действия, которых оно не совершало, согласившись в противном случае на признание справедливости лживых обвинений в своем соучастии и покровительстве. Даже австрийский барон фон Визнер, направленный в Сараево для расследования обстоятельств убийства, информировал 2 июля австрийское правительство о том, что он не обнаружил никаких данных, свидетельствовавших о причастности правительства Сербии к убийству.

Как только правительство России узнало об ультиматуме, оно предложило Сербии выполнить все требования, кроме тех, которые нарушали основные права суверенного государства. Именно такую позицию и заняло правительство Сербии, изложив ее в ноте от 10 июля. Венское правительство расценило ноту Белграда как неудовлетворительную, и с этого момента Австрия и Сербия оказались в состоянии войны. 15 июля австрийцы подвергли Белград артиллерийскому обстрелу.

В тот же день лорд Грей предложил немедленно созвать конференцию великих держав, однако австрийцы отклонили предложение Грея обсудить вопрос австро-сербских отношений, как вопрос, который затрагивал их национальное достоинство. Берлин поддержал Вену.

Все попытки русского правительства посредством прямых переговоров с австрийцами убедить их в необходимости найти мирное решение и внести изменения в условия ультиматума были категорически отвергнуты. А тем временем германские агенты в Западной Европе всеми силами пытались убедить общественность, будто правительство Сербии отклонило справедливые требования Австрии под давлением агрессивных сил Санкт-Петербурга. Эти утверждения были с готовностью подхвачены пацифистскими и прогерманскими кругами в Англии и Франции, которые считали, что именно Россия является главным виновником всех международных интриг, ставящих под угрозу мир в Европе.

Сегодня нет смысла опровергать эти абсурдные утверждения или доказывать, что не «преждевременная мобилизация» в русской армии стала причиной первой мировой войны. Даже летом 1917 года, в разгар боев на русском фронте, независимый левый социал-демократ Гаазе сделал в рейхстаге официальное заявление, за которое, окажись оно ложным, его бы судили по обвинению в измене. Гаазе сказал, что через неделю после убийства эрцгерцога, 22 июня 1914 года, кайзер Вильгельм провел секретную встречу высокопоставленных лиц австрийского и германского правительств, а также вооруженных сил. На этой встрече было решено использовать сараевскую трагедию как предлог для начала превентивной войны против стран Тройственного согласия, и в соответствии с этим был разработан генеральный план действий. По понятным соображениям, чтобы не вызывать подозрений у Англии или России, первую часть плана следовало осуществить одной лишь Австрии без какого-либо участия Германии. Следует добавить, что такая стратегическая уловка — отъезд кайзера «на отдых» — сработала великолепно. Развеяв подозрения своих будущих противников, Германия получила трехнедельную фору для подготовки неожиданного нападения.

Зная о том, что всеевропейская война между двумя группировками держав неизбежна, что Великобритания, имея флот, не имеет — на тот момент — сухопутной армии, что континентальные союзники Великобритании ведут ускоренную реорганизацию и перевооружение своих армий, но пока не готовы к войне, что Россия 1914 года — это не Россия 1904 года, что она стала страной с высокоразвитой промышленностью, включая военную, и, что через два или три года Франция и Россия завершат подготовку к войне и тогда их военный потенциал превысит военную мощь Германии, немцы, как они полагали, избрали единственно возможный путь — застать врасплох плохо подготовленного врага.

Могла ли Россия, которая была абсолютно не готова к столкновению с Германией и которая по опыту 1908 года знала о поддержке Австрии Германией, действительно спровоцировать кайзера начать войну? Безусловно, нет. Документы о причинах войны, опубликованные в Белой книге санкт-петербургского правительства от 1915 года, полностью исключают такую возможность. На первом военном совете по вопросу об австро-сербском конфликте, который царь провел за день до артиллерийского обстрела Белграда, было решено объявить на следующий день, а именно 13 июля, о принятии мер предосторожности, а если положение ухудшится, провести частичную мобилизацию; она должна была охватить 13 корпусов в четырех военных округах, не граничащих с Германией. Министр иностранных дел С. Д. Сазонов немедленно сообщил об этом решении германскому послу в Санкт-Петербурге графу Пурталесу, указав, что эти меры никоим образом не направлены против Германии и что не будет предпринято никаких действий против Австрии.

Кризис в Европе развивался с такой головокружительной быстротой, что проводить лишь частичную мобилизацию как меру, направленную против Австрии, было бессмысленно и по техническим, и по политическим соображениям. Частичная мобилизация не являлась какой-то ступенью в программе всеобщей мобилизации в России на случай войны, поэтому, останься вопрос о ней в силе, это могло бы лишь осложнить положение России в случае критических обстоятельств. Спешно прибывший с Кавказа в Санкт-Петербург генеральный квартирмейстер Генерального штаба генерал В. Н. Данилов предложил генералу H. Н. Янушкевичу, только что назначенному на пост начальника Генерального штаба, у которого уже не было времени ознакомиться с мобилизационными планами, пересмотреть отданный приказ. Царю для окончательного решения были направлены проекты двух отдельных приказов — один о частичной, другой о всеобщей мобилизации.

Утром 16 июля из Царского Села поступил приказ о всеобщей мобилизации, уже подписанный царем; он должен был вступить в силу в полночь. К этому времени военные власти располагали надежной и точной информацией о концентрации германских вооруженных сил близ границ с Францией и Россией.

Тем же утром 16 июля граф Пурталес посетил С. Д. Сазонова и в резких выражениях заявил ему, что продолжение в России мобилизации, угрожающей Австрии, вынудит принять соответствующие меры Германию. Тем не менее в течение того дня, 16 июля, Николай II поддерживал постоянную связь по телеграфу с кайзером, который к тому времени возвратился из «туристической поездки» к норвежским фиордам. Ошибочно считая после получения одного из посланий кайзера, что тот искренне заинтересован в мире, царь в тот же вечер направил ему ответную телеграмму, в которой выражал благодарность за полученное послание и отмечал, что оно резко отличается от тона, которым обсуждал германский посол тот же вопрос 16 июля на встрече с Сазоновым.

Вечером того же дня царь отменил свой приказ о всеобщей мобилизации и вместо него отдал приказ о частичной мобилизации, который вступал в силу в тот же срок — 17 июля.

На следующий день, когда уже стало известно, что 18 июля Австрия собирается объявить положение боевой готовности и что Германия абсолютно открыто проводит военные приготовления, царь получил от кайзера еще одну телеграмму, составленную на этот раз в более резких выражениях. Германский император дал вполне ясно понять, что Пурталес сделал заявление в полном соответствии с его инструкциями и что, если Россия не отмейит мобилизации, на царя ляжет вся ответственность за последствия. В ответ на это царь после мучительных колебаний в конце концов отменил во второй раз частичную мобилизацию и отдал приказ о всеобщей мобилизации, установив срок его вступления в силу ровно в полночь 18 июля.

Позднее, стремясь избежать раздражения Германии, царь запретил военным кораблям без его предварительного разрешения минировать воды Балтийского моря. 17 июля Адмиралтейство получило донесение о том, что германский флот покинул Киль и направился в сторону Данцига. В ожидании распоряжения царя командующий Балтийским флотом адмирал А. М. Эссен направил начальнику штаба военно-морских сил адмиралу А. И. Русину телеграмму с просьбой просить разрешения царя на немедленное минирование. Телеграмма была получена около полуночи 17 июля. Несмотря на поздний час, начальник штаба в сопровождении ближайших помощников отправился к военно-морскому министру и просил его разбудить царя и получить его разрешение на минирование. Военно-морской министр решительно отказался выполнить эту просьбу. Попытки прибегнуть к помощи Великого князя Николая Николаевича также потерпели неудачу. Лишь в 4 часа утра, когда офицеры, посланные Русиным к однополчанину царя генералу Янушкевичу, не вернулись обратно, адмирал принял решение нарушить императорское распоряжение и отдал приказ о начале минирования. Через несколько минут после этого было получено согласие от генерала Янушкевича.

Утром 18 июля в 11.30 адмирал Эссен по радиотелеграфу сообщил начальникам штабов о том, что минные заграждения поставлены.

Вечером того же дня граф Пурталес посетил министра иностранных дел Сазонова и со слезами на глазах сообщил ему о том, что начиная с полуночи 18 июля Германия находится в состоянии войны с Россией.