Глава VII
Глава VII
Еще до того дня, когда на совещании в подпольном арсенале Арсений Сильвестрович заявил, что «тихая война» кончается и что близко время, когда подпольщики с оружием в руках начнут сражаться с врагом, — в ряде мест, за пределами города, уже происходили открытые стычки подпольщиков с немцами.
Об этих боевых действиях подпольщиков я считаю необходимым рассказать еще и потому, что активными участниками их были бывшие члены батуринской бригады, скрывшиеся из города после того, как они спаслись от расстрела.
* * *
…Недалеко от Краснодара расположена большая станица Кореновская. Издавна славится она своими свекловичными полями и сахарным заводом. Севернее Кореновской раскинулась станица Бейсуг. Вот в этой-то станице, вскоре после ареста батуринской бригады, и произошли те удивительные события, о которых я хочу рассказать.
Вначале, когда я узнал об этих событиях, находясь еще в партизанском отряде, они показались мне маловероятными. После ухода немцев с Кубани я навел справки — и правда оказалась еще более невероятной, чем те рассказы, которые доходили по нашей горы Стрепет. И я решил написать об этом. Тем более, что события в станице Бейсуг тесно связаны с основной темой моего повествования: героем событий в станице был подпольщик Краснодара, член батуринской бригады, тот самый Миша, который так негодовал по поводу «предательства» Шлыкова.
Не знаю точно каким образом удалось Мише пробраться из Краснодара в Бейсуг. Миша нашел в станице секретаря районного комитета комсомола, скрывавшегося у своей матери, предъявил ему полномочия от Азардова и Арсения Сильвестровича и собрал в одной из хат всех уцелевших станичных комсомольцев.
На собрании было решено создать степной партизанский отряд. Командиром стал Миша, комиссаром — секретарь райкома комсомола Лозовой. Тут же был зачитан приказ № 1 по партизанскому отряду. В приказе воспрещались какие бы то ни было самочинные выступления без разрешения Миши и назначались командиры подразделений.
Новоиспеченный ординарец Миши — курносенькая пятнадцатилетняя девочка Липа получила распоряжение изготовить… маски. Это, конечно, было данью молодому увлечению романтизмом. Липа смастерила маски из старой черной коленкоровой юбки своей бабушки. Когда маски были готовы и ребята примерили их перед зеркальцем, Миша сказал Липе:
— Лети к станичному атаману!.. Вбеги, запыхавшись, к нему, сделай испуганное лицо и скажи, что в станицу приехал какой-то важный человек из Краснодара, остановился в этой хате и срочно требует к себе атамана. Потом возвращайся обратно и жди на крыльце. Как только завидишь атамана — окажешь мне, сама схоронишься в сенях. Атаман войдет сюда — и ты за ним. Когда я тебе сделаю знак, ты подашь атаману стул. Все это ты должна проделать молча. Не забудь надеть маску, когда вернешься от атамана. Поняла? Ну, на третьей скорости! Бегом!
Не прошло и десяти минут, как Липа вернулась и, с трудом переводя дыхание, прошептала:
— Идет!..
На станицу спустились сумерки. Когда атаман вошел в горницу, он вначале никого не заметил в ней. Решив, что гость ждет его в соседней комнате, атаман взялся было за ручку двери, но из темноты раздался повелительный голос:
— Назад! Подойди к столу!
Вспыхнул огонек зажигалки. На столе загорелась свеча. В ее неярком мерцающем пламени атаман увидел фигуры в масках. Они неподвижно стояли вдоль стены. За столом сидел человек в казачьем костюме, шапке-кубанке. Он тоже был в маске.
— Это что за люди? Кто такие? — спросил атаман, и в голосе его явно послышались удивление и страх.
Ему никто не ответил. Тот, кто сидел за столом, подал знак, и девушка — она тоже была в маске — пододвинула атаману стул.
— Кто вы такие? — повторил атаман, нерешительно садясь.
Человек, сидевший за столом, не торопясь вынул из кармана бумагу, развернул ее и положил на стол. Потом быстро поднялся.
— Встать! — приказал он атаману. — Слушай приказ командира степного партизанского отряда!
Это было так неожиданно, что атаман вскочил и вытянулся во фронт. Руки у него тряслись. Шапка, которую он держал в левой руке, упала на пол. Он часто переступал с ноги на ногу. Его правая рука то подымалась, то опускалась: очевидно, он хотел перекреститься, но не решался этого сделать.
— Связной, выйди на крыльцо! — спокойно, будто ничего не случилось, сказал Миша Липе.
Медленно, раздельно, чеканя каждое слово, Миша прочел:
— «Приказ № 2 командира степного партизанского отряда Краснодарского участка Кубанского края атаману станицы Бейсуг.
§ 1. Я решил временно остановиться со своим отрядом в станице Бейсуг. Все ее жилые и хозяйственные постройки поступают в мое распоряжение. Без моего разрешения никто не имеет права выезжать из станицы, прибывать в станицу и размещаться в ней.
Наблюдение за выполнением этого поручаю назначенному мною коменданту станицы Бейсуг.
§ 2. Поставленный немецкими оккупантами атаман станицы остается исполнять свои обязанности, но во всех своих действиях подчиняется только мне или комиссару. Равным образом это относится к старостам кварталов, стодворок и полицаям.
§ 3. Все натурпоставки германскому командованию с сего дня атаман станицы должен сдавать только моему заместителю по снабжению через моего коменданта.
§ 4. Атаман станицы отвечает своей головой и жизнью своей семьи и родственников за то, что ни один партизан, ни их семьи, ни семьи красноармейцев, командиров, коммунистов или эвакуированных не будут выданы немцам и не будут подвергаться гонениям за отцов, братьев, сыновей.
§ 5. За невыполнение как этого приказа, так и последующих приказов и распоряжений командования партизанского отряда в первую очередь отвечает атаман станицы Бейсуг.
Командир отряда — Михаил, Комиссар отряда — Лозовой».
Миша кончил читать, не спеша положил приказ на стол.
— Все ясно? Вопросов нет?
Атаман испуганно озирался по сторонам. Вокруг неподвижно и молча стояли таинственные люди в черных масках, и атаман нерешительно промямлил:
— В толк сразу не возьму… Еще бы раз прослушать… Или бы лучше — домой взять…
— Домой приказа не дам, — решительно отрезал Миша, — а повторить могу. Но только в последний раз. Слушай внимательно, дурья голова!
Миша раздельно и четко прочел приказ еще раз.
— Теперь уразумел?
— Уразумел, — еле слышно ответил атаман.
— Очень хорошо. Распишись, что выслушал и принял к исполнению.
Атаман потянулся было к «вечному перу», которое лежало на столе, но быстро отдернул руку. На лбу атамана выступили крупные капли пота.
— Не дури, атаман! Подписывай. Ждать нам некогда: дел у нас и без тебя много.
Трясущимися руками атаман достал очки, напялил их на нос и вывел какие-то каракули под приказом.
Миша спрятал бумагу в карман, подошел к атаману и сказал:
— Ты понял, атаман, что сейчас сделал? Ты жизнь себе сохранил. Хоть и поганую, но все-таки жизнь. Тебе, изменнику, положено умереть. А если будешь точно исполнять приказ — уцелеешь. Понял? Но не пытайся нас обмануть. Мы будем следить за каждым твоим шагом. Чуть что — получишь пулю… Все. Можешь идти.
Девушка в маске распахнула дверь. Атаман вышел, шатаясь, как пьяный. На крыльце он на мгновение задержался, хотел было что-то сказать, но раздумал, махнул рукой и медленно побрел по темной станичной улице.
— С атаманом прошло гладко, — облегченно вздохнув, сказал Миша. — А вот с начальником полиции будет, вероятно, потруднее. Вот что, ребятки: идите-ка по домам. Мне достаточно трех человек… Идите, идите. А ты, Липа, беги к начальнику полиции и позови его сюда. Скажешь то же, что и атаману. Но к нам не входи, подежурь на крыльце. Бегом, Липа…
Начальник полиции быстро вошел в комнату, придерживая рукой шашку и поправляя кобуру револьвера. В горнице было темно: Миша потушил свечу. Не найдя важного гостя из Краснодара, начальник полиции повернулся было, чтобы уйти, как вдруг из темноты раздался повелительный окрик:
— Стой! Шапку долой, руки по швам!
Начальник полиции различил в темноте какую-то фигуру.
— Садись! Положи руки на стол! — гремел голос.
Все еще ничего не понимая, начальник полиции выполнил приказание.
— Хата окружена моими людьми, — продолжал Миша. — Станица тоже занята нами. В этой горнице за тобой следят… Да не крути головой, дурень! — грозно крикнул Миша, заметив, что его гость оглядывается по сторонам. — Встать! Что руки растопырил, словно баба! Слушай приказ!
Снова вспыхнул огонек зажигалки, и при свете свечи Миша прочел начальнику полиции приказ № 3. По своему содержанию он почти в точности совпадал с тем приказом, который только что был подписан атаманом…
Спустя много времени мне рассказывал об этой сцене один из очевидцев — помощник Миши. Начальник полиции стоял навытяжку. Пальцы его правой руки делали судорожные движения. «Честное слово, он щипал себя за ногу — хотел, видно, убедиться, что не спит!» — уверял меня помощник Миши. Однако, когда Миша протянул начальнику полиции перо подписать приказ, тот схватился было за кобуру. Но Миша опередил его: начальник полиции увидел перед собой вороненое дуло Мишиного револьвера.
У гостя безвольно опустились руки. Он сел на стул, оглянулся. В горнице стояли трое неизвестных в черных масках, дула их револьверов были направлены на него.
Начальник полиции понял: сопротивление бесполезно. Он упал на колени и, сложив руки на груди, пробормотал:
— Господин партизан, куда же мне податься? И от вас смерть, и от немцев смерть. Что делать?..
— Прежде всего не будь дураком, — ответил Миша. — Вставай и садись за стол… Смотри: видишь — подпись атамана?.. Он умнее тебя: подписался — и заработал себе жизнь. Советую и тебе сделать то же самое: если будешь вести себя хорошо, будешь своих полицаев в узде держать — поживешь еще… Но если попытаешься нас обмануть — пеняй на себя: не помилуем… Подписывайся! Так… А теперь иди, подыши свежим воздухом на улице и сегодня же зайди к атаману: вам надо с ним обо всем договориться. Помни: чуть что — тебе конец!..
* * *
С этого вечера в станице Бейсуг установилась безраздельная власть Михаила и его партизан. Это в значительной степени облегчалось тем обстоятельством, что постоянного немецкого гарнизона в этой глухой степной станице не было. Немцы лишь изредка наезжали сюда. Миша и его хлопцы стали фактическими хозяевами станицы. Правда, однажды атаман попытался было тайком отправить немцам несколько подвод с зерном. Но в самый последний момент, когда подводы уже были нагружены, к атаману подошла Липа и молча передала ему маленькую записку.
«Если немцы получат зерно, будешь казнен сегодня же, до 12 ноль-ноль.
Михаил».
Зерно осталось в станице.
К Мише — он жил в доме матери своего «ординарца» Липы — начали стекаться добровольцы.
Как-то вечером Липа привела к Михаилу двух хлопцев лет по четырнадцати. По-военному вытянувшись перед Мишей, они попросили принять их в партизанский отряд.
— Подрасти бы вам надо: молоды больно, — сказал Миша, хотя он сам только в этом году впервые начал бриться.
Хлопцы горячо уверяли, что им уже минуло шестнадцать, что они умеют стрелять и что за ними уже есть одна «боевая операция». Тот, что был постарше, рассказал:
— Хутор наш стоит у шоссе. Позавчера вечером к нам в хату зашли два немца — один молодой, другой старый. Стали требовать водки. Меня с братом дома не было. Мать побежала к соседям искать самогон, а сестра Анютка осталась в хате. Когда мы подходили к дому, услышали — на огороде кто-то плачет. Видим — Анютка: сидит на грядке, платье порвано и плачет. «Чего ревешь?» — спрашиваем. А она рассказывает: когда мать ушла, немцы набросились на нее… А ведь Анютка у нас самая меньшая, — ей всего двенадцать годков. И ласковая она такая, добрая. Песни хорошо поет… Вошли мы в хату. Мать угощает немцев самогоном и спрашивает нас: «Где Анютка?» Мы говорим: «Не знаем». Немцы пьют самогон и смеются. И что-то по-своему друг с другом говорят. Потом один немец, тот, что помоложе, уходит на двор, надо думать, по нужде. А старый сидит за столом и на мать кричит, кулаком на нее замахивается. Тут не стерпел я, взял кочергу и ударил немца по голове. Немец упал, но я вижу — жив еще: голова, что ли, у него крепкая была. Мы набросились на него, прикончили, а потом быстро спрятали его под кровать. Входит молодой немец. Увидел, что старого нет, и начал оглядываться. Повернулся, хотел было уйти из хаты, а мой братишка в темных сенях хватил его по голове поленом. У молодого голова не такая крепкая, как у старого, — он сразу помер. Мы сволокли немцев на телегу, на которой они приехали, подвезли к пруду, привязали к ним камни и столкнули в воду. Лошадей — немцы на паре приехали — угнали в наш табун, что в балке хоронится, а телегу разобрали и раскидали по дворам. Под утро вернулись домой, видим: Анютка на кровати лежит, а мама рядом сидит и плачет. Мы подошли и говорим: «За Анютку мы отомстили, но только мало. Партизанить уходим, мама». Она еще сильней плакать стала. Потом поднялась, перекрестила и сказала: «Идите, сынки. Благословляю». Вот мы и пришли. Другого пути у нас нет… Примешь?
— Вижу, другого пути у вас нет, хлопцы, — сказал Миша. — Приму. Но только вот вам мой приказ: без разрешения ни одного немца пальцем не трогать.
— А ты разрешение дашь?
— Дам.
— Ты только поскорей дай! А то мы матери честным словом поклялись, что отомстим за Анютку. Без этого нам вернуться нельзя…
Миша оказался отличным организатором. Прежде всего он наладил неусыпную слежку за атаманом. А для того чтобы атаман знал об этом, каждый вечер Миша отправлял к нему Липу с «рапортичкой», где с педантичной аккуратностью было перечислено все, что делал атаман с утра и до вечера.
— Замучили они меня этими писульками, — жаловался атаман. — Никак в толк не возьму, — кто за мной подглядывал? Даже когда до ветру ходил, и то в писульку записывали! Я из дому боялся выходить: чудилось, кто-то смотрит, а откуда и кто — не знаю. Спать ложился, с головой одеялом покрывался…
Партизанскую работу Миша начал с того, что решил сорвать пуск немцами сахарного завода в Кореновке.
Немцы, сильно заинтересованные в пуске завода, прислали в Кореновку своего инженера. Он оказался опытным специалистом, трудолюбивым и настойчивым. Вникал во все подробности дела и заставлял работать станичников. Но за ним числился один грешок: он не прочь был выпить. Этим и решил воспользоваться Миша. По его приказу хлопцы начали носить инженеру самогон. Инженер самогон брал, ночью выпивал его, а утром точно как часы являлся на завод.
Миша призадумался. На открытое покушение он не решался, боясь, что немцы всполошатся и нападут на след молодого, еще неокрепшего отряда. Между тем работа по восстановлению завода продолжалась.
Помощь явилась совершенно неожиданно. Однажды вечером к Мише пришел начальник полиции. Как бы между делом он спросил:
— Хотел бы я посмотреть на тот самогон, что пьет инженер в Кореновке…
Миша удивленно посмотрел на него.
— Ты, что же, выпить захотел?
— Выпить всегда хорошо. Прикажите принести стаканчик.
Миша приказал. Начальник полиции залпом осушил стопку, почмокал губами, крякнул и глубокомысленно изрек:
— От этого напитка только кость крепнет… Нет, другой напиток надобно инженеру…
— А где его достать?
— Могу принести…
На следующий вечер немецкий инженер в Кореновке получил самогон, изготовленный начальником полиции. Утром он не вышел на работу. А в полдень за ним приехала санитарная машина. Когда его выносили из хаты, он хрипел и лицо у него было багровое…
Мише так и не удалось узнать, что за напиток приготовил для инженера начальник полиции.
Немецкого инженера увезли. Позднее разнесся слух, что инженер умер с перепоя, — вероятно, поэтому немцы и не производили расследования о причинах его смерти…
Миша ждал, что пришлют другого инженера, но почему-то никого не прислали, и восстановление завода почти приостановилось…
Не лучше обстояло у немцев дело и с копкой свеклы. На полях работали девушки, в большинстве связанные с Мишиным отрядом. Нормы они не выполняли. К тому же выкопанная свекла по ночам катастрофически «усыхала». Немцы жестоко избили двух молодых казачек за явный саботаж, но и после этого ничего не изменилось, только еще больше озлобился народ.
Миша понимал, что саботаж на заводе и свекловичных полях не мог удовлетворить ребят. Они мечтали об активных действиях, о схватках и диверсиях. Да и сам Миша был горяч и нетерпелив, хотя последние события в Краснодаре несколько охладили его пыл. И вот он решил начать боевые действия, тем более что отряд его был в основном сформирован и дисциплина в нем поддерживалась безукоризненная.
Первая операция прошла успешно. Небольшая группа молодых партизан напала на немецкий обоз, заночевавший у безыменной степной речушки, и без единого выстрела уничтожила всех вместе с офицером. Еще до рассвета хлопцы свезли мертвых немцев в ямы от выкопанных буртов свеклы и забросали землей. Телеги разбросали и попрятали, а лошадей угнали степью к лесной стороне. Все было сделано тихо, аккуратно, и у немцев даже и мысли не возникло, что в исчезновении обоза повинна молодежь станицы.
Этот успех окрылил ребят. Миша начал готовиться к серьезной диверсии на главной железнодорожной магистрали, как вдруг неожиданно получил известие об аресте комиссара Лозового на базаре в Кореновке.
В свое время Михаилу удалось раздобыть в Краснодаре радиоприемник. Он был установлен в станице. Девушки принимали сводки Совинформбюро, от руки размножали их и распространяли среди станичников. Руководил этим делом комиссар отряда Лозовой. Обычно он действовал на базаре, где в людской толпе легче было рассовать бумажки в сумки, в подводы, даже в карманы приехавших станичников. Вот тут-то, на базаре, комиссар и попался. Он был сам виноват в провале: он вступил в спор с каким-то бородатым «дядей», «дядя» оказался шпиком, и Лозовой прямо с базара был доставлен в тюрьму. Его захватили с поличным — с десятком листовок. Это грозило смертью, и хлопца надо было спасти во что бы то ни стало.
Узнав об аресте комиссара, Миша вызвал к себе начальника полиции, рассказал ему обо всем и приказал:
— Лозовой сегодня же ночью должен быть здесь. Завтра его могут угнать в Краснодар, и тогда — конец… Ты знаешь начальника полиции в Кореновке?
— Он мне кумом доводится…
— Тем лучше. А конь у тебя есть?
— Казак без коня что лошадь без хвоста.
— Скачи что есть духу! И чтобы сегодня же ночью… Понял?
— Дело ясное… Только самогон мне нужен.
— Бери все, что у нас есть…
Прошла ночь. На рассвете Лозовой на взмыленной лошади прискакал в Бейсуг и немедленно явился к командиру. Миша потребовал от него объяснений, но хлопец и сам ровно ничего не понимал. Он рассказал, что вскоре после ареста начальник полиции вызвал его на допрос. Избив хлопца, но ничего от него не добившись, он заявил, что завтра же отправит его в Краснодар, в гестапо. «Там заговоришь», — пригрозил он.
Ночью комсомольца снова привели в хату. В просторной горнице сидели оба начальника полиции. На столе стояла бутылка самогона. Полицейские были пьяны. «Сейчас бить начнут», — подумал Лозовой. Когда сопровождавшие его ушли, начальник полиции Бейсуга вывел комиссара во двор, молча подвел к своему коню и совершенно трезвым голосом сказал:
— Скачи домой и доложи командиру все, как было.
Потом, помолчав, добавил:
— Если загонишь коня, не прощу. Как бог свят, не прощу, жизни своей не пожалею. Понял?
Вечером следующего дня начальник полиции пришел к Мише.
— Я за конем, — сказал он сумрачно.
Миша отправился с ним в конюшню.
— Как твой кум поживает? — осведомился Михаил.
— Спит, — небрежно ответил полицейский, внимательно осматривая коня. — Коня после скачки насухо вытирать надо, — недовольно проворчал полицейский. — Понятно? Хороший конь уход любит… Виданное ли это дело — после такой скачки коня не привести в порядок! Тоже казаками называются…
Начальник полиции вскочил в седло и медленно поехал домой. Миша вызвал Лозового и долго отчитывал его за неосторожность, проявленную на базаре.
На другой день Миша вызвал к себе двух братьев — тех, что пришли к нему в отряд мстить за сестру Анютку.
— Даю вам важное боевое задание, хлопцы, — сказал он. — Надо пробраться через линию фронта, найти нужного человека и сообщить ему, где стоят немецкие артиллерийские склады. Вот вам бумажка: в ней написан маршрут, явки и пароли. Вызубрите это наизусть и сегодня вечером явитесь ко мне. Выход в двадцать три ноль-ноль.
Ночью ребята ушли в степь. Они вернулись только на исходе шестых суток, грязные, почерневшие. Но глаза их сияли, и Миша понял, что задание выполнено.
На следующую ночь над немецкими складами появилась эскадрилья наших У-2. Первые машины повесили в воздухе «люстры». На земле стало светло, как днем. Немецкие зенитчики открыли огонь. Но У-2 спокойно вышли на цель и мастерски сбросили бомбы: артиллерийские склады полыхали огнем, грохотали взрывы снарядов.
Эскадрилья уходила на восток, ярко освещенная заревом пожара, когда из темноты на бешеной скорости вырвался немецкий истребитель. У Миши тревожно сжалось сердце: не уйти тихоходным У-2 от «мессера».
Но наши и не собирались уходить. Развернувшись, они построились плотным строем и приняли бой. Нити трассирующих пуль понеслись навстречу истребителю. И «мессершмитт» вспыхнул. Каскадом фигур немецкий летчик пытался было сбить пламя. Но огонь перекинулся на середину машины, и она круто пошла к земле.
При свете пожара Миша увидел, как от машины отделился темный клубок и раскрылся белым куполом парашюта. Конные партизаны бросились в степь. Немецкий летчик долго отстреливался, но его все же удалось взять живым. Связанного по рукам и ногам немца, по старому кубанскому обычаю перекинули поперек седла и доставили в станицу.
Летчик оказался почти мальчиком и на первом же допросе рассказал много интересного. Михаил немедленно отрядил связного в Краснодар. Азардов связался по радио с нашим командованием, и ночью в степи приземлился маленький советский самолет. На него посадили пленного. Он был туго спеленут веревками и засунут в мешок. Отверстие мешка Миша перевязал бечевкой и скрепил ее своей сургучной печатью.
К сожалению, мне не довелось увидеть Мишиной печати, но, по рассказам, на ней были изображены серп, молот, казацкая сабля и пика.
Самолет, прилетевший за немецким летчиком, привез Мише подарок — маленький радиопередатчик и зашифрованный код, которым можно было сообщаться через линию фронта. Спустя несколько дней Миша передал свою первую радиограмму — о том, что недалеко от станицы Бейсуг, на территории МТС, расположилась на ночь большая моторизованная колонна немцев под охраной броневиков и среднего танка. Миша давал координаты МТС, просил выслать самолеты и предупреждал, что его хлопцы кольцом окружат колонну и при бомбежке не выпустят из кольца ни одной немецкой машины.
Ночью самолеты появились над степью. То ли Миша дал неточные координаты, то ли ведущий штурман оказался на этот раз недостаточно опытным, но самолеты не сразу вышли к указанному месту. Несколько минут они кружились над степью — немцы распознали гул советских моторов. Мотоколонна быстро начала рассредоточиваться: машины уходили в степь. Миша понял: операция срывается. И он отдал приказ атаковать немцев.
В ночной тьме раздались взрывы гранат. Полетели бутылки с горючей смесью. Вспыхнули машины, раньше других покинувшие стоянку.
Первым загорелся танк. С порванной гусеницей он пылал, кружась на месте. Почти одновременно с ним загорелась автоцистерна на противоположном конце территории МТС. Справа и слева от них вспыхнули еще три машины. Немцы оказались в огненном кольце.
Это был прекрасный ориентир, и наши летчики пошли на бомбежку. Они знали: где-то тут, совсем рядом, у этих пылающих машин дерутся с немцами смелые казачата. Пилоты, боясь неточных попаданий, били немцев с бреющего полета. Подчас взрывная волна подбрасывала самолеты, но летчики, вторично заходя на бомбежку, снова снижались почти до самой земли.
Когда на рассвете к месту побоища подъехали немецкие автоматчики на грузовиках, они увидели лишь остовы чадящих машин, трупы фашистских солдат и глубокие воронки авиабомб. Посреди этого хаоса стояла жердь, воткнутая в землю. На жерди висела каска убитого немецкого офицера, а в каске письмо. Текст его, по рассказам, был весьма ядовитый и, что называется, «соленый».
— Ну, вроде как запорожцы писали турецкому султану, — улыбаясь, рассказывал мне один из ближайших помощников Михаила.
Письмо «молодых запорожцев» было скреплено все той же печатью. После разгрома мотоколонны немцы стали осторожнее: явившись к месту ночевки, они с ходу рассредоточивались и далеко выдвигали в степь охранение.
Миша рассказал об этом Азардову, и тот через несколько дней прислал ему вместительный бидон с желтоватой жидкостью. Началась новая охота степных партизан за немецкими машинами.
Обычно это делалось так. Немецкая моторизованная колонна останавливалась на ночевку в каком-нибудь хуторе. Сюда тотчас же являлись Мишины хлопцы. Они в шутку называли себя «рыбаками», потому что им приходилось так же терпеливо ждать, как рыбаку с удочкой, когда «клюнет».
Случалось, часами лежали они где-нибудь у плетня, выжидая подходящий момент, чтобы незаметно подползти к машине, отвинтить пробку радиатора, вылить внутрь пузырек с жидкостью, присланной из Краснодара, снова завинтить пробку и бесследно исчезнуть.
На рассвете немцы начинали заводить машины. Моторы капризничали, но все же колонна отправлялась в путь. Обгоняя ее, летела Мишина радиограмма:
«Из пункта такого-то по такому-то направлению вышло столько-то «пьяных немцев» (как условно, конспирации ради, называл Миша машины, в которые была влита «чудодейственная» жидкость Азардова).
Как правило, через час одна из машин неожиданно останавливалась. Немцы ничего не понимали: все в порядке, а мотор не работает. Вышедшую из строя машину брали на буксир и ехали дальше. Но минут через пятнадцать останавливалось еще несколько машин, и опять-таки по совершенно неизвестным причинам.
Немцы нервничали, внимательно осматривали моторы, опасливо поглядывали на небо. А в небе появлялась советская эскадрилья. Пользуясь данными Мишиной радиограммы, она быстро находила колонну и шла на бомбежку: машины, застрявшие на степной дороге, были хорошей целью…