1.2.2. Футурология и Стругацкие – сравнительная хронология

Книга Г. Кана и А. Винера, обозначившая собой период технооптимизма, публикуется в 1967 году. «Грядущее постиндустриальное общество» Д. Белла – в 1973. «40000 часов: инвентаризация будущего» Ж. Фурастье, правда, вышла чуть раньше – в 1965, но она и не имела того общего значения, которое получили первые две работы.

«Футурошок» О. Тоффлера выходит в 1970 году.

Первый доклад Римского клуба «Пределы роста. Доклад по проекту Римского клуба «Сложные положения человечества»» Д. и Д. Медоуз, Й. Рандерса и У. Беренса издается в 1972 году. «Человеческие качества» А. Печчеи в 1977-м.

Первая группа – рассматривает позитивные стороны научно-технического прогресса. Технооптимисты делают вывод, что прогресс позволит высвободить рабочую силу, занятую до сих пор на производстве материальных благ – продуктов питания и промышленных товаров. Таким образом, незначительное число людей сможет обеспечивать достойный уровень жизни всему человечеству. Материальные проблемы будут решены, а у человека появится возможность высвободиться из сферы непосредственного материального производства.

Г. Кан, приходил к выводу о том, что в постиндустриальном обществе «комплексно автоматизированная и компьютеризированная ферма позволит одной семье завалить продовольствием остальные 99» (и приводил в обоснование соответствующие статистические данные), комплексная механика, автоматика и электроника позволят решить те же задачи за 10–20 % занятых. (Хотя главным здесь все же становился вопрос уже не о том, что 80 % населения не будут заняты в сфере материального производства, а о том, чем именно они все же будут заняты: Г. Кан эту проблему не рассматривал).

Предполагалось, что достижения НТР в «постиндустриальном обществе» позволят сократить рабочий год ещё по меньшей мере вдвое, и обычной станет 20–30 часовая рабочая трёх-четырёхдневка с двумя-тремя месячными отпусками в разное время года. И. В. Бестужев-Лада называет формирующуюся в рамках этих тенденций модель «обществом досуга».

В рамках технократического оптимизма Ж. Фурастье писал о том, что человечество переживает переходный период: и в отличие от предыдущих эпох теперь человек может значительно влиять на материальные условия своего существования, более того, он близок к тому, что бы изменить свою биологическую природу. Таким образом, можно говорить о переходе от «естественной среды» к «технической». Переход к новому этапу позволяет прогнозировать повышение уровня жизни.

Теория постиндустриального общества Белла основана на положении о ведущей роли знаний и технологий в человеческой истории. Белл делает вывод о том, что революционно быстрое развитие науки и техники в постиндустриальном обществе позволяет обеспечить решение задач научно-технологическим переворотом. Этот же процесс является и причиной деидеологизации такого общества, понимаемой как уменьшение значения традиционных идеологий в социальном управлении, отказ от выдвигаемых ими ориентиров устройства или переустройства мира (аналогично мнение Р. Арона), потеря идеологиями способности «на своём языке» формулировать современные проблемы и дерадикализация интеллектуалов – хотя это и не означает, по мысли Д. Белла, «конца утопии», которая, при условии связи с опытом, необходима современному человеку как «видение его потенциала, как способ соединения страсти и разума» для определения целей и средств развития. В постиндустриальном обществе на первый план выходят научное, теоретическое знание и информация как источник власти и богатства. Соответственно изменяется и характер технологии, поскольку знание требует новых средств обработки, хранения и передачи. Появляются интеллектуальные технологии, вытесняющие из сферы управления старые машинные. В целом постиндустриальное общество характеризуется в рамках этого подхода:

• доминирующими позициями сферы услуг в экономике,

• социальным управлением, становящимся занятием учёного и профессионала-технократа, заменяющими традиционного политика,

• повсеместным распространением интеллектуальных технологий и самоподдерживающимся на их основе технологическим прогрессом.

В 1957 году Стругацкие заканчивают, а в 1959 публикуют, свою первую книгу «Страна Багровых туч» – формально посвященную экспедиции на Венеру (время действия относится к 90-м гг. XX века). Однако те фрагменты произведения, которые связаны с Землей, описывают общество, в котором уже присутствует комплексная автоматизация и компьютеризация, люди освобождены от занятия изнуряющими видами труда, их поисковую деятельность обеспечивают сложные автоматы, увеличилось их свободное время. Вышедшие вслед за эти повести «Путь на Амальтею» и «Стажеры» также показывают мир высоких технологий и освобожденных от материальной зависимости людей. Причем главным здесь для авторов становится не описание технических изобретений, а новые интересы человека и его ориентация на поисковую деятельность.

Если эти произведения еще можно условно относить к традиционной фантастической литературе – то написанная в 1961 и изданная в 1962 г. книга «Возвращение (Полдень, XXII век)» уже является не приключенческим романом, а как раз развернутым описанием мира будущего – общественного устройства XXII века, включая освобождение человека с помощью техники от изнурительных видов труда, перенесение центра его деятельности на науку и производство новых технологий – включая перечисленные ранее черты «постиндустриального общества»: с «социальным управлением, становящимся занятием учёного и профессионала-технократа, заменяющими традиционного политика, повсеместным распространением интеллектуальных технологий и самоподдерживающимися на их основе технологическим прогрессом.

С двумя требующими уточнения аспектами: первый – все это описано за пять лет до выхода в свет книги Г. Кана и А. Виннера и более чем за десять до публикации основного труда Д. Белла. И даже – за несколько лет до работы Ж. Фурастье. Второй – в описанном ими обществе нет проблемы, заключающейся в вопросе, чем занимаются 80 % незанятых в материальном производстве людей: они заняты в науке, искусстве, медицине и воспитании. Там нет проблемы недостатка материального потребления, но это не общество «массового потребления», не «общество досуга» и не экономика услуг – это «общество познания».

Анализируя эти работы, мы видим, что Стругацкие излагают все основные постулаты технооптимизма практически за десятилетие до его оформления в рождающейся футурологии. Подробнее черты общества Утопии, созданной Стругацкими («мира Полдня») будут разбираться в последующих главах, но сейчас для нас важнее, что в плане социально-философского прогнозирования они, в постановке проблем и предложении их разрешения, явно опережали своим творчеством футурологические поиски западных ученых.

При этом известный польский исследователь творчества Стругацких В. Кайтох высказывал мнение, что их книга была лишь художественным описанием разделов принятой в 1961 году Третьей Программы КПСС. Однако здесь нужно отметить два обстоятельства. Во-первых, если просто согласиться, что это было так – приходится сделать вывод, что данный политический документ в плане научно-футурологического значения явно опережал и превосходил все последующие классические работы футурологов – Г. Кана, Д. Белла. О. Тоффлера и др. Во-вторых – при анализе сроков публикации работ – мы видим достаточно явное фактологическое опровержение версии В. Койтоха. Книга Стругацких к моменту принятия Программы КПСС уже была написана и частично опубликована: отдельные ее главы по одной издавались начиная с 1959 года[87] – то есть, в постановке вопросов, опережали и западных футурологов, и Программу КПСС.

В плане социально-философского прогнозирования, в постановке проблем и предложении их разрешения – они явно опережали поиски западных футурологов.

В футурологии на смену технооптимизму, как уже говорилось, начиная с 1970 года, приходит технопессимизм. «Футурошок» А. Тоффлера: проблемы разрушения института семьи, исчезновения преемственности поколений, иерархии авторитетов, атомизации экономической сферы и произрастающей из неё нестабильности в социальной сфере. В центре концепции О. Тоффлера стоит феномен «шока от будущего», то есть стресса и дезориентации, которые возникают у человека, подверженного слишком большому количеству перемен за слишком короткий срок. Постоянный стресс порождает боязнь перемен, а значит, и будущего. По мнению футуролога, это состояние уже начинает проявляться у многих его современников.

Однако нужно отметить, что тема неспособности решить проблемы человечества исключительно посредством достижений техники и науки начинает подниматься Стругацкими в работах, опубликованных уже в середине 1960-х гг.

Уже в повести «Понедельник начинается в субботу» (написана в 1963–1964 гг., опубликована в 1965 г.) они формулируют утверждение о том, что решение проблем материального изобилия не ведет к разрешению проблем человека и не создает идеального, свободного человека. Но они и углубляют эту проблему, утверждая, что достижение человеком благодаря науке «абсолютного могущества» не ведет к его развитию, порождая лишь «гения-потребителя». Повесть «Стажеры» (1962 г.) они завершают утверждением, что главное не в технике, главное – в человеческих отношениях, без воспитания нового человека техника и наука окажется обреченными служить всем старым устремлениям и порокам.

В повести «Хищные вещи века» (написана в 1964, опубликована в 1965 г.) они формулируют тезис о том, что «общество досуга и гарантированного потребления», даже освобожденное от материального и политического угнетения – будет приводить лишь к подчинению человека приобретающим все более извращенный характер примитивным потребностям, но не приведет к их «возвышению». Достижения науки и техники окажутся поставлены на службу все увеличивающейся примитивизации человека. По их мысли, сами по себе свободное время, материальное изобилие и технические возможности вместо того, чтобы поднять человека до уровня творца, развить в нем созидательное начало, напротив, будут опускать его вновь до уровня животного.

В этих, и ряде других произведений они осмысливают негативные стороны проблемы «общества потребления». В долго не издававшейся и наиболее для них значимой философской работе «Улитка на склоне» (написана в 1965 г. опубликована в СССР в 1988 г.) – они за пять лет до «Футурошока» поднимают ту же тему: о мере готовности или неготовности человека и общества встретится с будущим. В иной плоскости та же тема ставится ими в повести «Гадкие лебеди» (написана в 1967, первая публикация в ССР – 1987 г.), – о том, что люди, не готовые встретится с будущим, могут оказаться отторгнуты им. И о том, что ожидая его – они могут настолько оказаться в плену у сегодняшнего дня и своих привычных потребностей, что сами могут оказаться препятствием на пути его прихода. Нужно отметить, что именно эти две повести оказались долгое время непонятыми.

Тема неизведанности будущего и таящихся в нем неясных для сегодняшнего дня угроз была обозначена и в неоконченной повести «Беспокойство» (написана в 1965-м, опубликована 1990 г.): люди изучают неизведанное, видят его – думают, что оно достаточно просто – и не готовы задуматься и понять, что то, что кажется сегодня простым и безопасным, как раз и таит в себе те угрозы завтрашнего дня, к которым они окажутся не готовы.

Доклад Римского клуба «Пределы роста» в 1972 году вызвал новый шок: но в отличие от труда О. Тоффлера, говорившего о психологическом шоке от неготовности к темпу перемен, здесь речь шла не о неготовности, а о прямой угрозе исчерпания ресурсов и угроз от развития того, что ранее считалось основным ресурсом человечества – научно-технического прогресса. Как результат выявленных авторами тенденций: роста мирового народонаселения, истощение минеральных ресурсов, загрязнения окружающей среды, реакции на всё это промышленного и сельскохозяйственного производства, – Медоуз прогнозировали грядущую катастрофу, сопровождающуюся вымиранием от голода и болезней нескольких миллиардов из десятка-полутора миллиардов землян грядущего столетия.

Вопрос ответственности ученых за их открытия и проблему угрозы последствий гипертрофированного увлечения, с вполне благими намерениями, могуществом сил, которые стали доступны в результате развития науки Стругацкие поставили в повести «Далекая Радуга», написанной в 1962 и опубликованной в 1963 году. Практически все действующие лица – в нормальном понимании абсолютно положительные люди, посвятившие себя вполне бескорыстно науке ученые – работающие на комфортной и безопасной планете, отведенной для исследований ученых разных направлений, которую абсолютно неожиданно для себя они обрекают на катастрофу вместе с собой и своими семьями. Позже проблемы угрозы неконтролируемого научно-технического развития окружающей среды будет поставлены ими и в 70-е годы – «Пикник на обочине» (1972 года издания, то есть тоже был написан до «Доклада» Медоуз) и «Жук в Муравейнике» (фрагменты, связанные с планетой Надежда и операцией «Мертвый мир» – первоначально они задумывались как отдельная повесть – середина 70-х гг.).

Сопоставляя хронологическое обращение к названным темам с одной стороны – Стругацких, с другой стороны – классиков футурологии второй половины XX века, мы видим, что первые не просто нащупали и осветили раньше ту или иную тему осмысления проблем будущего, что само по себе могло бы оказаться относительной случайностью или совпадением. Ситуация выглядит более сложно – по сути, Стругацкие прошли своего рода эволюцию осмысления проблематики – опережая профессиональных прогнозистов.

Все эти примеры особо интересны наличием момента опережения[88] – и эти примеры опережения особенно интересны в контексте приводившегося соображения X. Ортеги-и-Гассета и позволяют выдвигать предположение об особых познавательных возможностях такой формы осмысления действительности, как художественно-политическое моделирование, то есть создание модели политического устройства общества с помощью художественных средств – образов, метафор и т. д., особенно если учесть, что сама метафора в науке рассматривается как «неназванное сравнение», и латентно несет в себе начало компаративистики.

В этом отношении особый интерес представляет книга Б. де. Жувенеля «Искусство предположения», фрагмент из которой был опубликован в упоминавшейся «Антологии современной классической прогностики». Анализируя разные способы предсказания, такие как:

• «перенесение» на будущее умозаключений, основанных на сегодняшнем опыте;

• «пролонгация существующей тенденции»;

• «аналогия, основанная на перенесении в будущее закономерностей, выявленных в прошлом;

• «колея», предполагающая, что отстающие в своем развитии страны с неизбежностью и высокой степенью повторяемости проходят путь стран, их обогнавших;

• «причинность», предполагающая, что одни и те же причины, приведшие к известным последствиям в прошлом, с неизбежностью приведут к тем же и в будущем;

• «априоризм» и «системность», – он последовательно показывает расхождения сделанных в их рамках предсказаний с действительным ходом истории.

Выводом его в значительной степени становится положение, вынесенное в название работы: исключительно рациональных оснований оказывается недостаточно для успешного предположения о будущем. Такое предположение становится, возможно, только при дополнении его «искусством предположения».

Быть может, это связано именно с тем, что основанные на измеряемых показателях прогнозы имеют смысл только применительно к определенным ситуациям – тогда как применительно к будущему никто не может поручиться, что обстоятельства окажутся именно такими, а не иными. Тот же де Жувенель отмечает, что любые однозначные утверждения, отнесенные к будущему, в принципе оказываются по ту сторону правды и лжи. Применительно к конструированию будущего ученый оказывается в ситуации, описанной Ортегой: использование метафоры, то есть художественного приема, дополняющего научное знание, оказывается более эффективным, чем строго рациональное логическое построение.

Тем более с учетом такой бесспорно учитываемой при политическом анализе категории, как «политическое искусство».

И если никто не оспаривает фактор искусства политического деятеля (как, скажем, и искусства военачальника) возможно, стоит серьезно отнестись к возможности существования такой категории политической науки, как искусство политического анализа и художественное моделирование политических процессов.

Возможно, именно поэтому советская научная фантастика 1950–1960-х гг., использующая приемы художественного моделирования, но в исходных посылках по определению не выходящая за рамки имевшихся научных данных, оказалась способной к опережающему, по сравнению с западной футурологией, осмыслению социальных и политических проблем будущего.