54

Если Франсуа Морея шокировало, что малознакомый человек да еще во время приема в резиденции генерального консула мог заставить его разуться, чтобы примерить туфли, то Джин Сиберг была совершенно покорена обаянием Ромена Гари. Она не могла оторвать взгляда от этого мужчины в расцвете сил, с загорелым лицом, ярко-голубыми глазами и густой темной шевелюрой. Наклоняясь к ней, он что-то говорил бархатным голосом на чистейшем английском языке.

Джин не могла думать ни о чем, кроме новой встречи с ним, и под предлогом одиночества снова пришла в гости к супругам Гари. Лесли Бланш сразу поняла, в чем дело, но подумала, что всё, как обычно, ограничится кратковременной связью.

Джин и Франсуа встретили Рождество по-семейному, в доме Сибергов, а потом Джин настояла на том, чтобы ехать в Лас-Вегас на спектакль парижского театра «Лидо». Наверняка это была идея Гари — он любил мюзик-холл^{483}. Франсуа за ночь проиграл все деньги, которые у него были, но на следующий день отыгрался. В итоге Морей вернулись в Голливуд.

Перед отъездом в Париж Франсуа Морей позвонил Гари, чтобы попрощаться, и, явно необдуманно, попросил его присмотреть за его женой.

Как только Франсуа отбыл из Лос-Анджелеса, Джин с Роменом начали тайно встречаться. На несколько дней им захотелось съездить в Мексику, и Гари поручил Одетте получить мексиканскую визу для Джин так чтобы об этом никто не узнал. Для этого он отдал ей паспорт Джин и написанное им от руки письмо к своему мексиканскому коллеге с просьбой выдать визу г-же Морей.

В первый раз Ромена Гари и Джин Сиберг видели вместе в Лос-Анджелесе, когда туда приехала Симона Синьоре. Гари заранее предупредил, что не сможет быть у мадам Синьоре в назначенный час, и попросил Жана Диманшена и Одетту передать ей его извинения и договориться о другом времени встречи. Но когда Симона Синьоре, Диманшен и Одетта мило беседовали на террасе гостиницы «Мирамар» в Санта-Монике, вдруг, к всеобщему изумлению, появился Гари в сопровождении Джин Сиберг.

Сначала Гари не возлагал особых надежд на роман с этой совсем еще молодой и неуверенной в себе женщиной, которая трогала его своей наивностью и привязанностью. Больше того, она его пугала. Несмотря на все свои громкие заявления в защиту слабого пола, Гари редко испытывал нежность к своим любовницам — отношения получались страстными, всепоглощающими, но весьма недолговечными. К тому же разница в возрасте казалась ему непреодолимым препятствием. Джин такая хрупкая, писал он Рене Ажиду, а ему так хочется стать ее защитником.

Скоро Лесли Бланш поняла, что связь Ромена с Джин Сиберг — больше чем просто интрижка. Они давно уже перестали жить как супруги, но Лесли не желала мириться с тем, как он строит планы на новые отношения. В письме Рене и Сильвии Ажидам она заявила, что Ромен может заводить «столько любовниц, сколько захочет, но делать это надо со вкусом». Лесли не смущало, что он не ночует дома или на несколько дней исчезает из поля ее зрения. Однако она считала, что писателю для успешной работы нужен надежный семейный очаг, и не желала терпеть публичного унижения.

В Лос-Анджелесе Джин Сиберг не поступало никаких предложений, и она переехала в Париж, куда ее приглашали на съемки молодые режиссеры. Ромен наконец задумался над своим деликатным положением. Он был женат на Лесли Бланш, питал к ней глубокое уважение и теплые дружеские чувства, но уже давно хотел от нее уйти. Он вновь захотел развестись: Джин твердо решила жить с ним, но Министерству иностранных дел скандалы были ни к чему. Гари уверял Сильвию Ажид, что не совершит «такого безумства, как жениться на девчонке на двадцать пять лет его моложе». А дальше пишет: «Я гораздо сильнее вымотался, я гораздо ближе к концу, чем вы думаете; говорю это без какого-то преувеличения или позерства. Мне осталось совсем немного».^{484}

В любом случае, чтобы как-то узаконить свои отношения с Джин, Гари следовало развестись с Лесли Бланш. Он решил поговорить с Лесли о разводе, понимая, что цена свободы будет высокой. Слишком высокой, как ему казалось.

«Обещание на рассвете», посвященное Рене и Сильвии Ажидам, вышло в начале мая 1960 года. Один экземпляр Сильвия отправила первой возлюбленной Гари — Кристель, оговорившись, что это «нечто вроде автобиографии», в которой ясно просматривается «образ Ромена». «Он играет с реальностью ради большей художественности, он живет в мечтах»^{485}. Кристель возмутилась, как Гари описал их встречу, чем очень его расстроила — он даже заплакал. Ромен видел в этой книге не столько автобиографию, сколько забавное творение собственного воображения. В ответ на претензии Кристель Сильвия написала, что это всего лишь несколько довольно веселых страниц, в которых «заключена правда, хотя на самом деле правды нет». За это Ромен потом рассердился на Сильвию. Если бы она не послала в Стокгольм эту книгу, особо отметив некоторые страницы, Кристель могла бы и не узнать себя в Брижит. Кристель он написал, что, если это так для нее важно, он может переписать кусочек книги для шведского издания. Она согласилась.

Критик Матье Гале ненавидел Гари, а тот платил той же монетой. Как-то раз, сидя в баре «Брацца» на рю дю Бак, Гари произнес в его адрес, стукнув кулаком по стойке: «Чертов педераст Гале!» Критик же определил «Обещание на рассвете» как «неудачное произведение <…>, сыновнюю дань той, что его воспитала; постараемся же не судить эту книгу с позиций литературы».

Эмиль Анрио, который в свое время не оценил «Большой гардероб», но хвалил «Корни неба», встретил «Обещание на рассвете» восторженными откликами, посвятив ему целую страницу в «Монд».

Как обычно, один экземпляр книги Ромен Гари отправил генералу де Голлю, который всегда любезно отвечал «дорогому „Товарищу освобождения“». Получив ответ, Гари внимательно его прочитывал и комментировал. Однако тон писем генерала был хотя и любезным, но несколько отстраненным. Де Голль относился к Гари всё же несколько иначе, чем к Андре Мальро, и Гари тяжело это переживал.

Книга была хорошо воспринята читающей публикой. Было продано 91 000 экземпляров. У автора брали интервью репортеры журналов «Пари-Матч», ELLE, Marie Claire. Морису Шаплану из «Фигаро литерер»^{486} он заявил, что слухи о скором завершении его дипломатической карьеры не имеют под собой оснований. Напротив, «после пяти лет, проведенных в Лос-Анджелесе, я ожидаю нового назначения, на пост в главном управлении». Но это было неправдой. Гари просил предоставить ему продолжительный отпуск, потому что Кув де Мюрвиль, с которым они не ладили — тот был человеком другого круга, — высказался категорически против его повышения или назначения на новую должность, и Гари прекрасно понимал, что по окончании отпуска ему придется покинуть свой пост. Да, на самом деле его ожидала отставка. С Пьером Мендес-Франсом, бывшим товарищем Гари по военно-воздушным силам «Свободной Франции», его уже не связывали никакие дружеские отношения. Когда Гари пришел к нему на прием, министр был с ним холоден и заставил долго ждать в коридоре.

Гари был вынужден на время оставить дипломатическую службу, но, с другой стороны, это давало ему свободу. Он потребовал предоставить отпуск на период с 12 марта по 13 мая и написал Клоду Галлимару, чтобы тот никому об этом не сообщал и забронировал для него номер в гостинице «Пон-Рояль» или «Монталамбер», годилась и «Лютеция». Причем никто в издательстве не должен был знать, что Ромен Гари находится в Париже. За собственный счет он вылетел в Париж и вместе с Джин Сиберг поселился в гостинице «Лютеция».

Анри Опно пригласил его на обед, куда Гари явился с букетом роз для Элен, уверяя ее, разумеется, в шутку, что «это лучшие розы, какие только есть в продаже!» За обедом он рассказал, что встретил женщину, которая свела его с ума, и признался, что не знает, как выйти из этой ситуации. Повернувшись к Элен Опно, Гари добавил: «Я вас очень удивлю, но мне хотелось бы, чтобы Лесли была здесь и могла дать мне совет».

26 мая Джин, в свою очередь, заявила представителям прессы, что, скорее всего, не вернется к мужу, но начатый фильм они завершат.

Джин призналась Франсуа, что изменяет ему. Разразился скандал, и она начала громить всё подряд. Морей решил отвезти ее в «Американскую больницу». Но в машине Джин вдруг сняла туфлю и стала бить каблуком по панели управления. Врач сделал ей укол снотворного.

Франсуа Морей был в смятении и поделился своими переживаниями с отцом. Тот, тоже член «Свободной Франции», позвонил Гари от Ажидов и пригласил его на разговор. Честь не позволяла Ромену отказаться. Они договорились встретиться в гостинице «Лютеция». После этого телефонного разговора Гари, в плену своего детского воображения, заявил Рене: «Я ничего не боюсь. Но ты, Рене, возьмешь мой револьвер и, если он разозлится, начнешь стрелять». Сущая мелодрама. Как раз то, что нравилось Гари.

Отец Франсуа заметил Гари, что находит неразумным при его возрасте разрушать молодую семью, и взял с него обещание соблюдать запрет психиатра на посещение Джин, пока она лежит в клинике. Гари пообещал всё, чего от него хотели. Вернувшись в Савиньи, он упал на диван и начал плакать, пока его не позвали за стол. Во время ужина, на котором присутствовала Аки Леман, раздался телефонный звонок это звонила из клиники Джин. Ромен в отчаянии повторял: «Я не могу ответить, я дал слово!» Джин спросила у Сильвии: «Вы уверены, что Ромен меня любит?», на что Сильвия ответила: «Обожает!» И тут вдруг сам Гари решил взять трубку и прочитал Джин целую проповедь о свободе, равенстве и братстве — так, ему казалось, он не нарушает клятвы. Расчувствовавшись, он заплакал, приговаривая, как несчастна «бедная девочка». А потом, призвав в свидетели Рене и Сильвию, патетически воскликнул, что теперь им с Джин остается только умереть вместе, раз они не в состоянии освободиться. Сильвия запечатлела эту сцену в своих рисунках. На следующий день Ромен Гари, надев белый халат, под видом врача гордо вошел в палату своей возлюбленной.

Сильвия послала шаржи Джин, на что та ответила: «Ваши рисунки действительно очень забавны, всё так верно схвачено! Представьте себе, до чего я была удивлена, услышав, как мой герой внушает мне по телефону: „Важно быть настоящим гражданином своей страны! Свобода, равенство!“ и т. д». В том же письме Джин признавалась «тете Сильвии», что первый раз в жизни по-настоящему влюблена и хочет посвятить свою жизнь счастью своего «русского мишки Ромушки».

Когда Ромен узнал, что Рене и Сильвия намерены продать 3,9 га земли, оставив себе только сад площадью 0,6 га, он отказался от мысли поселиться с Джин в отремонтированной квартире в «Оазисе». Землю планировалось продавать отдельными участками, да и в любом случае Гари не смог бы писать в подобной обстановке. Он решил, что это будет в самый раз для Лесли, когда он окончательно с ней расстанется.

Врачи не спешили выписывать Джин Сиберг, находя ее состояние весьма нестабильным. Тогда Ромен Гари попросил Рене Ажида посодействовать. Несколько дней после выписки Джин провела вместе с Роменом в Савиньи, у Ажидов^{487}, а потом села на небольшой самолет частной компании и отправилась отдохнуть в Маршаллтаун. В аэропорту Орли ее провожали свекор, Аки Леман, Сильвия и Ив Ажиды. Когда пришла пора прощаться, женщины разрыдались, а Ив громко смеялся. В это время в Савиньи Рене утешал Ромена, который тоже любил пустить слезу и сыграть на чужой жалости. Потеряв голову, он писал двоюродной сестре Дине, прося ее приехать и спасти ему жизнь — помочь убедить Лесли Бланш согласиться на развод.

Когда Гари снова был в Лос-Анджелесе, Одетта сообщила ему, что Лесли, вернувшись из путешествия в Турцию, решила несколько недель пожить в отремонтированной квартире в Савиньи. Кроме того, она потратила кучу денег, чтобы отомстить супругу за неверность, которую тот даже не пытался скрывать, — это уже стало предметом сплетен. Гари был в ярости и не нашел ничего лучше, чем отправить две телеграммы. Первую — Сильвии: «Оказывается, Лесли потратила во время моего отсутствия миллион, и это не считая тех денег, которые я выделяю ей еженедельно. Вместе с расходами на поездку в Турцию это составит два с половиной миллиона за год. Я так больше не могу». Вторая телеграмма была адресована самой Лесли: «Если бы моя мать была жива, вам пришлось бы объясниться»^{488}. Гари сообщил Лесли о своем желании придать их разрыву официальный характер, в обмен на это пообещал купить для нее квартиру в Париже. Лесли, согласившись жить отдельно, не хотела развода. Прежде чем вернуться в Лос-Анджелес, она успела посмотреть несколько домов. Рене и Сильвия показали ей один из домов с садом на Монмартре. Гари долго сомневался, приобрести ли его, а потом жалел, что не сделал этого. Поднимался вопрос и о доме в квартале Терн, но Ромен решил отказаться и от его покупки: цена, как ему казалось, была слишком высока для такого маленького домика, потом его невозможно перепродать, не потеряв на этом.

Лесли в обиде произнесла бестактную фразу: «Вы, евреи, не любите землю, природу». В письме от 31 мая Гари написал Рене: «Тогда я купил этой арийке билет [имеется в виду билет на самолет в Израиль. — М.А.], чтобы она сама убедилась!»^{489}