3.3.1. Семидесятые: идеологический вакуум

«Обитаемый остров» Стругацких был закончен в сентябре 1968 г. Отвлекаясь от всего разнообразия трактовок его политических аллюзий, мы можем говорить о двух достаточно определенных и имеющих значение для данного исследования вещах.

Первое. Этот роман стал концентрированным изложением позиций и размышлений авторов о политической власти, ее методах, характере, целях и последствиях политической борьбы, и наступающем подчас разительном несоответствии романтических мотивов этой борьбы с реальными ее разрушительными последствиями.

Второе. Именно после написания этого романа Стругацкие оказываются в состоянии определенного идеологического кризиса. Основой его было нарастающее расхождение, как они полагали, в их представлениях о коммунизме и противоречивой практикой власти, которая формально объявляла строительство коммунизма своей целью[365]. Это расхождение накапливалось постепенно, от болезненной реакции на известные решения XX съезда КПСС, который они, по признанию Б. Стругацкого, относили к «странным событиям»

– «ничего более странного представить себе не могу»: «Я был именно таким: …был уверен, что в 37-м уничтожали врагов народа («и правильно делали»); блокаду перенес благополучно (никогда не жаловался – ни во время, ни после); Сталина считал величайшим человеком Вселенной и был готов отдать за него жизнь в любую секунду… «органы не ошибаются» и «все, что делает Сталин, – делается правильно», —

что было тогда сглажено реакцией на запуск первого космического спутника, полет Ю. Гагарина и отражавшую их мечты и представления о мире «Программу строительства коммунизма»[366] и конфликта Н. С. Хрущева в Манеже до конфликтных чехословацких событий 1968 года.

Кроме того, стала меняться атмосфера в гражданском обществе: на место идеям форсированного строительства коммунизма стала приходить идея длительного «планомерного поступательного движения». Одновременно некоторые, скажем так, «стилистические особенности» поведения власти вызывали определенное недоумение и непонимание как раз у многих из тех, кто в полной мере разделял романтику и пафос «прорыва в будущее», коммунистического «мира Полдня».

В этой ситуации Стругацкие приходят к выводу о невозможности таким путем обеспечить реализацию коммунистической идеологии, но одновременно для них неприемлемым оказывается переход на позиции антикоммунистической и буржуазной идеологии, «понимая все ее убожество. Так мы оказались в идеологическом вакууме, без какой-либо опоры под ногами»[367].

Парадокс позиции Аркадия и Бориса Стругацких заключается и в том, что, не отказываясь от идеи коммунизма как конечной точки развития человечества, начиная с конца 60-х гг. они все более критично относятся к действиям существовавшей в тот момент власти, полагая, что последние скорее затрудняют движение к коммунизму, чем его приближают. И не считают естественным путём к нему то состояние социалистического общества, каким оно было в СССР в 1970-е гг.

Идеологический кризис, в котором они оказались, можно охарактеризовать в следующих параметрах:

– Первое. Они сохраняют веру в идеалы коммунистического общества, которые были описаны ими в их мире Полдня – но не видят средств достижения этих целей;

– Второе. Одним из принципиальных отличий утопии Стругацких от утопий большинства других авторов того времени становится как раз представление о возможности создания подобного мира в ближайшем будущем на основе уже тех людей, которые были их современниками. Предположение, что в ближайшем будущем задачу решить не удастся, означает не просто ошибку в предсказании сроков, а возможную ошибку в исходной оценке человека как субъекта политики;

– Третье. Сомнение в реализуемости целей не в силу неверности целей, а в силу отсутствия средств их реализации, приходит в противоречие с одной из основных их идей о значимости целей, и о том, что человек, имеющий достойную цель, всегда окажется сильнее имеющего средства, но не имеющего цели. То есть, наносится удар и по основам их антропологического оптимизма, и по базовому представлению о могуществе человеческой способности к созиданию.

Судя по многим последующим их высказываниям о роли интеллигенции, они испытывают разочарование не только в способностях власти, в которую раньше верили, строить коммунизм, но и в способности тех, на кого они надеялись, «массового научного сотрудника», быть основой нового общества: «Мы не раз писали и об интеллигенции тоже – без особой жалости и пристрастия. Возьмите, например, «Хромую судьбу». Или «Град обреченный». Или «Жиды города Питера». Я уж не говорю о «Поиске предназначения». Мы очень давно перестали идеализировать интеллигенцию». И далее: «Она (интеллигенция) на деле доказала, что в таких вопросах, как подсиживание друг друга и выбивание дачных участков (а равно – внеочередных квартир, бесплатных путевок и безвозвратных ссуд), не уступит никакой другой прослойке общества».

Кризис уверенности в достижимости целей ставит Стругацких перед проблемой возможности или невозможности существования человека и социума вне какой-либо идеологии: в их глазах это проблема власти и гражданского общества, не имеющих целей. Сами Стругацкие никогда не отказывались от коммунистической идеи, однако теперь для них подорвана уверенность в носителях коммунистической идеи, вера в средства ее достижения и возможность ее достижения в ближайшей перспективе – но человек, видевший победы «Рассвета», не может не верить в «Полдень».

Кризис уверенности в достижимости целей одной идеологии при ценностном отторжение ей противостоящей ставит Стругацких перед проблемой возможности существования человека и социума вне какой-либо идеологии. Перед Стругацкими встаёт проблема идеологического вакуума – проблема власти и гражданского общества, не имеющих целей.

В дальнейшем эта тема проходит через все их работы, в первую очередь «Град обреченный» и «Парень из преисподней», написанные в начале 1970-х гг.