В ЧЕРНОМ ГНЕЗДЕ ХАРБИНСКОЙ БЕЛОЭМИГРАЦИИ

В ЧЕРНОМ ГНЕЗДЕ ХАРБИНСКОЙ БЕЛОЭМИГРАЦИИ

Настоящие воспоминания относятся к концу 1922 — началу 1923 года, когда мне пришлось участвовать в боях по ликвидации авантюры колчаковского генерала Пепеляева. Этой белогвардейской авантюре предшествовали события в стане врага, ознакомление с которыми, как мне кажется, облегчит читателю понимание всего происходившего тогда в Якутии.

Узнавать о них нам помогали сообщения наших товарищей из Харбина и Владивостока, признания раскаявшихся перебежчиков-белогвардейцев или просто слухи, доходившие из тайги. Много полезного и интересного сообщили, например, перебежчики подпоручик Наха и чиновник Вычужанин. Во всяком случае, данные, поступавшие к нам различными каналами, позволяли представить себе картину происходившего у Пепеляева. И должен сказать, что много позже, знакомясь с различными материалами, относившимися к тому времени, я убедился, что данные наши в целом соответствовали истине.

Как после бури морские волны выбрасывают на берег остатки разбитого корабля, так и грозные волны Октябрьской революции, растрепав колчаковскую армию, выбросили ее жалкие остатки в далекую Маньчжурию. Теснимые со всех сторон крестьянскими партизанскими отрядами, колчаковцы в панике бежали на восток, бросая обозы, оружие, раненых, оставляя на своем пути разрушенные и зараженные страшной тифозной вошью деревни и села.

Центром вынужденного переселения белогвардейцев стал Харбин — город бешеной спекуляции и наживы, чудовищной эксплуатации беззащитного, нищего китайского населения, огромный притон с бесчисленными домами терпимости.

В этот «злачный» уголок Северной Маньчжурии под общим лозунгом «спасения от большевиков» было загнано не мало запуганных и обманутых рабочих уральских заводов, крестьян восточных губерний и рядового казачества. Здесь же нашли приют князья Кропоткины, Голицыны, Ухтомские, аристократическая верхушка омского правительства Колчака и прочие ярые извечные враги рабоче-крестьянского люда. Под кличкой «беженцы» собралось нелепое объединение людей с абсолютно разными классовыми интересами. Обиженные большевиками господа старались политически спекульнуть на создавшихся при этом трудностях, но сама жизнь быстро разделила весь этот конгломерат беженцев по их классовой принадлежности, поставила всех на свои места.

Одни из них обрели здесь сытую, обеспеченную жизнь благодаря вывезенным с собой ценностям и золотым запасам, находившимся в распоряжении бывшего российского консула в Харбине Попова. Это была аристократическая верхушка эмиграции, для которой оказались доступными все жизненные блага. Другие, люди «черной кости», превратились в отверженных, заброшенных на чужбину париев. Впрочем, трудовой люд довольно быстро рассосался по заводам и фабрикам города, большую его часть поглотили громадные главные харбинские мастерские Китайско-Восточной железной дороги.

Пролетарская часть эмиграции уже вскоре стала в оппозицию к привилегированным беженцам. Она не принимала никакого участия в подготовке враждебных акций против Советской России, которую усиленно вела аристократическая верхушка белоэмиграции. В условиях безотрадной жизни на далекой чужбине их классовый инстинкт быстро развеял тот дурман, под влиянием которого они вначале позволили увлечь себя на путь борьбы со своими кровными братьями по классу.

Хуже всего, конечно, пришлось различным маменькиным сынкам, которые не были приняты у «избранных» и не пристали к трудящимся. Разнообразные соблазны большого развратного города сыграли свою роль в судьбе многих из них. Вскоре за счет этих неудачников эмиграции стали пополняться воровские шайки. Часть таких людей уходила к разбойникам хунхузам в качестве инструкторов военного дела или вкрапливалась в компании различных темных аферистов, главным образом фальшивомонетчиков, которыми Харбин кишмя кишел. Некоторым «счастливчикам» удалось устроиться на содержание к престарелым матронам харбинской буржуазии. Таков был общий фон харбинской белоэмиграции, на котором несколько обособленно маячила фигура генерала Пепеляева.

В Модягоу, на окраине города, частенько можно было встретить грузного, небрежно одетого человека средних лет, в потасканных шароварах защитного цвета, в толстовке, в серой, надетой по-военному, немного набок, шляпе. Он проходил медленной развалистой походкой, на лице его как бы застыла тяжелая, мучительная, неразрешенная дума.

Это и был Пепеляев, участвовавший в колчаковском походе, мечтавший через Вятку первым победоносно войти в златоглавую Москву под ликующий звон церковных колоколов. Но судьба играет человеком. Вместо Москвы он на правах беженца оказался в Харбине. Вместо былой армии у него осталась горстка приверженцев-офицеров, с которыми этот некогда бравый генерал занялся теперь тяжелым промыслом ломового извоза.

Среди харбинской эмиграции Пепеляев с группой своих единомышленников занял традиционную для областничества[1] «среднюю линию».

Привилегированная верхушка белоэмиграции чуждалась его как «мужичьего генерала», окруженного кучкой довольно простоватых офицеров. Она ставила в вину Пепеляеву его «слишком левый демократизм», в результате чего, дескать, вся его 1-я Сибармия в 1919 году и перешла на сторону красных войск.

Трудящаяся часть эмигрантов, хотя и продолжала держать связь с пепеляевцами, совсем недвусмысленно давала понять, что больше ее не заманят ни на какие выступления против Советской власти. Среди этих бывших соратников Пепеляева по уральскому фронту зрело желание повиниться власти рабочих и крестьян за свои невольные ошибки и поскорее вернуться в Советскую Россию к насиженным родным местам.

Колоссальное поражение, которое на полях Сибири потерпела колчаковщина, не явилось для пепеляевцев должным уроком и не помогло им основательно разобраться в событиях, развернувшихся в России после Октябрьской революции. Поэтому-то и поражение контрреволюции они расценивали как физическое, а не политическое.

Причиной своего падения они считали слишком реакционную политику диктатуры Колчака, оттолкнувшую от него широкие народные массы, главным образом крестьянство, озлобленное диким разгулом карательных отрядов.

Пепеляев и раньше высказывал мнение, что, завоевав Сибирь, не следует сразу двигаться дальше в Россию. Он предлагал укрепиться на западных границах Сибири, сформировать мощную армию и выжидать дальнейших событий. Причем законной властью для Сибири он считал власть, установленную через «земский собор».

Этим и объясняются его постоянно натянутые отношения со ставкой верховного правителя, завершившиеся арестом Колчака на станции Тайга самим же генералом Пепеляевым. Правда, арест этот был бутафорным, не имевшим никаких серьезных последствий для Колчака, отделавшегося обещанием созвать «земский собор» в Красноярске или Иркутске.

Теперь, когда поражение Сибармии было совершившимся фактом, Пепеляев еще больше укрепился в сознании своей правоты. Он даже мечтал о том, что Сибирь и теперь останется сильной под своим бело-зеленым стягом и сможет так или иначе договориться с Советской Россией, чтобы сохранить свою автономную крестьянскую обособленность, вне зависимости от «большевистской метрополии».

Так пепеляевцы тешили себя бесплодными мечтами. Они по-прежнему слепо верили своему генералу и ждали от него призыва на борьбу с большевиками во имя спасения «страны снега и льдов».

Пепеляев и его приверженцы вынашивали новое, или, вернее, подновленное, идеологическое обоснование для будущей борьбы с Советской властью. Сквозь призму областнически-эсеровских идей им стало мерещиться возможным установить «всероссийское крестьянское царство», с крепким мужичьим укладом. Они считали обязательным сохранение всех старых семейных устоев как связующего и облагораживающего начала государства. Сытую жизнь старожилого сибирского крестьянства Пепеляев ставил в основу своего политического идеала.

О промышленном пролетариате пепеляевцы думали мало. Да и вообще они были далеки от понимания классовой борьбы, предполагая, что «крестьянское царство» само по себе установит справедливую жизнь для «всего народа».

Конкретного представления о политической форме проектируемой ими власти у пепеляевцев не было. Этот вопрос они оставляли открытым до учредительного собрания, которое должно было установить форму правления, приемлемую для «большинства народа».

Вера в крестьянскую иллюзию окончательно ослепила пепеляевцев. Не считаясь с реальной действительностью, они, как фанатики, стали поджидать, когда российское и сибирское крестьянство самостоятельно выступит на арене политической жизни страны и свергнет большевиков. Выступать самостоятельно пепеляевцы не желали, рассчитывая, что «народ» в свое время сам призовет их на борьбу с «большевистским засильем».

В далекую Маньчжурию доносились слухи о вспыхивавших в некоторых местах Сибири кулацких восстаниях. Слухи эти подхватывались продажной зарубежной прессой и раздувались до событий колоссальной важности, якобы сигнализирующих о скорой гибели Советской власти.

Все это еще больше укрепляло у пепеляевцев веру в правоту своих взглядов. Именно поэтому Пепеляев упорно отказывался от приглашений, исходивших как от генералов, еще продолжавших борьбу с большевиками, так и от амурского ревкома, который предлагал Пепеляеву с группой приверженцев перейти на сторону Советской власти.

История, словно сжалившись над пепеляевцами, откликнулась на их ожидание «крестьянского бунта» восстанием в Якутии. На этой глухой и далекой окраине северо-восточной Сибири жили темные, задушенные царизмом и придавленные суровой природой севера, якуты. Они находились в полной экономической зависимости от зажиточного слоя кулаков, различного рода тойонов (начальников, богатеев) и хищных купцов, глубоко запустивших свои кровожадные щупальца в таежные становища.

Жестоким и наглым эксплуататорам якутского народа пришлась не по нраву новая власть, стремившаяся вырвать из их цепких лап бедноту. Это они начали вооруженную борьбу с целью свергнуть ненавистные им Советы.

В конце 1921 года несколько белогвардейских офицеров во главе с корнетом Коробейниковым бежали из Якутска. На реке Мае они захватили пароходы «Соболь» и «Киренск», буксировавшие в Якутск баржи с товарами Якутского областного союза кооперативов «Холбос». Белогвардейцы повернули караван обратно и добрались до поселка Нелькан, расположенного в 800 км к юго-востоку от Якутска. Здесь Коробейников встретился с купцом Юсупом Галибаровым и уполномоченным «Холбоса» эсером П. А. Куликовским. Три авантюриста установили в Нелькане свою власть.

Самозваные правители приступили к формированию белогвардейского отряда. Несколько аршин мануфактуры и кирпич чаю действовали на отсталых тунгусов и якут сильнее всякой агитации. Так было создано ядро антисоветского восстания в Якутии, поддержанное приморским белогвардейским правительством и иностранными интервентами.

Коробейников повел наступление в глубь области, стремясь завладеть ее административным центром Якутском. Немногочисленные советские войска, защищавшие подступы к городу, не имели опыта борьбы и терпели поражения. В результате в марте 1922 года Якутск оказался в кольце окружения.

В это время по инициативе реакционной зажиточной верхушки области в селе Чурапче, в 160 верстах северо-восточнее Якутска, состоялся съезд «представителей» нескольких волостей, на котором было создано так называемое «Временное якутское областное народное управление». В его состав вошли купцы, кулаки, буржуазные интеллигенты. Корнета Коробейникова съезд назначил «командующим якутской народной армией».

Тем временем из Иркутска на помощь окруженным спешил экспедиционный отряд советских войск под командованием известного во всей Сибири партизана «дедушки» Каландарашвили. Я вел тогда авангард отряда. В 32 верстах от Якутска Каландарашвили со штабом попал в засаду и погиб.

Эта «победа» еще больше окрылила белогвардейцев, и Коробейников поторопился послать во Владивосток донесение о взятии Якутска.

После Каландарашвили командование экспедиционным отрядом принял я. К тому времени в Якутск прибыли два красных полка с артиллерией. И «военное счастье» сразу же изменило корнету, белые стали терпеть одно поражение за другим. Прошло несколько месяцев после начала восстания, и «армия» Коробейникова распалась как карточный домик. Обманутые повстанцы опомнились, стали сдаваться в плен целыми отрядами.

Авантюра Коробейникова стоила трудящимся Якутии очень дорого. Помимо человеческих жизней, она потребовала больших экономических жертв. Белогвардейцы сожгли в Чурапче лучшую в области больницу, школу и библиотеку, уничтожили на реке Лене дровяные склады, спилили до 2 тысяч телеграфных столбов, отобрали у населения до 80 процентов скота, разграбили при захвате пароходов «Киренск» и «Соболь» 40 тысяч пудов грузов, предназначенных для якутского населения.

В мирную полосу хозяйственного и культурного строительства Якутская автономная республика вступила разоренной, экономически надорванной. Продовольственное положение ее было чрезвычайно тяжелым. В Якутию обычно завозили 300—400 тысяч пудов хлеба, но в 1922 году сюда доставили всего лишь 140 тысяч пудов. Да и то большая часть грузов осталась в верховьях Лены. Население Ленского округа голодало.

Когда Коробейников начинал антисоветское восстание, идейным вдохновителем восстания стал правый эсер Куликовский, бывший политический ссыльный, видный деятель сибирской областнической контрреволюции. Но он уже вскоре понял, что собственными силами и средствами контрреволюционерам не справиться с Советской властью даже на территории Якутии. Поэтому он обратился за помощью к так называемому Временному приморскому правительству, возглавлявшемуся купцами Меркуловыми.

В конце апреля 1922 года Куликовский писал Меркулову о положении дел в Якутской области:

«27 февраля с. г. мною был представлен вам, господин председатель, доклад начальника Майского противосоветского отряда офицера Коробейникова. Докладываю вновь о положении дел в Якутской области.

В сентябре прошлого года под командой начальника отряда Коробейникова в Майском районе было 200 человек белоповстанцев. В это же время началась организация отрядов в районе сел Амга, Чурапча и в устье р. Алдана. Был разбит отряд красных, вернувшихся из Охотска, в количестве пятидесяти человек, под командой Пыжьянова и Вердеревского. Отряд этот разбит в конце октября у Охотского перевоза. Другой отряд красных, высланный из Якутска, был разбит в начале октября в тридцати верстах от устья Маи по Аллану. В конце января на подкрепление Коробейникову пришел из Охотска отряд Сентяпова. Кроме того, часть отряда Сентяпова была направлена в гг. Верхоянск и Колымск.

Из Охотска также подошла часть отряда Бочкарева. Приблизительно в половине февраля в Вилюйском округе образовался отряд под руководством якута Ксенофонтова В. Г. Со всеми этими силами и была начата осада г. Якутска, которая затянулась вследствие слабого вооружения. Но после того как был разбит шедший из Иркутска на выручку красных в Якутск отряд Каландарашвили, а сам он убит, удалось подкрепиться оружием, и в конце марта был взят Якутск.

В данное время наступает опасный момент, когда из Иркутска ожидается приход красных войск, почему крайне необходимо снабдить якутские белые войска винтовками с патронами, хотя бы на тысячу бойцов, также нужны револьверы с патронами и обмундирование».

Не ограничившись письменным обращением к Меркулову, Куликовский, прихватив всю пушнину «Холбоса», сам выехал во Владивосток.

Здесь он установил связь с организацией сибирских областников, возглавляемой известным сибирским кооператором Сазоновым. Тесно связанный с Пепеляевым, знавший настроение его окружения, Сазонов посоветовал Куликовскому от имени якутского народа обратиться к генералу с просьбой оказать помощь в борьбе с Советской властью и принять на себя должность командующего вооруженными силами Якутии.

Куликовский, прихватив с собой «представителей якутской общественности», поспешил в Харбин. «Настоящие якуты», возглавляемые краснобайствующим «старым революционером», попали в уязвимое место генерала, получалось вроде все так, как он и рассчитывал.

Услышав «призывной сигнал народа», Пепеляев охотно дал согласие оказать военную помощь «якутскому народному восстанию». Втайне он надеялся, что в случае удачи выступления в Якутской области, волна народного восстания против большевиков покатится дальше, поднимет на своем гребне пепеляевцев и позволит им создать автономную Сибирь.

От «подлинных народных представителей» Пепеляев получил аванс в сумме 60 тысяч золотых рублей. А вскоре он заключил договор с приморским правительством на право формирования во Владивостоке особого сибирского отряда для борьбы с Советской властью в Якутии.

В Харбине началась спешная вербовка командного состава из представителей белогвардейской эмиграции. Предпочтение при этом отдавалось старым сослуживцам Пепеляева по 1-й сибирской армии.

Опять на далекой сибирской окраине всплывала знакомая мрачная фигура генерал-лейтенанта Пепеляева, который в 1918 и 1919 годах обагрил кровью рабочих и крестьян сибирские просторы от берегов Байкала до гор Урала.

О затеянном Пепеляевым походе в Якутию скоро узнали те, кто в нем были кровно заинтересованы. Миллионер П. Кушнарев, грабивший якутов еще при царизме и бежавший после революции за границу, стал одним из покровителей пепеляевской авантюры. Он был не прочь еще раз погреть свои руки на костре гражданской войны.

Финансируя организаторов военного пепеляевского похода, Кушнарев рассчитывал, что это ему зачтется после победы, во время дележа добычи. С этой целью он связался с Куликовским и заранее решил оговорить свою долю.

«Господин управляющий Якутской областью! — писал Кушнарев. — Сообщаю вам о том, что на призывы якутского населения и его общественности, которые я начал получать еще с осени прошлого года, я счел своим долгом откликнуться организацией экономической помощи краю, зная, что обеспечение населения необходимым влечет за собой восстановление разрушенного народного хозяйства, возрождение мощи и независимости края.

К счастью, географическое положение окраины, прилегающей к морю, обеспеченной независимыми морскими сообщениями, благоприятствовало осуществлению моей идеи.

Прошлой зимой я поехал в Америку и организовал там американское акционерное общество «Олаф-Свенсон и К°», задачи которого заключаются в снабжении Якутской и Камчатской областей необходимым населению импортом, в содействии развитию торговли и промышленности, установлению путей сообщения, кредитных учреждений и осуществлению других мероприятий хозяйственного характера.

В осуществление этих задач нашим обществом послано к берегам Камчатки и Якутской области несколько торговых экспедиций, в том числе к устью р. Колымы, к берегам Охотского моря, на Олу, Охотск и в Аян. Вероятно, уже прибыл корабль нашего общества «Мазатлан» с американскими товарами и продовольствием, необходимыми населению. На этом пароходе находится президент нашего общества Свенсон.

Как вам известно, делегаты якутской общественности и «Холбоса» Г. В. Никифоров и С. П. Попов, встретив меня в Японии, обратились с просьбой оказать им финансовую поддержку для нужд якутской общественности. Такие же просьбы я получил от нельканских организаций и счел необходимым посильно помочь им. Просьбу делегатов Никифорова и Попова внес на разрешение общества, где не только поддержал мнение о выдаче 100 тысяч рублей аванса, а даже затратил для этого последние свои средства, финансируя общество, так как у последнего в тот момент не было свободной наличности.

Общество, выдав аванс Никифорову и Попову, заключило с ними как с делегатами якутской общественности договор о передаче всей якутской пушнины нашему обществу для комиссионной реализации ее на американских рынках, а также о снабжении и заготовке на комиссионных началах всех предметов импорта, необходимых населению Якутской области. (С этими договорами вас, наверно, уже ознакомили Никифоров и Попов. Таким образом, вы видите, что мною уже сделано то, о чем вы просите меня в своем письме.)

Мне остается в свою очередь просить вас, чтобы договора делегатов якутской общественности Никифорова и Попова с обществом «Олаф-Свенсон» были выполнены якутской общественностью. (Это весьма важно для будущего развития в Якутском крае деятельности нашего общества в американском масштабе.)

Я слышал, что во Владивостоке возбуждают вопросы о пушной и вообще торговой монополии в Якутской области. Надеюсь, что при решении вопроса о каких-либо монополиях наше общество будет привлечено к деятельности на предпочтительных началах, как организация, пошедшая навстречу необходимым нуждам населения.

П. Кушнарев.

11 июля 1922 года».

Проливая крокодиловы слезы о хозяйстве Якутии, помогая разорять это хозяйство, алчные дельцы торопились разделить шкуру неубитого медведя.