Мир вдвоём

Труднее всего изучать наклонности, привычки, интересы человека, характерные для его повседневности. Я вошла в жизнь и быт Валентина Саввича так же, как и он в мою, без всякого переходного периода, без всякого испытательного срока. Пришла и сразу окунулась в повседневные заботы. Он ввёл меня хозяйкой в дом, где я уже не раз была гостьей. Но я ещё долго прикасалась к окружающим меня предметам и книгам как гость, как посетитель музея. Никак нельзя было абстрагироваться от ощущения контакта с чем-то необычным, высоким, недосягаемым.

Авторитет Пикуля, не только как писателя, но и человека витал надо мной неотступно. Думаю, что библиотекари лучше всего знают цену писателям. Почти каждый входящий в библиотеку читатель спрашивал «У последней черты» или что-нибудь, но только Пикуля. Приведу ещё один, на первый взгляд пустяковый, но очень характерный для понимания ситуации пример. Дворничиха нашего ЖЭРа, заботливая, отзывчивая на добро женщина Елена, которую Валентин Саввич никогда не обходил вниманием при встречах, передавая гостинцы её детям, с первых дней знакомства и по настоящее время называет меня не иначе как Савишна.

Коротко, просто и понятно — Савишна, значит жена Саввича…

Видимо, поэтому я никак не могла привыкнуть называть Валентина Саввича на ты и более полугода звала его по имени-отчеству. Он старался не акцентировать на этом внимание. Лишь изредка говорил:

— Знаешь, мне было бы приятней, если бы ты меня называла Валей или Валечкой.

Но я нашла своё — более нежное — и стала, сначала с робостью, которая, впрочем, быстро исчезла, называть его Валюшка.

Отдохнув в то время, когда я была на работе, он в эмоциональном порыве строил планы нашей будущей совместной жизни, забыв, что перед ним сидит «нормальный» человек. И хотя у меня от недосыпания и стрессовых перегрузок слипались глаза, я хорошо запомнила его предупреждение:

— Чтобы в дальнейшем не было обид и претензий, давай договоримся обо всём сразу. Жизнь будет совсем не легкая, ибо надо осуществить все задуманные планы, а они обширны. Предстоит большая и серьёзная работа. Мне нужна не просто жена, а если, можно так выразиться, литературная жена. Да, жена писателя, литератора — это профессия, и довольно сложная. Мне нужен секретарь, референт, помощник и друг, который бы меня понимал, разделял мои взгляды и был всегда рядом. Так что всякие разъезды по курортам и заграницам — исключены. Понимаю, что приятно посмотреть мир, но не расстраивайся — я заменю тебе весь мир!

Прозвучавшее в конце ассоциировалось с обещанием подарить Луну с неба. Но вся последующая жизнь подтвердила, что он выполнил это фантастическое обещание…

После работы за ужином в холле, где мы вместе читали, размышляли, мечтали и спорили о литературе, я рассказывала Валентину о событиях прошедшего дня, поступивших новинках, а он уводил меня в самые заветные кладовые своей неиссякаемой памяти. Доступно и ненавязчиво, на примерах человеческих судеб рисовал он мне наше прошлое, подкрепляя рассказанное воспоминаниями очевидцев и документальными произведениями писателей.

Рассказы Пикуля о революции, о штурме Зимнего, о Ленине, да и о современных политических вождях никак не укладывались в моё тогдашнее, как теперь понимаю, деформированное политзанятиями сознание. Речи его казались криминальными. Но это были не просто речи: на любое моё недоумение Валентин Саввич реагировал моментально — тут же выхватывал с полки книгу и документами подтверждал высказанную им мысль.

Чтобы «исправить моё мировоззрение», он подсказывал, что необходимо почитать в первую очередь. Несмотря на обоюдные, по-моему, опасения, нам оказалось совсем не скучно вдвоём. Даже наоборот, что меня очень радовало, поскольку для Пикуля дом с любимыми библиотекой и картотеками был его Вселенной, а домашний уют и очаг — Отечеством.

Каким он будет в дальнейшем? Я понимала, что теперь это в значительной степени зависит от меня. Как понимала и то, что воплотить в реальность все свои благие намерения будет совсем нелегко.

Надо было быстрее узнать характер и привычки со всеми их плюсами и минусами и, отбросив попытки перекраивать «под себя», суметь наладить нарождающуюся семейную жизнь, проявив внимание и терпимость ко всем слабостям и «странностям». Ведь жена писателя должна постоянно помнить, что когда её муж вроде бы бесцельно смотрит в окно — он работает.

Бывают в жизни такие мгновения, которые врезаются в память на всю жизнь. Об одном из таких и хочу рассказать.

Откровенно признаюсь, что мне было трудно привыкать к новой и ещё совсем неопределенной жизни. На работе кроме ближайшего окружения никто не знал о сделанном мне Пикулем предложении. Муж дал согласие на развод, но юридически я была ещё замужем. С Валентином Саввичем оговорили, что официальное оформление нашего брака совершим после того, как исполнится год со смерти Вероники Феликсовны.

Но жизнь и работа продолжались…

В мои обязанности входила организация встреч с творческой интеллигенцией города: писателями, поэтами, художниками, композиторами, режиссёрами. Ничего не подозревая о наших взаимоотношениях с Пикулем, в апреле начальник Рижского окружного дома офицеров подполковник Александр Митрофанович Прядко попросил меня организовать творческую встречу Валентина Саввича с офицерами штаба и политуправления.

Желание встретиться с писателем было и раньше, но на каждое моё приглашение Пикуль отвечал отказом. И вот однажды я его всё-таки уговорила.

Встреча проходила в лекционном зале политуправления. К назначенному часу к дому подъехала машина, и мы, захватив с собой необходимые атрибуты, чтобы оформить книжную выставку, поехали.

Встреча длилась уже около трёх часов, но никто не собирался уходить. Записки и устные вопросы сыпались один за другим, а Валентин Саввич был, как говорится, в ударе. Именно здесь я впервые ощутила на себе могущественное воздействие его прекрасных ораторских данных. Он обладал удивительным даром магически влиять на людей, заставляя всех внимательно слушать себя, находить в каждом собеседнике обоюдоинтересные точки соприкосновения.

Полностью подчинив себе аудиторию, как артист, отвечал он на вопросы любого содержания, не сглаживая и не обходя острых углов, тонко чувствуя накал страстей и сохраняя уважение к оппонентам.

Когда встреча закончилась, заместитель начальника политуправления генерал-майор Николай Андреевич Моисеев попросил Валентина Саввича пройти на второй этаж в кабинет полковника Трушина. Поднявшись вместе со всеми, Валентин Пикуль увидел накрытый праздничный стол.

Отвечая на приглашение, Валентин Саввич сказал:

— Я пришёл сюда не один и поэтому, извините, один за стол не сяду. Там, внизу, меня ожидает заведующая библиотекой — Антонина Ильинична, и я прошу пригласить её сюда.

Присутствующие, как потом рассказывал мне Пикуль, переглянулись, ибо я была для них «посторонним элементом», но, ничего не сказав, послали за мной.

А я в это время всеми правдами и неправдами «отбивалась» от забот офицера, которому было поручено сообщить мне, что я «свободна», и отправить на машине домой.

Домой… А как я скажу, где теперь мой дом? И я умышленно неимоверно медленно укладывала книги, поджидая возвращения Валентина.

Неожиданно бегом по лестнице спустился полковник-инструктор политуправления и пригласил меня следовать за ним. Я поднялась в кабинет и увидела такую картину: за накрытым столом вместе с Пикулем сидели три генерала и два полковника. Мне не хотелось нарушать их мужскую компанию, но Валентин Саввич настоял, и я присела за стол.

Первый тост провозгласили офицеры. Как водится, за знакомство со знаменитым писателем и приятную встречу, которая, по их мнению, была очень содержательной и интересной.

Затем слово попросил Пикуль.

— Мы с Антониной Ильиничной решили пожениться. Об этом я говорю во всеуслышание и официально впервые. С этого момента считайте её моей женой и относитесь к ней так же, как ко мне. Предлагаю выпить за наше счастье. Со своей стороны сделаю всё, чтобы она была счастлива. Заявляю об этом как писатель и как мужчина.

Наступила долгая пауза… Только тамада не растерялся — быстро вновь наполнил стопки и произнес тост. Суть его сводилась к тому, что я — самая умная, красивая, талантливая… в общем — самая-самая… Говорил эти слова человек, с которым мне многократно приходилось сталкиваться в библиотеке, но никогда я не слышала в свой адрес ничего подобного. И вот только тогда, когда меня рядом с собой посадил Пикуль, только тогда я впервые… обратила внимание на быструю реакцию политработников, на их умение перевоплощаться, как того требует ситуация, в долю секунды. Итак, я — жена Пикуля…

Подходил к концу первый месяц нашей совместной жизни.

Неожиданно нам пришлось расстаться, и надолго. На целых 12 дней.

Ещё до моего прихода в его дом Валентин обещал посетить Калининград, чтобы встретиться там с Авраамовыми. С теми самыми, которым на своём ещё только начатом сентиментальном романе «Три возраста Окини-сан» сделал им посвящение. Я чувствовала, в Калининграде он скучал. Скучал по дому, хотя программа пребывания его была весьма насыщена. Валентин Саввич отметил с друзьями первомайские праздники, посетил Калининградское областное издательство, где встретился с директором — Сергеем Терентьевичем Кармановым и редактором своих книг Галиной Николаевной Пащинской.

Вместе с Авраамовыми он был принят командованием дважды краснознаменного Балтийского флота. Его ознакомили с базой военных кораблей и во всей красе показали достопримечательности Балтийска — старинного города, известного в истории под названием Пиллау. Там Пикулю в музее на память подарили немецкую каску, доставив тем немалую радость: ведь он очень уважительно относился к такого рода сувенирам — живым свидетелям истории.

Но самое главное, самое сильное впечатление у Валентина осталось от присутствия на морском параде в честь Дня Победы над фашистской Германией. 11 мая на самолёте Валентин вернулся в Ригу. Только переступив порог и успев закрыть дверь, прямо на полу Валентин начал распаковывать подарки. Для меня — красивые янтарные бусы.

— А эти подарки напомнят лишний раз о том, что я всё время пребывания думал о тебе и нашей совместной жизни, — сказал Валентин Саввич, протягивая мне изумительной росписи маленький чайник для заварки и прекрасные тарелки, искусно сработанные под старину нашими мастерами.

В один из весенних дней Пикуль познакомил меня с живущими в нашем подъезде Салеевыми — Николаем Петровичем, главным редактором газеты «Советская Латвия», и его душевной супругой Людмилой Алексеевной. Они пригласили нас в гости.

— Мне хочется, чтобы ты им понравилась, — волновался Пикуль. — Ведь ты теперь — моя визитная карточка. Поедем, купим красивое платье, у меня осталось несколько чеков.

В магазине он с особой тщательностью помогал выбирать платье, чего не было впоследствии. После долгих примерок выбрали бархатное цвета бордо с оригинальным орнаментом. О себе не говорю, скажу о Пикуле: он был доволен.

— Ты — как маркиза, — сказал он тогда и долго ещё называл меня этим красивым словом, пока не заменил его на более близкое и родное: дочка…

Собираемся в гости.

— Веди себя естественно, — инструктирует Пикуль, хотя по всему видно, что волнуется он никак не меньше меня.

Спустились на второй этаж. Встретила нас Людмила Алексеевна радушно и приветливо.

И когда разговор зашел о нас и наших взаимоотношениях, Людмила Алексеевна убеждённо произнесла:

— Валентин Саввич, мёртвым ничем не поможешь, а живым надо жить…

Пикуль давно и тесно общался с Николаем Петровичем и Людмилой Алексеевной. По их просьбе он давал для прочтения рукописи только что написанных произведений. По разрешению Пикуля с рукописями знакомились и бывшие руководители Латвии. Кое-что Салеев публиковал в своей газете, особенно ему нравились миниатюры — небольшие по объёму, но вполне законченные произведения.

Если дома разговоры больше вращались вокруг книг, то во время прогулок Пикуль часто заводил речь об архитектуре, жадными глазами выхватывая старинные здания.

Навсегда врезались в память его слова:

— История жизни домов не менее интересна, чем исторические судьбы людей. Мне очень хочется написать книгу, в которой бы прослеживалась от рождения и по настоящее время многообразная жизнь домов и их обитателей. Интересно, счастливы ли люди, живущие в красивых домах?

И как не раз бывало, Валентин задумывался на некоторое время. Я не задавала ему вопросов: почему? Потом неожиданно произносил какое-то, видимо, ключевое слово или короткую фразу и настоятельно просил:

— Запомни. Обязательно запомни, чтобы я не потерял. Повторишь мне дома…

Дисциплинированно твердила про себя иногда совершенно отвлеченную фразу, чтобы неискаженной донести её до дома. Я уже знала, что по приходе домой, ещё не раздевшись, Пикуль бросится к столу, и мысль, зашифрованная в короткой фразе, за несколько минут превратится в рукописную страницу.

Но это были всего лишь эпизоды, хотя частые, но все же эпизоды.

По всему чувствовалось, что по-настоящему, по-пикулевски он не работает.

День за днём я подбирала и приносила ему поступающие в библиотеку новинки документальной литературы по разным отраслям знаний, пытаясь выяснить, что его заинтересует, к чему тянется его душа. Но книги, приносимые мною, просматривались писателем, пролистывались и возвращались обратно…

Чувствовалось, что дневное время для Пикуля было нерабочим. Дома телефонные звонки, стуки в дверь, на которые он никогда не отвечал, так или иначе отвлекали: он не мог сосредоточиться. Он бесцельно слонялся по улицам, заходил к друзьям, ко мне на работу. Но… его писательская душа страдала. Необходимо было помочь Пикулю вернуться к привычному распорядку жизни.

Теперь я умышленно затягивала наши вечерние посиделки до глубокой ночи, а утром тихо уходила на работу, стараясь не потревожить его сон. На столе оставляла записку. Вскоре я тоже получила послание от засидевшегося над рукописью до раннего утра Валентина.

Так возникла домашняя или «ночная почта», на материалы которой я буду не раз ссылаться.

Сотни листков, собранных и сохранённых мною, это своеобразный дневник, написанный Пикулем, где я проставляла только даты. Они свидетели его успехов и побед, неудач и разочарований. В них — не воспоминания, а сиюминутные впечатления каждогодня, точнее, каждой ночи…