3.1.4. Власть, как ответственность

Проведенное исследование дает основание говорить, что при сложном отношении к власти как реально действующему политическому началу 1960–1970 гг., Стругацкие относились к ней не как к абстрактной категории или некой внешне существующей политической силе, а как к началу в первую очередь функциональному. Власть для них не метафизический традиционалистский абсолют, но и не «наемный менеджер» ряда современных теорий.

Судя по всему – и по контексту анализа, и по характеру их критических отзывов о власти 1960–1970-х гг. – они рассматривают власть как средство, инструмент и институт создания будущего общества. Поэтому один из главных моментов и критерий оценки власти – ответственность за решение задач и поставленных ею целей. При этом, как можно видеть из использования ими образов прогрессоров и Неизвестных Отцов, власть для них не связана в первую очередь с официальными государственными институтами. Власть для них внеинституциональна и осуществляется субъектами, опирающимися не на права и полномочия, а на реальные политические возможности, средства и цели.

В их произведениях реальные носители способности к политическому действию по ходу событий всегда доминируют над официальными должностными лицами.

Для них во всем доминирует момент ответственности. Представляет, среди прочего, интерес концовка ранее упоминавшегося диалога Руматы и Будаха из «Трудно быть богом». Когда в его ходе становится ясно, что ни один, ни другой не могут предложить приемлемого варианта действий, «Будах тихо проговорил: – Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными… или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой. – Сердце мое полно жалости, – медленно сказал Румата. – Я не могу этого сделать. И тут он увидел глаза Киры. Кира глядела на него с ужасом и надеждой»[340].

В неком метафорическом плане названное сочетание эмоциональных реакций: жалость, ужас, надежда – для Стругацких и является художественно концентрированным выражением субстрата ответственности. В этом отношении важным представляется и еще один сюжетный момент «Трудно быть богом».

Акция силового вмешательства в политическую действительность происходит как раз после того, когда посланные Рэбой солдаты убивают Киру – человека, смотревшего на него с «ужасом и надеждой». Думается, речь идет не о мести за возлюбленную: признается неприемлемой ситуация, когда при наличии достаточного ресурса вмешательства – допускается гибель того, кто поверил носителю этого ресурса. Дело не в том, что убит тот, кого Румата любит: дело в том, что убит тот, кто в него верил – и кого он не смог защитить.

Все ключевые, носящие характер сократовских, диалоги их произведений: между Саулом и героями в «Далекой Радуге», между Руматой и Будахом в «Трудно быть богом», между Максимом и Странником в «Обитаемом острове», между комиссаром и Симоной в «Отеле "У погибшего альпиниста"», между Ворониным и Гейгером в «Граде обреченном», между Сикорски и Бромбергом в «Жуке в муравейнике» – это притчевые диалоги об использовании властных полномочий и о последствиях использования для тех, кого оно коснется.

В «Граде обреченном» Андрей Воронин, пытаясь разобраться в смысле происходящего с ним и их социумом, становится свидетелем того, кто и как ведет игру, предположительными объектами которой они все являются и понимает:

«Великий стратег стал великим именно потому, что понял (а может быть, знал от рождения): выигрывает вовсе не тот, кто умеет играть по всем правилам; выигрывает тот, кто умеет отказаться в нужный момент от всех правил, навязать игре свои правила, неизвестные противнику, а когда понадобится – отказаться и от них»[341].

Здесь фигурируют два словосочетания, оказывающихся центральными в сформулированном наблюдении: «Великий стратег» и «отказ от правил». По сути, речь идет о том, что у власти – нет правил. То есть – нет ограничений: у нее есть стратегия – осознанное целедостижение и наполняющие его смыслы. Власть, по мысли Стругацких, ответственна за следование целям и следование смыслам, которые она приняла. Но если цели и можно поставить по своему желанию (хотя, как мы видели, их нельзя достичь, если эти цели не приняты группами иных интересов), то смыслы являются смыслами только если разделяются твоим обществом или его значимой частью, и соответствуют базовым ценностям последнего.

В концепции власти Стругацких главным требованием к ней выступает ответственность перед смыслами и целями ее деятельности. Но, как видно было из приведенного выше монолога Колдуна, смыслы, цели и задачи, перед которыми несет ответственность власть, в первую очередь значимы как принимаемые существующим обществом: моральное негодование, о котором говорится в данном монологе, оказывается «антиисторичным и смешным», в первую очередь не потому, что не соответствует требованиям разума, а потому, что противопоставляется «желаниям миллионов».

Выстраивая черты идеальной организации власти в своем видении общества будущего, Борис Стругацкий, специально оговаривает:

«Как бы ни было замечательно устроено общество, какие бы прекрасные и воспитанные люди его ни населяли, если в этом обществе возникает тайная полиция – не избежать смерти ни в чем не повинных людей.

– Но тайная полиция будет существовать до тех пор, пока в обществе будут тайны.

Б. С: – Вы правы! И поэтому тайная полиция будет существовать всегда. Я не могу представить себе общество без тайн. Но сама мысль о том, что можно построить такое общество, когда от всего нашего мрачного бытия останется только тайная полиция, – эта мысль оптимистична»[342].

«Всякое общество, создавшее внутри себя тайную полицию, неизбежно будет убивать (время от времени) ни в чем не повинных своих граждан, как бы ни было совершенно это общество и как бы высоконравственны и глубоко порядочны ни были сотрудники этой тайной полиции»[343].