Глава 23 ЖЕНСКИЙ ЛАГЕРЬ

Глава 23

ЖЕНСКИЙ ЛАГЕРЬ

После того как я провел в Карабаше несколько месяцев, медицинская комиссия подвергла обследованию всех без исключения обитателей лагеря. Осмотры проводились в течение двух недель с целью перенаправить часть осужденных в другие лагеря, расположенные по соседству. Фамилии подлежащих осмотру старались называть в алфавитном порядке, но и здесь, в Карабаше, как обычно, все было организовано настолько плохо, что несколько тысяч бездельников, под разными предлогами уклонявшихся от работ, не попали в колонны и, соответственно, так и не были осмотрены. Научившиеся увиливать от работ здесь, в Карабаше, они совсем не горели желанием отправляться куда-то в другое место.

Осмотр проводили четыре врача, все были женщинами среднего возраста. Они выполняли свои обязанности очень формально, иначе, я думаю, процедура заняла бы у них несколько месяцев. Отстояв очередь, я попал к одной из женщин, которая разговаривала со мной очень любезно.

— Вы немецкий военнопленный? — спросила она.

Когда я ответил утвердительно, она мне заявила:

— Очень хорошо, как раз такой человек нужен мне в мой лагерь Кокс. Вы не должны беспокоиться, условия жизни там гораздо лучше, чем здесь.

Через четыре дня партия для отправки в Кокс была отобрана. Со сборами проблем не было: у меня было немного личных вещей, поэтому я всегда был готов к срочному переезду. Помимо того, что было уже надето на мне, мои запасы состояли из двух кусков материи на портянки и одной старой порванной рубашки.

Во второй половине дня мы вышли за территорию лагеря и начали путь к очередному новому дому. Под ногами текли целые реки, образовавшиеся после таяния снега, достигавшие по полкилометра в ширину, глубиной примерно тридцать сантиметров. В таком потоке я потерял подошвы ботинок, после чего снял и то, что осталось от обуви, добавив это к остальным своим пожиткам. Остаток пути я проделал в каком-то подобии обуви, которую сам сделал из старых покрышек от немецкого мотоцикла.

Дорога шла по степи, мимо нескольких других лагерей и колхозов, где должны были трудиться осужденные. С наступлением темноты температура упала, мои насквозь промокшие за день ноги стало подмораживать. Охрана была настроена очень дружелюбно. От них я узнал, что там, куда мы направляемся, находится много немецких военнопленных. Охранники подшучивали надо мной за то, что я продолжал идти впереди колонны, несмотря на никуда не годную обувь. Так разношерстная толпа в составе примерно трехсот человек продолжала брести в темноте, развлекая друг друга разговорами. Рано утром мы пришли к лагерю Кокс. Там нам выдали по миске горячего супа, хлеб и кашу. К нам вышел комендант лагеря, который объявил, что всем нам дадут два дня отдыха, во время которых каждого осмотрит доктор.

Первый день я провел наслаждаясь теплом помещения, лежа в бараке на соломе. На второй день меня вновь осмотрела та же женщина-врач, которая приезжала в Карабаш. Ходили слухи, что она уделяет особое внимание больным и ослабевшим заключенным. Вместе еще с шестнадцатью осужденными меня отправили в так называемый Южный лагерь, куда обычно направляли всех тех, кто страдал истощением. Там мы не работали и по указанию доктора всех нас обеспечили хорошим питанием и выдали новую одежду. Режим соблюдали неукоснительно: раз в неделю — баня, регулярное питание и обязательный дневной сон ежедневно с часу до трех. Тем, кто особенно ослабел, было запрещено курение. Каждую неделю нас взвешивали, и ничто так не радовало доктора, как новость о том, что нам удалось нарастить на себе немного мяса. «Вы оправдали мое доверие», — довольно говорила женщина в таких случаях. Под ее наблюдением за четыре месяца мне удалось увеличить свой вес с 51 до 64 килограммов. Я никогда не переставал удивляться тому, что эта женщина оказалась способна применять свою систему восстановления людей в подобном месте.

В последние два месяца пребывания на этом месте я начал томиться от безделья, и мне разрешили поискать работу у охранников и их семей. Они с удовольствием согласились, но прежде, чем я приступил к работе, врач лично переговорила с моими работодателями и предупредила их, что если они не будут хорошо меня кормить, то она заберет меня обратно. Здесь все уважали и немного побаивались нашего доктора. Ей подчинялись офицеры-медики в пяти лагерях, и везде ее приказы исполнялись тщательно и беспрекословно. Мало нашлось бы людей, которые сумели бы сделать так много даже для своих близких, как эта добросердечная женщина сделала для нас, затерявшихся в степях изгоев общества.

Моя работа для охранников заключалась в основном в строительстве небольших домиков из глины и соломы. Сначала я готовил смесь глины с водой, а потом добавлял туда нарезанную солому. Полученный материал нужно было как следует размять сначала ногами, а потом и руками. Приготовив нужную смесь, я лепил из нее кирпичи, которые сушил на солнце в течение примерно недели. Строительство стен здания занимало всего два-три дня. Вместо известкового раствора использовалась та же глина. Конструкция крыши тоже была очень простой: со стен крест-накрест перекидывались деревянные балки, поверх которых укладывались циновки из плетеной ивы. Сверху я укладывал примерно 20 сантиметров земли, а саму крышу делал все из той же смеси глины с соломой. Пол в таких домиках был земляной, я укреплял его, мешая землю с навозом и водой. Таким примитивным способом были построены почти все дома в нашем лагере. В таких строениях находили убежище не только люди, но и многочисленные паразиты, особенно клопы, которые буквально благоденствовали в этой среде.

Я строил здания, одно за другим, получая в качестве вознаграждения хорошую пищу и табак. Моя работа всем нравилась, и, чтобы ускорить темп строительства, мне в помощь назначили двух других осужденных, одного немца и одного русского. По местным меркам, я достиг уровня настоящего мастера.

Одним из тех, кто не был в восторге от моих успехов на поприще строительства, был старший барака выздоравливающих. Он всегда сердито хмурился, если кого-то брали на работы, и очень ругал нас, когда мы уходили на строительную площадку. К счастью, в его сопротивлении не было ничего серьезного. Обычно он сразу же успокаивался, получив от меня очередную толику табака. Этому человеку было примерно 65 лет, и он находился в лагере по причине преклонного возраста, а не по болезни. Но несмотря на то, что по причине возраста он не ходил на работы, он уделял большое внимание тому, чтобы казаться моложе и крепче, чем был на самом деле. Он обожал петь глубоким басом и постоянно подкручивал свои длинные и пышные усы, предмет его особой гордости. Нашего старшего часто навещала под надуманными предлогами женщина, отвечавшая за прачечную в Коксе. Она привозила либо его личные выстиранные вещи, либо что-то из общего белья. По случаям приезда женщины парочка уединялась на довольно долгое время в маленькой кухоньке, а мы, более молодые, в том числе и я, о чем со стыдом вынужден признаться, обычно в таких случаях слонялись поблизости и откровенно наблюдали за ними в окно.

Другими интересными, хотя и не таким безобидными сценами, которые мне пришлось наблюдать, были все те же бои на ножах среди местных уголовников. Эти люди, хотя и прибывали в лагерь с рабочими командами, никогда не утруждали себя работой. Часто во время работы я видел, как они ссорились и жестоко дрались между собой. Еду здесь распределяли по обычной лагерной системе, в зависимости от выполненной работы, но уголовники, которые, как обычно, отлынивали от труда, тем не менее постоянно требовали для себя львиную долю. Если бригадир рабочей команды не ставил напротив имени уголовника высокую цифру выработки, то рано или поздно его обязательно убивали ударом ножа. Иногда это происходило среди бела дня, прямо на рабочем месте. Как обычно, приговор исполняли молодые уголовники, проигравшие партию в карты.

Однажды, когда я заканчивал крышу очередного дома, мимо меня проходили комендант лагеря и врач, совершавшие обход территории. Они подозвали меня к себе.

— Как думаешь, ты смог бы построить помещение под склад в лагере Кокс? — обратился ко мне комендант.

— Конечно, — ответил я, — но для этого мне будет недостаточно всего двух помощников.

— Сколько же человек тебе понадобится?

— Примерно восемь—десять.

— Пусть он возьмет в бригаду несколько моих пациентов из Южного лагеря, — предложила доктор. — Я уверена, что на него можно положиться и он хорошо позаботится о них. Пусть сам выбирает себе рабочих.

Так и было решено. Вечером мы с помощниками вернулись в лагерь, и, помывшись и поужинав, я стал выкликать добровольцев. Люди не проявляли к работе особого энтузиазма, пока я не упомянул, что работать придется в Коксе. После этого проблемы с волонтерами не стало, и я отобрал в свою бригаду семерых немцев, двух венгров и одного азербайджанца.

Территория лагеря Кокс была отделена от остальных лагерей, потому что заключенными здесь были женщины. Немногочисленными мужчинами, помимо представителей администрации, были директор магазина, парикмахер, водители грузовиков и тракторов, а также несколько стариков-цыган. Всего, как я помню, на примерно семьсот женщин там приходилось около пятидесяти мужчин. Было очень любопытно наблюдать за тем, как женщины в лагере ухаживают за мужчиной в надежде найти для себя постоянную пару. Если женщинам приходилось бороться за одного и того же представителя мужского рода, они отстаивали свои права в жестоких драках, нанося друг другу побои, царапины и укусы, выдирая у соперницы клоки волос. Они вели себя как дикие кошки. Для женщины в том лагере считалось большой удачей завести себе постоянного партнера. Мало того, что им приходилось стараться быть привлекательными для того, чтобы завоевать его. Они должны были быть достаточно жесткими и постоянно быть готовыми отстаивать свои права на мужчину. Мужчины вели себя как пресыщенные щеголи при королевском дворе или как султаны, в распоряжении которых был целый гарем, откуда всегда можно было вызвать себе любую женщину. Днем они выбирали себе женщин по вкусу, а вечером назначали им свидания после работы. Самые пылкие, не дожидаясь рабочего дня, посвящали выбору и утренние часы, делая свой выбор прямо в бараках или в других скрытых местах, куда не заходили комендант и охрана.

Из-за взаимоотношений «мужчина-женщина» иногда даже вспыхивали мятежи. Дамы отказывались выходить на работы, а на все попытки выманить их из бараков угрозами или обещаниями отвечали криками: «Нет мужчин — нет работы!» Через какое-то время администрация нашла способ, как избежать таких волнений. Была введена новая система, согласно которой женщинам разрешалось работать без присмотра охранников. Как и раньше, им приходилось либо трудиться, либо голодать, но новое послабление в режиме давало им возможность найти себе мужчину и удовлетворить свои потребности в перерывах между дневными сменами.

Позднее в лагерь Кокс были переведены примерно сто пятьдесят мужчин. Их хорошо кормили, чтобы поддерживать нормальную физическую форму, и теперь уже для большинства женщин отпала необходимость придерживаться вынужденного целомудрия. Вечером представителей обоих полов загоняли в бараки, но те из женщин, которым все еще приходилось работать под надзором охраны, и все мужчины, которых не коснулось послабление режима охраны на работах, заключили молчаливый союз с администрацией. В любое время примерно треть из тех, кто должен был находиться на работах, можно было обнаружить в близлежащих канавах или в кустах.

Естественно, в результате этого население лагеря начало быстро расти. Разразился настоящий демографический бум, хотя и не такой резкий, как могло бы быть, поскольку росту детского населения совсем не способствовали плохое питание матерей и многочисленные случаи венерических заболеваний. Пришлось вносить дополнение в положение о заключенных-женщинах: матерям малышей было разрешено проводить со своими детьми по два месяца после их появления на свет. Затем женщину возвращали на работы, а дитя оставалось там, где появилось на свет, и становилось собственностью государства. Когда у женщины заканчивался срок заключения, ей не разрешали забирать с собой ребенка. Я часто размышлял над тем, кем же, в конце концов, становились эти продукты пенитенциарной системы, лишенные родительской заботы и любви, какие мужчины и женщины вырастали из них.

Однажды наступил радостный день, и по всему лагерю объявили указ, по которому всем женщинам, имевшим на воле не менее трех детей и либо успевшим родить ребенка в лагере, либо ожидавшим вскоре его появления на свет, объявлялась амнистия, им не нужно будет досиживать оставшийся срок заключения. Это была великолепная награда для приверженцев более свободной морали (или, я бы сказал, большой стимул для повышения рождаемости во славу Союза Советских Социалистических Республик), которая заставила отринуть последние рамки стыдливости даже у тех, у кого они еще сохранились. На какое-то время Кокс стал местом всеобщей вседозволенности. Страстно желая забеременеть, заключенные женщины пускались в такие оргии, которым позавидовали бы даже в Древнем Вавилоне. Увы, никому это не принесло пользы! Как известно, все правительства непостоянны. Их политика подобна приливам и отливам. Так же быстро, как данный указ был введен, он был отменен, и целые толпы матерей и беременных женщин, с нетерпением ждавших отправки домой, загнали обратно в лагерь, а оттуда — на работы! Всех постигло жестокое разочарование, в особенности тех, чьи фигуры росли вширь как на дрожжах. Их бесформенные тела обреченно брели на работы и с работ, осыпая проклятиями мужчин в Кремле, а заодно и мужчин Кокса. Но на их неудовольствие и претензии никто не обращал внимания: все равно они должны были отрабатывать полную смену.

Место, выделенное под наш склад, было расположено как раз напротив женского барака. Я пошел осмотреть его и вступил в длинную беседу с директором магазина, владения которого располагались как раз по соседству и который и должен был впоследствии воспользоваться плодами нашего труда. Это был еврей, уже успевший отсидеть восемь лет из десяти, определенных ему по политической 58-й статье. Севший за неосторожное замечание, сделанное в разговоре в нетрезвом виде, он тем не менее сумел сохранить тягу к жизни и даже найти свою нишу, став главным снабженцем в лагере Кокс. Его работа не предполагала прибыли, но, когда имеешь дело с товаром, определенное количество этого товара обычно имеет свойство прилипать к пальцам.

Ничего не запрашивая взамен, он сумел обеспечить мне и моим рабочим прекрасный продовольственный паек и солидную прибавку к нему табаком. Власти совершенно не трогали этого человека, и он работал на самого себя, при этом успевая помогать еще своей подруге, работавшей поваром в женской столовой, которая обожала его. Женщина была молодой и привлекательной, моему собеседнику было больше пятидесяти лет, хотя он и выглядел моложе. Вместе они были похожи на семейную пару, которая держит сельский магазин где-нибудь в тысячах километров от лагерей, где держали и насильственно заставляли работать заключенных.

Работу над зданием склада мы начали с того, что произвели обмер территории и выкопали котлован под фундамент глубиной около двух метров. Предполагалось, что в здании будет еще и подвал, а в нем — ледник примерно два метра в диаметре. Я как раз обкладывал досками место под ледник, а остальные копали котлован, когда к нам подъехала телега, запряженная лошадью, в которой сидели две женщины. Я не видел их, потому что находился ниже уровня земли, но услышал, как одна из них спросила меня. Она направилась в подвальное помещение, которое пусть еще и не было закончено, но уже было скрыто глубоко под землей, и с земли туда невозможно было заглянуть. Женщина спрыгнула ко мне и, игриво шлепнув меня рукой по спине, спросила, можно ли ей будет взять немного глиняной смеси, которую мы использовали вместо цемента.

Я обернулся и обнаружил, что на меня кокетливо смотрит симпатичная семнадцатилетняя девушка-цыганка небольшого роста.

— Вы можете взять отсюда все, что захотите, — сказал я ей, глядя в глаза.

— Все? — переспросила она. — Ну тогда...

Не тратя времени на раздумья, я тут же воспользовался тем, что подвал был полностью скрыт от посторонних взглядов. После этого я попросил девушку побыть со мной, но она, извинившись, сказала, что должна идти.

— Мне нужно помочь подруге загрузить телегу.

— Тогда скажи мне сначала, как тебя зовут.

— Лида, — ответила цыганка. — Не бойся, я скоро вернусь.

Она выбралась наружу и без всякого смущения рассказала подруге о том, что произошло. Через час телега с грохотом поехала прочь, но уже без Лиды, которая спрыгнула обратно ко мне. На этот раз мы построили что-то вроде спальни из досок, и я успел узнать, насколько страстным народом были цыгане. Телега приехала обратно как-то слишком быстро, и мы неохотно вернулись каждый к своей работе.

На следующее утро я преодолел два километра, отделявшие наше новое рабочее место от Южного лагеря, гораздо быстрее, чем обычно, под град завистливых шуток моих товарищей. Несмотря на то что мы работали совсем рядом с женским бараком, у нас был недвусмысленный приказ не приближаться к нему в рабочие часы. Наверное, начальство справедливо подозревало, что в противном случае, пользуясь женским гостеприимством, мы станем проводить там больше времени, чем на работе. Оптимальным способом обойти инструкции было время обеденного перерыва, когда можно было войти в барак с лопатой или другим инструментом на плечах, делая вид, что мы торопимся сделать что-то внутри. Уловки Купидона, которые многие из нас почти забыли, вновь вспомнились в темных углах женского барака. Моя пылкая подруга Лида уже заняла выжидательную позицию рядом с оградой, и не успел я войти в лагерь и самому начать ее поиски, как она уже сидела на краю котлована и рассматривала, как я тружусь внизу. Ее темные волосы прикрывали глаза, и несмотря на то, что девушка была не очень чистой, она притягивала к себе как магнит. Я помог ей спуститься вниз и поздоровался с ней, как мог, тепло.

В тот день мы в последний раз встречались в моем подвале, который, в конце концов, строился не для любовных игр и был мало к ним приспособлен. И что было еще важнее: нас в любой момент могли там застать на месте преступления. На следующий день мы встретились с девушкой в бараке, в котором жили только цыгане. Пока мы были вместе, нас охраняла подруга Лиды.

Но все это счастье длилось только десять дней. Тогда я очень переживал, что наше совместно проведенное время было так кратко, но сейчас, вспоминая о нем, могу сказать лишь то, что это пошло только на пользу для моего здоровья. Лиду отправили с рабочей партией в соседний колхоз, расположенный в семи километрах от лагеря, и пламя нашей огромной любви все еще продолжало долетать до меня в серии пылких писем, доставленных мне водителями грузовиков.

Несмотря на мое горе, мне буквально отовсюду посыпались предложения утешения. В том больном обществе многие мне просто напрямую предлагали свои услуги вместо Лиды, и довольно скоро я оказался в объятиях сменившей ее блондинки-еврейки, потом другой цыганки, а потом и девушки-немки. Я очень сожалею о том, что вел себя таким образом, но думаю, что на моем месте мало кто вел бы себя по-иному. Обычно у благополучных людей есть много способов доставить себе удовольствие. Бедные же крестьяне и изгои, как мы, вынуждены искать утешения в телесных ласках.

Девушка-еврейка работала помощницей лагерного парикмахера. Как-то я спросил ее в шутку, не хочет ли она как-нибудь попробовать побрить меня бесплатно.

— Конечно, — ответила девушка, — но нам придется заняться этим в обеденный перерыв, когда моего шефа не будет на месте. Я зайду за тобой.

С того дня парикмахерская стала местом наших свиданий. Она находилась в том же блоке, что и магазин, неподалеку от места, где мы трудились. В полдень повар, как обычно, приносил нам суп, кашу и рыбу. Мы как раз ели, когда пришла Люба (так звали еврейку) и громко позвала меня идти бриться. Под общий смех я быстро проглотил остатки еды и отправился за девушкой. А еще через минуту вся моя бригада разбрелась по женским баракам.

Как-то получилось так, что за все время нашей встречи с Любой мы так и не нашли времени для бритья. Мы решили отложить его на следующий день, и я поспешил прочь, потому что вот-вот должен был вернуться ее начальник. У нас установилась традиция по возвращении с перерыва рассказывать товарищам о том, что с нами произошло за это время. Мы выслушивали друг от друга хвастливые рассказы очередного казановы, но в тот день мне не пришлось ни о чем рассказывать товарищам: все еще не тронутая моя пышная борода говорила сама за себя.

Иногда грустная проза жизни снова давала о себе знать. В летнее время длинная сухая трава в степи часто загоралась, и через какой-то час огонь полыхал уже на нескольких десятках километров, угрожая уничтожить все и вся. Для того чтобы справиться с пожаром, мужчин и женщин-заключенных отправляли копать канавы, чтобы остановить этот пылающий ад. Из-за опасения побегов к таким работам допускались лишь некоторые категории заключенных: ссыльные, лица, имевшие срок не более пяти лет, а также мужчины с приговором не более десяти лет, не имевшие замечаний. Пока длинная толпа принудительно обращенных в пожарных зеков брела навстречу пылающему горизонту, старые лагерники бросали за колючую проволоку испуганные взгляды.

Однажды мне пришлось стать свидетелем, как колонну женщин, возвращавшихся вечером с работы на полях, остановили у входа в лагерь, развернули и отправили на борьбу с пожарами, которые полыхали уже примерно в шести километрах. С полудня им не пришлось ничего съесть, и вряд ли кто-то испытывал хоть малейшее желание куда-то идти, но охрана не теряла даром слов. Ударами и угрозами женщин, как овец, повели на борьбу с возгоранием, и они вернулись в лагерь не раньше полуночи. Рано утром все, как обычно, отправились работать в поля.

В целом мне не приходится жаловаться на жизнь в женском лагере. У Боккаччо монастырский садовник сумел воспользоваться всеми преимуществами единственного мужчины в женском обществе, пусть даже в монашеском. Что касается меня, то, будучи узником, я бы все-таки предпочел монастырю женский лагерь.