Глава X

Глава X

На нашем участке Приморского фронта Советская Армия приостановила продвижение немцев, и до Баку они так и не добрались.

Но все полчища, рвавшиеся к нашей нефти, оставались пока здесь, на Кубани. Кто знал, каковы были планы немцев?

В связи с этим Евгений получил приказ от нашего командования усилить разведку, доносить о малейших передвижениях врага, выяснять все, вплоть до того, как охраняются мосты, склады, станции железных дорог, фиксировать каждую вражескую огневую точку.

Особо вменялось нам в обязанность следить, не стали ли носить немецкие офицеры противогазы на боку. Это означало бы, что фашисты в ближайшее время прибегнут к химическому нападению.

Задания нашего командования как нельзя лучше совпадали с целями, которые поставил отряд перед собою: усилить и без того сильную у нас дальнюю разведку.

Еще в Краснодаре, теоретически разрабатывая нашу партизанскую борьбу, мы пришли к таким цифрам: семьдесят процентов нашего времени будет уходить на подготовку к диверсиям, и только тридцать процентов выпадет на проведение самих операций.

В эти дни мы усиленно готовились к новым диверсиям. После одной такой операции Евгений доложил:

— Подступы к мосту разведаны. На улице хутора Свободного произошла стычка. Убито восемь и ранено двадцать немцев. У нас потерь нет.

Сын протянул мне лист бумаги. Это — подробный план подходов к мосту: тропы, дороги, лощины, кусты, ломаная линия окопов. Кружочками и крестиками помечены минометы, пулеметные гнезда и пушки. Будто весь день сидел Евгений у моста, спокойно смотрел и чертил.

На самом деле было далеко не так.

…Разведка верхами подошла к хутору Макартет, спешилась и затаилась в кустах. Григорий Федорович Журба, турбинный мастер, наш дальний разведчик, с револьвером и гранатой пополз к хатам.

У первой хаты — ни души. Журба тихо стукнул в окно. На крыльцо вышел седой, как ковыль, сгорбленный старик. Журба приложил палец к губам: молчи, дескать.

— Скажите, дедушка, где у вас немцы стоят?.. Не бойтесь, дидусь.

— Нечего мне бояться, сынок. Страшнее того, что видел, не увижу, — ответил старик. — Немцы на том конце хутора. Сейчас обедают. Но к ним не доберешься — у них караулы на крышах. Всё видят, гады. Курица зашебаршит на огороде — и ту окликнут… — Старик огляделся по сторонам, понизил голос: — К нам намедни приходила разведка партизанская, хотела немцев тихо накрыть — и половина партизан осталась на месте… Уходи, хлопче! И своим передай, чтобы носа не показывали к нам. И в Ново-Алексеевский не ходите, и в Свободный — там то же, что и у нас. Иди, казаче, пока жив. Иди…

Журба пополз обратно.

Положение было сложное. Необходимо разведать подходы к железнодорожному мосту через реку Убинку. Для этого надо прощупать все хутора, что лежат на дороге к мосту, выяснить живую силу противника, добраться до моста, засечь огневые точки.

А тут выяснилось, что путь к мосту лежит через хутора, зорко охраняемые немцами. Правда, можно было бы обойти их, но это слишком далеко. Да и кто поручится, что и там нет врага?

— Проверить седловку и оружие, — приказал Евгений. — По коням!

Разведка открыто подъехала к хутору, пришпорила лошадей и во весь опор промчалась по улице. И только когда она была уже за околицей, вдогонку раздались автоматные очереди.

Отъехав, перешли на шаг — берегли коней, чтобы через Ново-Алексеевский снова пронестись вихрем…

В Свободном приняли бой. Под Евгением тяжело ранило лошадь. С ходу он пересел на коня убитого им фашистского офицера и, отстреливаясь, догнал своих.

И наконец, они увидели мост. Но перестрелка в хуторах всполошила охрану. Немцы залегли в окопах и встретили наших частым огнем. А это разведчикам и нужно было: немцы раскрыли Евгению все свои огневые точки.

Он быстро набросал план, засек окопы с пулеметами и минометами, охранявшими мост, и кружным путем повел свою группу домой, в лагерь.

Но не всегда разведчикам сопутствовала такая удача. Однажды трое партизан отправились к главной магистрали. Необходимо было изучить движение немцев на шоссе и железной дороге, установить закономерность в этом движении и выяснить характер перевозимых грузов.

Дело кропотливое и долгое: надо сидеть в кустах у шоссе и железнодорожного полотна, внимательно слушать, смотреть и записывать…

Сутки потратили разведчики, чтобы дойти до пункта наблюдения и отыскать удобное место — глухое, скрытое от глаз обходчиков и караулов и в то же время позволяющее видеть все, что делается на шоссе и полотне дороги.

Наблюдали по очереди.

…Пыля по шоссе, промелькнул французский грузовичок. Прошли две тяжелые автомашины, груженные боеприпасами. Проехала легковая машина с офицерами. Проскочило несколько броневиков и за ними связной мотоциклист…

По железнодорожному пути прогрохотала бронедрезина, проверяя путь. За ней показался поезд. Из окон выглядывали немецкие солдаты, на платформах под брезентом стояли орудия.

Вечером опять прошла дрезина, опять прогремел поезд — теперь он вез раненых и продукты.

Дежурный разведчик все тщательно записывал и засекал время…

Так прошло четверо суток. Материал был собран богатый. Уже четко вырисовывалось расписание движения поездов по железной дороге, уже ясна была закономерность следования машин по шоссе, уже можно было твердо установить время смены караулов, постов, обходчиков. Оставалось только кое-что уточнить. И вот тут-то разведчики допустили ошибку.

Слов нет, тяжело сутками лежать на одном месте, быть каждую минуту начеку, отказаться от курева, питаться всухомятку и пить воду из лужи, к которой можно подползать только ночью и то с великой осторожностью.

И наши разведчики решили на последние сутки переменить место наблюдения и занять новый пункт — почти у самой лужи: дни стояли на редкость знойные, солнце пекло немилосердно, мучила жажда, и хотелось быть поближе к воде.

Надо думать, что немцы заметили ползущих разведчиков: наши услышали вскоре собачий лай. Немцы с собаками прочесывали местность, окружая разведчиков кольцом…

Уйти из кольца было уже невозможно, и наши отползли в густые заросли терна. Колючки рвали одежду, в кровь царапали тело. А ползти надо было бесшумно и быстро. Только под защитой колючек оставался маленький шанс на спасение.

Собаки напали на след…

Громадные злые овчарки бросились к терну и остановились: ничто не заставит собаку войти в жалящий кустарник, она бережет глаза и нос. Псы метались у терна, заливались истошным лаем.

В кусты, низко пригибаясь к земле, вошли пять фашистов. Они шли широкой дугой, внимательно осматривая заросли.

Выстрел — один из фашистов упал. Остальные убежали обратно.

Шесть раз немцы пытались прорваться в терн. И всякий раз разведчики подпускали их почти вплотную — надо было экономить патроны — и били наверняка…

Все шесть атак были отбиты. На колючках висели окровавленные клочья одежды. Где-то поблизости хрипел умирающий фашист.

В седьмую атаку немцы не пошли. Голоса их затихли. Но разведчики оставались по-прежнему в кольце: то справа, то слева слышалось глухое ворчанье овчарок, а вдали — тихий, приглушенный разговор часовых.

Через час раздался скрип приехавшей телеги, и в зарослях терна с воем разорвалась первая мина.

Методично, с немецкой аккуратностью фашисты обстреливали квадрат за квадратом. В перерывах между выстрелами слышался все тот же собачий лай.

Это была игра со смертью.

Рвались мины. Разведчики меняли места. Одежда их изорвалась, кровоточили царапины, колючки вонзались в тело. Но разведчики продолжали бороться. Метким выстрелом кто-то из них снял минометчика. Однако через несколько минут снова визжала и выла мина.

Обстрел длился три часа. Уже ранены были два разведчика. Они неподвижно лежали в кустах, сжимая гранаты и ожидая смерти.

Осколок вонзился в правую руку третьего разведчика: он не смог бы теперь бросить даже свою последнюю гранату.

Превозмогая боль, он бесшумно подполз к товарищам; без стона, без вздоха, без движения пролежали они несколько часов.

Рвутся и рвутся мины, хрустят ветки терновника — растение стонет, а люди молчат.

Наступают сумерки. Обстрел неожиданно прекращается. Пойдут немцы прочесывать терн?..

Тишина. Все дальше и дальше, удаляясь от зарослей, слышатся голоса и собачий лай.

Вокруг стало тихо. Только заливались лягушки, обещая назавтра такой же знойный, солнечный день, и трещали цикады в кустах.

Разведчики выползли из терна и поползли, забывая боль. Уже позади осталась открытая поляна. Впереди темнел спасительный глушняк, дальше — родные предгорья.

Двое суток шли раненые до лагеря, поддерживая друг друга: и буквально, и теплым товарищеским словом. Дошли до нашей заставы на передовой стоянке и… дальше идти не смогли.

Их принесли в госпиталь на носилках. Елена Ивановна осмотрела их, смахнула слезу: все в колючках…

Но что бы там ни было, они остались живы, улыбались товарищам, солнцу, деревьям и были горды тем, что через все трудности пронесли залитые своей кровью листки записных книжек.

* * *

В боевых делах отряда важное значение имела хорошо организованная разведка. Добрую половину наших успехов надо отнести за ее счет.

Разведчиками руководил Евгений. Большую помощь разведке оказывал Геня. У него были свои методы да и свои возможности, подчас недоступные взрослым разведчикам.

Бывало, оденется, как деревенский парнишка, пристроит на боку холщовую сумку, с которой обычно ходят пастухи, положит в сумку ломоть кукурузного хлеба и пару луковиц. Смотришь: будто бы не Геня, а настоящий станичный подпасок! Но у этого подпаска где-то хитро запрятан пистолет с таким расчетом, чтобы его не нашли при обыске и чтобы он был под рукой.

В разведку с Геней иногда шли его друзья, такие же, как он, ребята из соседних партизанских отрядов. «Малыши», так их любовно называли, проникали в станицы, занятые егерями, и не раз попадали в сложные переделки и все же умело добывали и приносили в лагерь ценные сведения.

Геня всегда успешно проводил разведку. К нему, оборванному, чумазому подпаску с выгоревшими на солнце волосами, редко приставали фашистские патрули. На хуторах его скрывали сердобольные казачки. Со временем у него завелись друзья среди станичных ребятишек.

Для первого знакомства он заводил с ними разговор о том, что интересовало каждого станичного подростка: об охоте, о рыбной ловле, потом о школе, которую закрыли оккупанты, о пионерах, которых фашисты преследуют, как своих злейших врагов. Затем он посылал узнать, о чем говорят у немецкой комендатуры, просил обежать все дворы и подсчитать машины. Вместе с юными станичниками он распространял листовки, добывал немецкие газеты.

Не раз выполнял Геня и более ответственные задания.

Так, однажды нам стало известно, что гитлеровцы стягивают крупные силы в станицу Георгие-Афипскую, подготовляя переброску их к Новороссийску. В это время захватчики особенно зорко следили за всеми, кто появлялся в станице. И все-таки необходимо было уточнить полученные нами сведения. Кроме Гени, послать некого. В разведку он отправился не один, а с Гришей — молодым пареньком из соседнего партизанского отряда. Я строго-настрого наказал ребятам соблюдать осторожность.

Пропадали они три дня. На третий день глаза у Елены Ивановны стали красными… В ночь на четвертые сутки мальчики благополучно вернулись. Геня коротко доложил о результатах, заявив, что разведка прошла гладко.

Сведения были настолько важны, что мы этой же ночью переправили их высшему командованию.

О всех подробностях этой разведки я узнал только дней через пять, да и то случайно, от Гриши.

Оказалось, разведка прошла далеко не так гладко, как это пытался представить Геня. Не желая беспокоить мать, он о многом умолчал. К тому же он боялся, как бы ему не запретили ходить на опасные операции. Дело было так.

Как всегда, ребята вышли ночью. Идти по шоссе опасно. Отправились по проселочной дороге, что ведет с предгорий на равнину. Шли с большой опаской, то и дело останавливались, прислушивались к каждому подозрительному шороху. На рассвете подходили к хутору Рашпилеву. Здесь их остановил румынский патруль. Обыск прошел благополучно. Начался допрос. Допрашивал румын, кое-как говоривший по-русски:

— Куда идете? Кто такие?

— Из Ново-Алексеевки мы. Скот туда гоняли по приказу господина коменданта.

Ребята, перебивая друг друга, стали называть имена станичников Георгие-Афипской, описывали их дома. Словом, привели столько мелочей и подробностей, что начальнику патруля надоело слушать. Он махнул рукой и приказал пропустить их.

В Георгие-Афипскую проникли осторожно, стараясь не попадаться на глаза полицаям. Пробрались к друзьям.

К вечеру стало известно, какие части прибыли в станицу, сколько в станице танков, машин, пулеметов, какого калибра орудия, где расположен склад боеприпасов. Геня даже зашел на железнодорожную станцию и побродил по путям, наблюдая, как и чем грузят составы.

Из Георгие-Афипской вышли в сумерки. Пробирались задами. Шли всю ночь. Когда подошли к Смоленской, близился рассвет. И здесь, у табачного сарая, ребята не убереглись. Раздался громкий окрик:

— Стой!

Ребята шарахнулись в сторону. Но было поздно: двое полицейских, лежавших в засаде, направили на них дула винтовок.

— Почему шляетесь по ночам?

Ребята попытались вывернуться: у них-де пропали лошади, лошади не свои, немцев, искали всю ночь, не нашли, а теперь боятся домой идти — без коней в станицу возвращаться не велено. Полицейских это не убедило.

— Руки вверх! Подходи по одному.

У Гени был револьвер — маленький бельгийский браунинг, который он раздобыл еще в Краснодаре. Он гордился своим браунингом, который действительно бил не плохо.

Геня, незаметно зажав в правой руке маленький револьвер, поднял руки. Он подошел первым. Резко опустил руку, хлопнул выстрел, другой…

Полицейские упали. Один из них закричал, пытаясь подняться с земли, схватил винтовку. Ребята бросились в кустарник.

Поднялась тревога. В предрассветных сумерках замелькали огни, с околицы бил ручной пулемет. Фашисты кинулись в погоню. Пули свистели над головами ребят, а они неслись стрелой, падали, поднимались, снова падали и снова бежали, стараясь не отрываться друг от друга. Ночь была на исходе. Восток посветлел. Из предрассветного тумана неясно вырисовывались кусты, станица, далекие горы. Но погоня настигала ребят…

Геня повернул влево, к Афипсу. Гитлеровцы потеряли было из виду беглецов, но ненадолго: над головами ребят опять засвистели пули.

Афипс после недавних дождей ревел и клокотал, нес коряги и камни, кружил в водоворотах. Страшно было броситься в его злые, вспененные волны, но иного выхода не было…

Ребята из последних сил боролись с быстрым течением. В кровь сбивая ноги об острые камни и коряги, вылезли они на противоположный берег. Вслед им продолжали строчить автоматы. Низко пригнувшись к земле, мальчики кружили в густом прибрежном ивняке.

Поднялось солнце, разошелся туман, впереди засияли далекие снеговые вершины. Выстрелы смолкли. Гитлеровцы не решились переправиться через бурный Афипс.

Ребята выжали мокрую одежду и, описав из предосторожности огромный крюк, только ночью вернулись в лагерь.