[Интервью газете «Гудок»]

[Интервью газете «Гудок»]

— Первым делом хочу поздравить вас, Василий Владимирович, с праздником Победы. Какие мысли и чувства испытываете вы в этот день?

— Тяжело ворошить пережитое. Одно дело — вспоминать, как сам воевал, как бывал в ситуациях не слаще тех, что выпадали на долю героев моих повестей. Это еще куда ни шло. Но память увязала в один узелок все — и то, что было со мной, и то, что сталось с моими товарищами по Саратовскому пехотному училищу. Все мы — восемьдесят скороиспеченных командиров — в сорок третьем попали на один фронт, в одну — 252-ю — дивизию. Я до сих пор еще страшусь принять за правду то, что все они, кроме двоих — Володи Левчука (он сейчас живет и работает в Саратове, инвалид второй группы) да вот меня, все они остались лежать на перепаханных снарядами полях, на склонах высот, командиры взводов и рот, мои ровесники и однополчане. Тяжело ворошить пережитое. Вспоминать, как я воевал, для меня все равно, что искать себя среди погибших.

— Когда читаешь ваши повести, невольно задаешься вопросом: в какой мере ваш личный опыт нашел воплощение в творчестве?

— В принципе я против использования личного опыта в творчестве. Так недолго утонуть в деталях, мелочах, растворить сюжет в частностях войны. Можно с фотографической достоверностью выписать все события боя, но так и не постичь правды войны. Надо взять десять таких вот боев и сочинить один бой для книги — тогда это будет правда. Хорошо сказал на сей счет Хемингуэй: творчество подобно айсбергу: шесть седьмых — в воде, остальное — для обозрения. Только в повести «Мертвым не больно» я позволил себе взять немного из того, что испытал на войне сам. В сорок четвертом, у Кировограда мы попали под танковую атаку, я был тяжело ранен, меня, как и героя повести, укрыли от смерти в маленькой украинской хатке… Целиком же полагаться на личный опыт — опасно. Мало того, что это вредно для творчества, — это еще уводит писателя от правды на окольные пути частностей.

— Один день войны, один бой… Почему так сжато время, отведенное героям в ваших повестях?

— На войне был свой отсчет времени. Год войны — за три. День, один день войны, если сложить вместе все пережитое, мог растянуться до неощутимых пределов.

Как бы ни подчинял герой себе создавшиеся обстоятельства, в одном он все же был бессилен — защитить себя от смерти. Выжить на войне было очень трудно, и поэтому каждый прожитый в бою день стоил одним полжизни, другим — целой жизни. В такой ситуации вопрос о ценности человеческой жизни на войне звучит в объеме огромной нравственной проблемы «человек и война». Утверждение человечности в условиях жестокой борьбы всегда проходит остро и непременно в форме конфликта, как, например, в повести «Его батальон».

— Кстати, какую роль в разработке названной вами проблемы вы отводите в своем творчестве повести «Его батальон?»

— Повесть «Его батальон» — это слово о пехоте. Мы, писатели, в большом долгу перед человеком с переднего края войны, перед героем окопов и траншей, вынесшим буквально на своих плечах основную тяжесть борьбы. Об этом надо успеть рассказать сегодня — завтра уже будет поздно. Время работает против памяти. Нетрудно заметить, что даже в устах ветеранов война все чаще и чаще начинает звучать, как красивая легенда. Правда войны размывается временем, контуры ее сегодня уже не так четки, как это было, например, еще десять-двадцать лет назад. Я не против красивых легенд, они нужны, они помогают формировать идеал, — но научить правильно жить может только правда.

— Как вы оцениваете военную прозу последних лет?

— Буду краток. Среди всего, что написано о войне, я выделяю «Хатынскую повесть» Алеся Адамовича, роман Георгия Бакланова «Июль 1941-го», роман Юрия Бондарева «Берег», роман Владимира Богомолова «В августе сорок четвертого». В литературе и в жизни есть одно мерило — правда. С этой позиции я считаю перечисленное удачей нашей военной прозы.

— Писатель и читатель. Какие взаимоотношения у вас с читателем?

— Самые человеческие. Как-то так сложилось, что разговор с читателем о героях моих повестей почти всегда выходит за рамки произведения, приобретает жизненное продолжение. Мне, как писателю, такой разговор помогает взглянуть на своих героев глазами живых людей, прошедших через всю войну, увидеть заново массы деталей, мелочей, затерявшихся в моей памяти. В Гродно живет ветеран войны, бывший командир батареи Иван Григорьевич Ущаповский. Человек, прошедший через страшный период войны, переживший гибель своей армии под Ржевом, написал мемуары, больше тысячи страниц, в которых со скрупулезной точностью — удивительная у человека память! — рассказал о каждом дне войны. Я два месяца редактировал эти мемуары и хотел бы надеяться, что они увидят свет. Я верю каждому его слову — святая правда, черный хлеб войны. То, что я узнал из этих мемуаров, безусловно, помогло расширить обзор видения войны. Вообще встречи, беседы с читателями никогда не проходят для меня бесследно — рано или поздно то, что ты узнаешь от читателя, переплавится в замыслах новых повестей.

— Ваши повести очень «кинематографичны» — в них есть острый сюжет, ярко вычерчен главный образ, высвечена высокая нравственная проблема, словом, — все, что нужно для фильма. Как, на ваш взгляд, сложилась кинематографическая судьба героев повестей?

— Неважно. Я не могу назвать ни одного фильма, в котором не обнаружил бы невосполнимой растраты самого главного, чем я всегда дорожу, — правды войны. «Альпийская баллада», «Третья ракета» страдают схематичностью, что уже само по себе убивает непосредственность мыслей и поступков героя, превращает его в носителя ходульных истин без малейших допусков плюс-минус. Но я все же верю в силу настоящего искусства. Сейчас на «Мосфильме» режиссер Лариса Шапитько снимает фильм по «Сотникову». Мои встречи с режиссером, беседы, совместная работа над сценарием дают мне право надеяться, что этот фильм может стать вровень с правдой войны.

— Поскольку разговор сам собой зашел о творческих замыслах вообще, уместно, думается, спросить вас, Василий Владимирович, что мы вправе ожидать от вас в ближайшие годы.

— Я не любитель афишировать свои планы. О замыслах я вообще предпочитаю молчать. Это ведь область сокровенного.

Если же сказать в двух словах, то это будет повесть о партизанах. Место действия — Белоруссия. Время — 1943 год. Мне думается, что партизанское движение — это пока еще нетронутый литературой пласт войны, и разработка его сулит нам, писателям, открытия, значение которых в полной мере сегодня просто трудно предопределить. Пружиной повести будет все та же проблема доброты и человечности в условиях самой ожесточенной борьбы. Вот и все, что могу себе позволить сказать о замыслах. Пишется трудно — слишком огромен материал, на котором строится повесть.

Беседу вел А. Воробьев.

[1976]