Конец?

Конец?

Представьте себе, что мы находимся где-то в Италии. Время действия неопределённо, но Рим уже разрушен. Везувий по-прежнему курится белым дымом, а волны вечно шумящего моря, словно неутомимый любовник, целуют грудь земли. Во многих местах берега стоят омываемые водой, полуразбитые и стёртые временем мраморные глыбы. На склонах близлежащих холмов зеленеют оливы, небо апельсинного цвета, а солнце, по-видимому, никогда не заходит. На вершине песчаного холма, в конце засыпанной песком белой лестницы, стоит огромная статуя полуобнажённой женщины без головы. Она тоже мраморная, а нижний конец лестницы скрывается в пенящейся воде моря. Над плечами статуи, там, где была голова, висит лёгкое фиолетовое облачко. Оно переливается необычайной гаммой красок. У ног статуи клубится второе облачко, более розового оттенка. Оно медленно поднимается вверх, и по мере его передвижения над холмом разливается серебряный свет, исходящий из обоих облачков. Если бы на холме находились люди, то им бы показалось, что эти облака неведомого газа переговариваются друг с другом каким-то неизвестным нам способом, и мы, словно сквозь сон, понимаем их разговор.

Итак, мы слышим как будто мужской голос:

«Взойди сюда, на возвышенье, и будь со мною близко. Я видел чудеса добра и странных сил пристрастье, но это утро не похоже ни на что. Я будто был, а может, не был. Я чувствую в себе закованного в цепи человека. Он умер, словно раб, на башне в облаках. Он не увидел красоты, возникшей из тебя. Его глазами ад белесой темноты меня преследовал, и в пустошах безлесых напрасно он искал цветы. А ты? Ответь, что в лабиринтах мрака тебя со мной столкнуло и возвысило над ним?»

Как будто бы женский голос:

«В себе Елену, увезённую Парисом в Трою, я узнавала, но мир тяжёлой грудой драгоценностей поддельных душил меня, и на алтарь с фальшивой позолотой я голову свою чуть было не сложила. Но вот в темнеющем углу вселенной меня настигли карлики в одеждах карнавальных. Они щипали грудь и щёки больно и хохотали над моей готовящейся хлынуть кровью. В смешавшемся в ночном тумане мраке возник дворец. Сквозь бездны синь качался посеребренный планет лучами мост, и в ослепленье став на край, с ворот его я глаз не отводила. Ужасно лязгнув, створки разошлись, и в бликах лезвий топориных вдруг хлынул дым. А по мосту, шипя и гадко изгибаясь, ползла змея. За ней вторая, третья, четвёртая… Все чёрные, с холодным чешуи мерцаньем. А среди них, шатаясь, в рог трубя, в изорванной одежде человек родился. Он был безумен или пьян, и гады жалили его в распухшие подошвы. К нему я протянула сквозь туман своих рук содроганье и замерла. Хрустальный звон времён нашёптывал несбыточные темы. В себя я погружалась и всплывала из себя. Я растворялась в окнах океана, в сиянье звёзд и в шёпоте листвы. И вот я здесь».

Как будто мужской голос:

«Постой, я тоже видел это. Такой же был рисунок на стене темницы. Я прутья рвал ослабшею рукой и головой о них я бился. А мимо окон на шабаш летели колдуны и ведьмы. Я о спасенье их молил, под сердцем чувствуя, как холод смерти сковывает душу. Одна из них, колдунья молодая, вняв крикам и стенаниям моим, сквозь прутья клетки, облаком пролившись, обняла меня. Она была нага и телом, и неистовостью ласки, но, истерзав мне члены, не насытила души. Её просил я боль и этого насытить лона, но, звонко хохоча, из глаз и изо рта под ноги сыпала она цветы. А лепестки превращались в крик вороний. К ней кинулся я удержать её, но облако вонючего я обнял дыма. Тогда в рисунок на стене из дальнего угла моей темницы головою бросился… и вот я тут. Неслышимый, невидимый источник счастья на нас льёт бесконечные лучи.

Но прошлое мне хочется сегодня разгадать. Вот только всё, что было, нашими глазами не узнать. Здесь нужно волшебство. Есть снадобье, забытое колдуньей во время судорог любовных у меня в темнице. Его зажав в руке, бросался я в рисунок головой. Таинственного порошка используя свеченье, на прошлое мы взглянем, словно бы глазами раба, погибшего в темнице и на башне в облаках, и протянувшей мне над бездной руки.