3.13 ПЕРЕХВАТКИНО (2000 год)
3.13 ПЕРЕХВАТКИНО
(2000 год)
Город Горький, или как его снова называют Нижний Новгород, я посещал до этого уже 4 раза:
• в 1947 году во время соревнований кружков самодеятельности, когда я познакомился с Жанной,
• в 1948 году во время посещения оперы «Евгений Онегин» в театре оперы Горького в знак поощрения за трудовые достижения (15 немецких военнопленных в униформе Вермахта сидели перед сценой на первом ряду),
• в 1948 году во время посещения оперы «Сорочинская ярмарка» не совсем легально,
• в 1989 году, как это описано в главе 3.10.
Нижний Новгород, Дзержинск и индустриальный район на Оке, находящийся между этими двумя городами, разбудили во мне воспоминания о местах, где я, будучи молодым человеком, проходил свое формирование между 22 и 26 годами своей жизни. Понятие «формирование» я употребил осознанно, т. к. именно в это время я всосал в себя знания и эмоциональные впечатления, которыми и по сей день руководствуюсь в моих делах и мышлении. Но больше всего меня тянуло в мою любимую деревушку Перехваткино. Я хотел показать ее моим родственникам.
В 1989 году я ездил уже туда через Балахну на маленьком высокопроходимом автобусе. Сейчас в нашем распоряжении был удобный легковой автомобиль. Найти дорогу туда не составляло большого труда после того, как головное село колхоза — Вершилово, превратилось в поселок на берегу Городецкого моря. Главная достопримечательность — кафедральный собор — удивил немецких посетителей своим благородным величием. В большом городе он бы и не бросился в глаза, но в такой маленькой и сонной деревушке он был на виду у всех. В 1946 году он использовался в качестве элеватора, а в 1989-м там размещалась столярная мастерская. Но теперь можно было точно рассмотреть, что это величественное сооружение претерпевает реконструкцию. В 1989 году я разговаривал со столяром о будущей судьбе церкви. Тот рассказал, что руины приезжал осматривать священнослужитель православной церкви. После осмотра он покачал головой и уехал. Более его никто не видел и ничего не знает.
2000 год. Частично восстановленный кафедральный собор в Вершилово.
А пока что мы собор оставили по правой стороне движения и отправились к Перехваткино. Моя любимая русская деревня встретила нас, как и меня в 1989 году, своим почти неизменным видом. И лишь приблизившись, я заметил два изменения. Первое, это то, что за домами появились вновь ухоженные поля, а второе — работы по ремонту старых домов. Позже мы узнали, что это следствие «одачивания» деревни состоятельными русскими. Я был рад визуальным впечатлениям и болтовне с местными жителями, но самое главное было еще впереди.
Деревенская улица в Перехваткино. 2000 год.
Проведение работ у собора в Вершилово на лесах огромной высоты ввергло бы любого западно-европейского специалиста в шок. Рабочие, находящиеся там, должны были быть акробатами, чтобы по таким лесам поднимать на большую высоту строительный материал, а также с ним работать.
Мы захотели узнать, почему реставрационные работы ведутся при таких опасных для жизни условиях, и спросили об этом у первого прохожего жителя деревни. Тот ответил, что об этом лучше расспросить старосту, чей дом находится тут рядом. Мы постучали в дверь, и нам открыла староста — Нина Александровна Однолеткова — женщина в пенсионном возрасте, а в прошлом ветеринарный врач, пригласила нас сделать осмотр церкви изнутри и пояснила, что реставрационные работы ведутся полностью на средства пожертвований верующих. Выполняют ее молодые люди из Вершилово и соседних деревень, чьи претензии на оплату труда довольно скромны.
После посещения церкви, староста пригласила нас к себе перекусить. Во время разговора, тема его подошла и к двум летам 1946 и 1947 г.г., когда в Перехваткино для сбора ягод и грибов были привлечены немецкие военнопленные. И тут хозяйка дома нам рассказала следующее: «Бригадиром у немцев в 1946 году был один молодой немец, который очень хорошо знал русский. О нем в деревнях ходили слухи, что он состоял в тайных сношениях с дочерью председателя сельского совета. Он обвел вокруг пальца часового НКВД Штельмаха, который безрезультатно добивался любви девушки».
У меня по спине пробежали мурашки. И пока я еще придумывал ответ на этот эпизод, хозяйка, повернувшись ко мне, добавила: «Вы, должно быть, знали его!»
На этот прямой вопрос мне оставалось лишь дать прямой ответ: «Если дочь председателя звали Галиной, то тем молодым немцем был я».
Женщина продолжала: «Галина жива, и я знаю, где она живет. Сейчас она уже вдова. Давайте к ней сходим».
Я никогда бы в жизни не смог и подумать, что выпадет еще один шанс, увидеть Галину. Когда я в 1989 году посещал Перехваткино, то попытался узнать у младшего сына Николая Павловича Телегина об одной Галине, которой в то время было примерно 17 лет. Но Галин в России много, и знать о слухах, о которых нам сейчас рассказала староста, мальчик из-за своего возраста знать еще не мог.
А вот теперь, совсем неожиданно, мне предложили нанести визит дочери бывшего председателя сельского совета. Непостижимо! Ввиду того, что я замедлил с ответом на предложение, староста добавила успокаивающим тоном: «Не бойтесь, мы не застанем ее врасплох без предупреждения. Я позвоню сейчас ее дочери, чтобы она подготовила свою мать к предстоящей встрече».
Староста Вершилово — Нина Александровна Однолеткова (слева), которая привела меня к Галине.
Староста поговорила по телефону, а потом сопроводила нас в соседний город Заволжск. И вот я, спустя 54 года, стоял перед Галиной, давшей однажды немецкому военнопленному столько счастья. Мы смотрели друг на друга и не могли вымолвить ни слова. Мы были представителями того поколения, у которого страшная война украла молодость, и которому угрожали наказанием за любовь и страстные желания. Но эти желания и страсть имели место, не взирая ни на какие преграды.
Наш контакт не прерывается и сейчас. В одном из своих писем Галя написала: «Я всегда мечтала о том, чтобы распространявшиеся о нас тогда неверные слухи стали бы действительностью».
Галина — и снова расставание спустя 54 года.