23

Роман Касев, признанный решением призывной комиссии от 26 марта 1936 года «годным к военной службе», 4 ноября того же года был призван в ряды французской армии в Салон-де-Прованс^{235}. Его предполагали зачислить в пехоту, но по его просьбе направили служить в военно-воздушные силы. В «Обещании на рассвете» Гари пишет, что на вокзал его провожала мать, которая взяла с собой французский флаг и размахивала им с криком: «Да здравствует Франция!» Конечно, поведение Мины редко походило на принятое среди «коренных французов», но вряд ли такая сцена имела место, а уж тем более могла закончиться общей дракой в поезде с криками «Долой армию! Предатели!» Гари, всегда остерегавшийся экстравагантных публичных выходок Мины, без сомнения, просил не провожать его на вокзал, тем более если мать намеревалась прихватить с собой французский триколор. Но этот вымышленный эпизод придает дополнительную остроту расставанию неразлучных и подтверждает силу любви, раздражения, а иногда и стыда, которые связывали писателя с матерью.

Гари утверждает, что в отличие от других призывников он должен был полтора месяца ждать в Салон-де-Прованс направления в летное училище в Аворе, право учиться в котором ему давало свидетельство об окончании Высших курсов военной подготовки № 3, выданное в октябре 1937 года. Из личного дела ясно, что решение направить его в центр подготовки офицеров резервного военно-воздушного батальона было принято 5 ноября 1938 года, на следующий день после зачисления в списки, а в училище Ромен действительно прибыл лишь 7 декабря, где его определили в батальон № 127 3-й бригады. Летное училище в Аворе находилось на пустыре под Буржем и располагало большим полигоном. По решению правительства за полугодичный срок здесь обучали летчиков-наблюдателей и пилотов — будущих молодых офицеров запаса. Роман Касев проходил курс молодого бойца на моделях, явно устаревших по сравнению с немецкими «Мессершмиттами-ПО». В комбинезоне из конской кожи, шлеме, перчатках и защитных очках, он управлял самолетами Potez 25, Potez 83 и Go?land Lo 20. Задача летчика-наблюдателя состояла в управлении самолетом, наблюдении и разведке территории. Поначалу Гари не давалась работа с магнитным компасом, который требовал особого обращения. Учили его и прыгать с парашютом.

Генерал Пети, который учился вместе с Гари, описывает его как замкнутого, стеснительного и молчаливого молодого человека.

Мине, обеспокоенной его полетами на самолете и прыжками с парашютом, он писал, что единственная задача летчика-наблюдателя — лежать на земле навзничь и прилежно смотреть за самолетами. Неизвестно, верила ли она ему.

Разумеется, все, кто шел в летное училище, больше всего на свете хотели примерить комбинезон пилота. Но на самолет полагался только один пилот, не больше двух бомбардировщиков, наблюдатель или штурман. Поэтому среди кандидатов проводился строгий отбор, и лишь каждый четвертый получал это престижное назначение. Гари тоже подал заявку на прохождение испытаний пилота, но провалился. За время обучения рядовой 2-го класса Роман Касев, с личным номером 2589, отлетал 250 часов в дневное и 25 часов в ночное время суток. В письме Кристель от 11 февраля 1939 года он напишет: «Я летаю весь день, а часто и ночью». По окончании обучения курсанты проходили итоговые испытания. Они состоялись в марте 1939 года. По словам генерала Пети, только Роман Касев и, «возможно», еще один стажер не получили офицерского звания по итогам этого экзамена. Его любовь к авиации осталась неразделенной, он был возмущен и оскорблен. Валяясь на койке в казарме, он думал, с каким отчаянием мать воспримет эту несправедливость.

Что же произошло? Неужели Роман Касев был столь посредствен в учебе, что провалился на экзамене, который практически все, кроме него, успешно сдали? По какой причине ему поставили столь низкие оценки? На самом деле, и это подтвердил ему лейтенант Жакар, Роман успешно прошел все испытания. Товарищ Гари по эскадрилье «Лотарингия» Робер Бимон и приятельница писателя Сильвия Ажид считают, что он не получил офицерского звания лишь по таким особым соображениям, как его недавняя натурализация и его еврейство, даже если он сам никогда о нем не говорил^{236}. В «Обещании на рассвете» Гари пишет: когда его отчаяние дошло до предела, к нему подошел один из товарищей и объяснил, что настоящая причина в том, что он лишь недавно стал гражданином Франции. Ромен понял: достоинства не так давно эмигрировавшего в страну еврея мало что значат в глазах военачальников, в тот день не давших ему повышения в звании, которое получили однокашники Гари.

По окончании летных курсов Роману Касеву было присвоено звание сержанта — самый низкий чин, хотя у него и был диплом. Ему дали отпуск^{237}, и он в подавленном состоянии поехал домой в Ниццу.

В личном деле Романа Касева содержится следующая информация: «Приказом от 27 марта 1939 года направлен в часть 29 марта 1939 года».

Принимая во внимание этот эпизод, следует учесть военный психоз весны 1939 года. Тридцатые годы прошли в атмосфере экономического и социального кризиса, под знаком воинствующего антисемитизма евреи представлялись злонамеренными, корыстными, агрессивными и рвущимися к власти зачинщиками войны, одновременно консервативными и мятежными. Огромное значение в обществе играли националистические группировки, такие как «Аксьон Франсез», «Патриотическая молодежь», «Огненные кресты» и французские националисты. В 1936 году все эти группировки были запрещены, но когда во главе правительства стал Леон Блюм, Ксавье Валла возмутился, что его «древней галло-романской страной управляет еврей».

Юдофобия не была занесена во Францию извне. Ее глашатаями стал целый ряд молодых талантливых писателей 30-х годов: Марсель Жуандо, Луи Фердинан Селин, Дрие Ларошель, Жан Жироду и др. Последний был назначен в комиссариат по информации и высказывался о необходимости ведения «сильного министерства по расовым вопросам». В книге «Полномочия» он пишет:

Нашу землю захватили. Захватили точно так же, как Римскую империю, — не военным путем, а постоянным притоком варваров, «любопытной и алчной когорты выходцев из Восточной Европы», «безжалостных первобытных рас».

Мы полностью согласны с Гитлером в том, что высшая форма политики непременно предполагает расовый подход, ведь этого придерживались и Кольбер, и Ришелье.

И ниже:

Сотни тысяч евреев-ашкенази из польских и румынских гетто <…> повсюду, где только ни проходят <…> несут с собой коррупцию, взяточничество <…> Орды <…> физически слабых, болезненных людей, которыми забиты наши больницы^{238}.

Дрие Ларошель сокрушался по поводу того, что страна пребывает в состоянии упадка, по поводу «ужасающей несостоятельности Франции», в которой, по его мнению, были исключительно евреи.

Луи Фердинан Селин в 1937 году в «Мелочах для истребления» давал такой совет:

Если вы на самом деле хотите избавиться от евреев, не надо ста тысяч способов, ста тысяч гримас: нужен расизм!.. Расизм, и не чуточный — так, сквозь зубы, а полный! Абсолютный! необратимый! как правильная пастеризация… Пусть сначала они все сдохнут, потом разберемся.

В 1938 году Пьер Гаксон так писал о Леоне Блюме: «Он воплощает все то, от чего у нас стынет кровь в жилах и идут мурашки по коже. Он — это зло. Он — это смерть».

Когда 7 ноября 1938 года семнадцатилетний польский еврей из Германии убил советника германского посольства Эрнста фон Рата, движение «Аксьон Франсез» бросило клич: «Никакой войны для евреев!»

Месяц спустя, 6 декабря 1938 года, министр иностранных дел Германии Риббентроп прибыл с визитом в Париж для подписания с Францией договора о ненападении. В тот же вечер во французском МИДе прошел «арийский ужин», на котором попросили не присутствовать министров еврейской национальности Жоржа Манделя и Жана Зе. Психоз только усугублял стереотипное мнение о евреях как о воинственной нации, которая якобы толкает Францию к реваншистской войне с Германией.

«Ну не объявлять же нам войну из-за ста тысяч польских евреев!»^{239} — заявил Людовик Зоретти журналисту пацифистской газеты «Редрессман» («Обновление»), А на противоположном, крайне правом фланге Даркье де Пельпуа сочинял листовки, заимствуя лозунги у фашистской пропаганды: «Это евреи хотят войны, потому что война — единственный для них способ избежать поражения и сохранить свою мечту о мировом господстве»^{240}.

Марсель Жуандо, со своей стороны, заявлял, что ему не будет покоя, «пока во Франции останется хоть один еврей, имеющий равные права с французами».

Через год гонения на евреев впервые будут узаконены, когда Совет министров в Виши 3 октября 1940 года утвердит первое положение о статусе евреев, согласно которому те лишались права служить в государственных учреждениях, а особенно в офицерском составе армии, как старшем, так и младшем. Это была уже не первая мера, которую вишистское правительство предпринимало против евреев. Ранее на натурализованных граждан Франции уже был наложен ряд ограничений. А положение о статусе обозначало критерии, позволявшие определить, кого следует считать евреем. Лозунг «Аксьон Франсез» «Франция — для французов!» был услышан.

Из отпуска после болезни Гари вернулся в Авор, где 10 мая 1939 года ему было выдано свидетельство об окончании курсов летчика-бомбардировщика в составе второй роты училища отделения пилотажа за номером 1977. Затем он получил приказ явиться в летное училище в Салон-де-Прованс, куда он назначался инструктором по самолетовождению. Без сомнения, у Романа Касева, одного-единственного провалившегося на выпускном экзамене, который успешно сдали все его товарищи, не раз срывали занятия. К базе в Салон-де-Прованс он был прикомандирован до конца августа 1939 года. Сначала ему пришлось выносить придирки старшин и сержантов, которым мало было дразнить его «…ным лейтенантом» (ведь лейтенантом он еще не стал), его окрестили еще и «парашником»^{241}. Но несколько недель спустя начальство заметило, что его навыки пулеметчика можно использовать по назначению, и Гари был назначен инструктором по стрельбе. За день до начала Второй мировой войны, 30 августа 1939 года, летное училище было эвакуировано в Бордо. Гари откомандировали на пункт № 106, в класс наблюдателей № 152, на базу в Бордо-Мериньяк.