Хуберт на распутье

Хуберт на распутье

В субботу работа па заводе заканчивалась раньше, мы приходили домой, и все члены большой семьи нашей квартирной хозяйки собирались на кухне, которая была своего рода клубом. Здесь обсуждались все городские новости и все, что волновало нас.

В одну из таких суббот зять хозяйки, Хуберт, работавший шофёром грузовой машины, сильный коренастый мужчина, всегда жизнерадостный и весёлый, вошёл на кухню и, хмуро поздоровавшись с нами, угрюмо буркнул: «Вчера заявил своим боссам о выходе из партии».

Он был социал-демократом и состоял в партии около двадцати лет.

Тевосян, выждав минуту, задал ему вопрос:

— Что же вы теперь делать будете? Вне организации вам трудно будет. Ведь вы двадцать лет живёте активной политической жизнью. Куда же вы теперь направитесь?

Шофёр задумался.

— Ещё не знаю. Может быть, в национал-социалистическую партию вступлю. Для меня одно ясно: социал-демократы не защищают интересы рабочих — у них нет целей. Я не знаю, чего они хотят, кроме того, чтобы тушить своими речами возникающие кругом пожары. Речи льются, как вода из пожарного шланга, а конкретных дел нет.

— Но почему же вы хотите вступить в национал-социалистическую партию? — задал вопрос Тевосян. — Вы же рабочий!

Шофёр обвёл нас испытующим взглядом. В нем было сомнение.

— Многие из моих приятелей вступили в национал-социалистическую партию. Они говорят, что целью этой партии является строительство социализма в Германии. Национал-социалистическая партия не только ставит задачи, но и решает их. Конечно, сейчас она многого сделать не может, но посмотрите, сколько безработных уже в эти несколько месяцев получили помощь! Социал-демократы только говорили, а эти помогают. Хотя бы бесплатные обеды организовали.

Тевосян очень осторожно стал объяснять Хуберту его заблуждение. Я сразу вспомнил Баку, подпольную партийную организацию и секретаря подпольного райкома Ваню. Сколько лет ему тогда было? Ведь шёл только 1919-й, а он родился в 1902 году… Семнадцатилетним юношей он разъяснял бакинским рабочим, вот таким же, как Хуберт, что такое коммунистическая партия, за какие идеалы она борется и почему меньшевиков называют социал-предателями.

— Нет, это не рабочая партия, и вам в ней не место, — закончил Тевосян.

Хуберт пожал плечами.

Я все ещё не решил, куда мне идти. Одно мне ясно, что с социал-демократами я больше быть не могу.

Но Хуберт все же вступил в национал-социалистическую партию. Я его встретил уже в 1933 году в форме штурмовика. Проходя по Отилиенштрассе, где мы когда-то жили вместе с Тевосяном, я нос к носу столкнулся с Хубертом. Он хотел было поднять руку в фашистском приветствии, но быстро опустил её на полдвижении и тихо произнёс:

— Guten Tag.[15]

— Wie geht es Ihnen?[16]

— Viel zu tun[17].

Я чувствовал его неловкость. Вести разговор было трудно, да и не о чем.

Через год мне вновь пришлось проходить по улицам этого района. Около кирхи меня окликнули:

— Was machen Sie denn hier? Sind Sie in Essen noch?[18]

Это была дочь нашей квартирной хозяйки — Рози.

Нам было по пути, и она, ни на минуту не умолкая, стала высыпать все последние новости так же, как тогда, когда мы жили в этой семье и собирались по субботам па кухне.

— У нас все в порядке — только вот Пауле плохо приходится. Хуберта посадили, и не знаю, что теперь ему будет. Он вместе с другими штурмовиками пытался экспроприировать магазин Блюма. Вы, конечно, знаете этот магазин?

Магазин текстильных товаров Блюма знали в городе все — он был крупнейшим. Штурмовики на мотоциклах окружили магазин и только хотели было начать вывозить товары (Хуберт для этого приехал на грузовике), как их окружили эсэсовцы и забрали.

Что с ними будет, не знаю. Один из приятелей Хуберта — тоже штурмовик, недавно был у нас, он говорил Пауле, что Хуберта судить не за что, ведь он выполнял то, к чему призывал фюрер, — пытался ликвидировать крупное торговое предприятие. Вероятно, произошло какое-то недоразумение, — закончила Рози со вздохом свой рассказ.

С Хубертом я больше не виделся, и его судьба мне не известна. Но история этого сбитого с толку рабочего была для меня ещё одним наглядным политическим уроком. Поднявшему голову фашизму не нужны были больше фиговые листочки, все демагогические обещания Гитлера насчёт «социализма» были отброшены, и к ним больше не возвращались. На сцену выступили те, кто из-за кулис руководил этим движением, — германские милитаристы.

… Гитлера я впервые увидел и услышал ещё в 1930 году, в Эссене на большом митинге. Постепенно возбуждаясь, Гитлер говорил о том, что национал-социалистическая партия предоставит каждому немцу работу, и с безработицей будет покончено. Она-де обуздает крупных промышленников, ликвидирует крупные торговые заведения и поддержит немецкого середняка.

Гитлера пока ещё никто всерьёз не принимал. О нем, о Геббельсе, о Геринге сочинялось и распространялось много злых шуток и анекдотов. Нам часто их рассказывали мастера и инженеры крупповского завода. Вот пример:

«В ресторан заходит штурмовик, занимает место за столиком и задаёт вопрос подошедшему официанту.

— А что у вас на закуску?

— Bismark Hering[19].

Штурмовик поднимает голову и произносит:

— Дайте мне Hitler Hering[20].

— У нас такого блюда нет, и мы не знаем, как оно готовится.

Подошедший к растерянному официанту старший официант вмешивается в разговор и разъясняет ему:

— Hitler Hering нетрудно приготовить, для этого у селёдки надо вынуть мозги и пошире разорвать ей рот».

Позже положение стало меняться. Национал-социалисты все выше поднимали головы. Речи Гитлера стали па многих действовать опьяняюще. Рассказывать о нем анекдоты стало опасно.