Глава X
Глава X
На следующий день поздно вечером Екатерину Ивановну неожиданно вызвали к атаману, в правление. Сыновья встревожились.
— Не бойтесь, — сказала она, уходя. — Опять какая-нибудь новая инструкция…
Войдя в канцелярию, она увидела сидевших за столом станичного атамана и лейтенанта немецкой жандармерии. А у дверей стояло человек пять солдат. Чуть в стороне у стены стоял… Гриша.
Она не сразу узнала его. Лицо — сплошной кровоподтек, разорванная одежда в крови. Правая рука как-то неестественно выгнута и связана с левой за спиной.
У Екатерины Ивановны похолодело сердце. Только бы не проговориться! Только бы не выдать жестом или взглядом, что знает его! Она не могла оторвать глаз от Гриши. А он в упор смотрел на нее и, казалось, просил: «Крепись. Не выдавай. Молчи».
— Вы его знаете? — спросил лейтенант.
Екатерина Ивановна помедлила с ответом: надо собрать всю волю, всю выдержку.
— Нет, я его не знаю.
И, как только Екатерина Ивановна произнесла эту фразу, ей стало легче: она поняла, что владеет собой, что ее голос спокоен…
— Несколько дней назад, — сказал лейтенант, не спуская холодного пристального взгляда с учительницы, — к здешнему старосте явился представитель большевистского подпольного комитета из Краснодара. Его не удалось задержать — он скрылся. Вот этого субъекта сегодня поймали в степи. Нужно установить — действительно ли он тот, кого мы искали. К сожалению, квартальный староста, который легко бы мог опознать его, вчера ночью найден убитым около своего дома. Кто его убил, мы пока еще не знаем… Но у нас есть сведения, что поздно вечером того дня, когда гость из Краснодара явился к старосте, вот этот парень пробрался к вам в хату.
— Повторяю: я не знаю его.
— Ввести свидетельницу, — приказал лейтенант.
В комнату вошла соседка Екатерины Ивановны Дарья — жена полицейского. Она была бледна и не смотрела на учительницу.
— Скажите этой фрау то, что вы говорили мне пять минут назад.
— Вечером в тот день я видела, как учительница ввела этого хлопца к себе в дом, — скороговоркой сказала Дарья, будто повторила заученный урок.
— Ну, а еще?
— А еще вчера ночью ее старший сын вышел из хаты с этим хлопцем и вернулся один…
— Что вы на это скажете?
— Я скажу, что если бы я даже спрятала этого юношу у себя, его обязательно бы нашли. При обыске у меня перерыли все, даже белье в комоде.
— Это говорит лишь о том, что вы оказались хитрее нас.
Лейтенант встал и крикнул:
— Пора кончать!.. Слушайте меня внимательно. Если вы опознаете его — я прощу вашу вину и прикажу выдать вам в награду свинью с поросятами. Если же вы намерены упорствовать — тогда берегитесь… У вас есть дети. Подумайте о них.
— Я русская, господин лейтенант, — негромко ответила учительница. — Даже за горы золота я не пошлю на смерть невинного человека… Я не знаю этого хлопца!
— Посмотрим! — вскипел лейтенант. — Давайте сюда щенков!
Два немецких солдата втолкнули в канцелярию сыновей учительницы. Они бросились к матери.
— Мама! Что случилось? — испуганно спросил младший.
Екатерина Ивановна вскрикнула, обняла сыновей.
— Вы знаете арестованного? — спросил немец, обращаясь к мальчикам.
Не думая, не отдавая себе отчета, учительница невольно подалась вперед. Сейчас она скажет правду… Только бы не мучили ее детей!
И вдруг она почувствовала, как Арсений сильно сжал ей руку выше локтя.
— Я спрашиваю: вы знаете арестованного? — закричал лейтенант.
— Нет, — ответил Арсений. И младший брат тотчас повторил:
— Нет…
Екатерина Ивановна на мгновение закрыла глаза, гордая за своих сыновей.
— К стенке его! — услышала она голос лейтенанта. Немецкие солдаты схватили Арсения и поставили его лицом к стене. Подошел лейтенант и ткнул дулом револьвера в затылок мальчика.
Дарья вскрикнула и выбежала из комнаты…
— Считаю до трех, — сказал лейтенант. — Или ты сознаешься, или… Раз… Два… Два… — повторил лейтенант.
Гриша шагнул вперед. Его разбитые губы что-то шептали. «Сейчас он выдаст себя, чтобы спасти Арсения», — пронеслось в голове Екатерины Ивановны.
— Нет! — опережая Гришу, крикнула она. — Я не знаю его! Мы не знаем его!..
Раздался выстрел. Арсений дернулся, качнулся, повалился навзничь.
Мать со стоном бросилась к нему. Она прижала его окровавленную голову к груди, смотрела в его мертвые глаза, гладила его волосы. Потом вдруг поднялась, выпрямилась…
Она смотрела прямо в глаза лейтенанту, и тот невольно попятился под ее взглядом.
— Ты убил моего сына, моего первенца… Ни слова не услышишь от меня, подлец!
Лейтенант торопливо вынул платок и обтер им вспотевшее лицо и руки.
— Второго к стенке! — хрипло крикнул он.
Екатерина Ивановна молча, не двигаясь с места, смотрела, как поставили к стене Афанасия. Лейтенант торопливо сосчитал до трех. Прогремел выстрел, и младший упал рядом с братом….
Несколько мгновений в комнате было тихо. И вдруг случилось то, чего никто не ждал: Екатерина Ивановна вырвала автомат из рук немецкого солдата, и длинная очередь прострочила тишину.
Первым упал лейтенант. За ним — атаман и двое солдат. Остальные, давя друг друга, бросились к двери. Екатерина Ивановна стреляла им вдогонку. Послышались стоны, крики…
Учительница захлопнула дверь и заперла ее на тяжелый засов. Развязала веревки, которыми были связаны у Гриши руки.
— Ты видел?.. Клянись, что не забудешь и отомстишь. Клянись!
— Клянусь!..
— Теперь беги! — Екатерина Ивановна распахнула оконную раму. — Ночь… Тебя не увидят. Беги направо, через огороды в степь!
Гриша выпрыгнул в окно и скрылся в темноте. Екатерина Ивановна подошла к сыновьям, уложила их рядом, накрыла скатертью со стола и поцеловала, как целовала обычно по вечерам, когда они лежали в постели. После этого она собрала брошенное оружие, диски. Погасила лампу и снова взяла автомат…
Немцы стреляли в окно. Со звоном вылетели стекла, пули свистели в комнате.
Около получаса оборонялась учительница.
Отчаявшись захватить ее живой, немцы подожгли дом. Но и из горящего дома гремели выстрелы…
Прошло несколько дней. Как-то раз ночью, почти перед самым рассветом, в станице началась перестрелка.
Какие-то всадники ворвались в станицу. Первым загорелся дом квартального старосты. Потом занялся дом атамана и хата Дарьи, выдавшей Гришу. Противотанковая граната разорвалась в школе, где жили жандармы.
И снова все стихло. Только пылали подожженные дома да перепуганные немцы метались по улице, без толку паля в степь. Утром станичники нашли тела трех расстрелянных старост. Труп Дарьи качался на перекладине ворот. На груди у нее был приколот лист бумаги с надписью:
«Казнена степными партизанами за измену Родине».
В станице многие видели нападавших. Ими командовал пожилой мужчина, высокий, плечистый, с окладистой черной бородой…
* * *
… — Не помню, как я вырвался из станицы, — рассказывал мне впоследствии Гриша, когда он связным пришел к нам в партизанский лагерь, на гору Стрепет. — За спиной гремели выстрелы. Стреляли немцы, отстреливалась Екатерина Ивановна… Видел зарево пожара… Я бежал по степной дороге. Потом споткнулся, упал — и потерял сознание…
Пришел в себя — ничего не могу понять. Небольшая чистая комната. Лежу на кровати. В углу теплится лампада перед иконой. А у кровати сидит священник: длинные седые волосы, поношенная ряса.
Мне показалось, что я брежу. Протер глаза. Священник сидит, улыбается.
— Проснулись? Ну вот и хорошо. Я сейчас вам теплого молока принесу.
Священник заметил мой удивленный взгляд и ласково сказал:
— Не волнуйтесь, молодой человек. Когда поправитесь, я все расскажу. А пока знайте одно: в этом доме никто вас не обидит…
Только на другой день узнал Гриша, как он очутился у священника.
Фамилия священника — Бессонов. Он служил в церкви небольшой станицы под самым Краснодаром. В тот день, когда погибла Екатерина Ивановна, его вызвали к умирающей старухе-казачке. Под утро он возвращался домой в своем шарабанчике. Неожиданно лошадь шарахнулась в сторону. И старик увидел: на дороге лежит человек. Это был Гриша. Бессонов подобрал его и привез к себе.
О том, кто такой Гриша и почему он очутился в степи, священник не расспрашивал.
Как-то вечером он сидел у кровати Гриши. Говорили о войне, о немцах, о партизанах. Гриша увлекся, сболтнул было лишнее, оборвал разговор.
— Давайте договоримся, Гриша, — сказал священник. — Мне бы не хотелось вводить вас в заблуждение. Я знаю, кто вы. В бреду вы говорили о Екатерине Ивановне, о пожаре, о смерти ее сыновей. Вспоминали о старосте с рыжей бородой. Я ведь всех их хорошо знаю… Немцы, Гриша, считают вас мертвым, они думают, что вы погибли в огне вместе с Екатериной Ивановной. Поэтому живите пока у меня спокойно. А когда поправитесь, делайте, что ваша совесть вам велит…
Несколько дней прожил Гриша у Бессонова. К священнику часто приходили люди. Звали его на требы — на крестины, похороны, свадьбы. Но были и особые гости. Обычно они являлись, когда уже темнело, приносили какие-то тяжелые свертки, говорили вполголоса. Гриша ни разу не видел их. Однажды под вечер к нему вошел Бессонов.
— Я к вам гостя привел, Гриша, — сказал он. — Побеседуйте, а я пойду, дел у меня сегодня много…
Вошел пожилой казак с густой черной бородой. Глаза его строго и пытливо смотрели из-под тронутых сединой бровей. Говорил неторопливо, отрывисто.
— Здорово, Григорий. Я — Пантелеич. От Азардова.
У Гриши невольно мелькнула мысль: не провокация ли это?
— От Азардова? — удивился он. — Не знаю такого.
Пантелеич усмехнулся в свою густую бороду.
— Это хорошо, что не знаешь…
Потом, помолчав, спросил:
— А ты любишь кубанские арбузы? Хороши они у нас!
Это был условленный пароль, который дал Грише Азардов еще в бытность того в Краснодаре.
— Теперь вспомнил! — засмеялся Гриша.
— То-то! Ну, давай о деле поговорим.
Оказывается, Гришу и в Краснодаре считали погибшим. Два дня назад Бессонов (Пантелеич называл Бессонова «отец Петр» или «батюшка») сообщил, что Гриша жив и здоров и находится у него. Азардов велел Грише, как только он поправится, явиться к Пантелеичу, в его степную партизанскую группу, работавшую по специальному заданию подпольного руководства.
Простившись с Гришей и стоя уже в дверях, Пантелеич напомнил:
— Когда будешь уходить от отца Петра, спасибо скажи ему: если бы не он, висеть бы тебе на перекладине!..
Гриша пробыл у Бессонова еще два дня. Он распрощался с ним в сумерки и, разволновавшись, очень бессвязно благодарил его. А тот мягко улыбнулся и просто сказал:
— Не надо благодарностей: каждый поступает так, как велит его совесть…
Гриша ушел в группу Пантелеича. Здесь он узнал о налете партизан на Старо-Щербиновку. Налет прошел на редкость удачно — как и все, что делал Пантелеич. Многие говорили, да и теперь говорят, что Пантелеичу везло. Я не согласен с этим. Пантелеич всегда очень внимательно готовился к операциям, разведка у него была поставлена замечательно, да к тому же он был и прекрасным организатором.
Несколько раз Пантелеич посылал Гришу к отцу Петру. Оказывается, у Бессонова встречались подпольщики, хранились листовки, оружие, взрывчатка. Священник никогда никого ни о чем не расспрашивал, а Пантелеич верил ему, как самому себе.
Спустя некоторое время Гриша узнал от Пантелеича об аресте Бессонова. Всегда спокойный, выдержанный, молчаливый, Пантелеич места себе не находил.
— Жизни не пожалею, — говорил он, нервно теребя бороду, — а того, кто предал Бессонова, своими руками задушу!
Подпольное руководство сделало все, чтобы спасти Бессонова: пытались подкупить стражу, споить часовых, хотели даже силой вырвать Бессонова у немцев. Налет был поручен Пантелеичу. Быть может, ему и удалась бы эта дерзкая операция. Но в самый последний момент стало известно, что во время пыток немцы убили отца Петра.
Немного времени спустя мы узнали, что священник Бессонов никого не выдал под пытками. Он умер молча, не сказав ни слова…