4. Шоссе Революции

4. Шоссе Революции

С осени 1971 г. мы с Юрой стали жить отдельно от родителей в нашей квартире на Шоссе Революции. Я старалась быть хозяйкой дома и хорошей женой. У Юры было несколько нейлоновых рубашек, какие носили тогда, в 70-е. Мне нравилось их стирать, гладить и аккуратно развешивать в стенном шкафу, чтобы каждый день муж мог надевать всё свежее. Кстати, у нас никогда не было настоящего шкафа, так как Юра считал наличие такового мещанством.

Утром я смотрела из окна, как муж переходит улицу к автобусной остановке и мысленно крестила и его, и весь его путь до работы.

Юра любил, чтобы я мыла ему голову, спину и иногда говорил: «У других — дети, а у тебя — я». У нас было много заветных слов, одно время мы их даже записывали в блокнот. Тогда, в 70-е, мы очень любили друг друга. Даже в самых ужасных мыслях я не допускала возможности нашего расставания.

Квартира на Шоссе Революции первоначально принадлежала моей крёстной тёте Симе (Серафиме Борисовне Штейнерт). Я помню, как мы с ней поехали туда впервые на 22 автобусе, чтобы подготовить к нашему заселению с Юрой. Редкими и крупными снежинками падал первый снег, дни стояли тёмные. Тётушки Ольга и Серафима не смогли жить в этой квартире из-за шума машин на улице. Действительно, движение там очень сильное, настоящее «шоссе». Но квартира мне понравилась — пол покрыт лаком, чисто — здесь никто до нас не жил. Мебель, если это вообще можно назвать мебелью, — «доисторическая». Этажерка, стол, венские стулья, старинное кресло, какие-то тумбочки из почтовых ящиков, покрытые кружевными накидками, постель, сооружённая на коробках со старыми вещами (поначалу в некоторых коробках лежали иконы, вывезенные тётками из Стрельны после смерти деда, священника Бориса Павловича Заклинского). На коробки был положен матрас, а на нём ещё помещалась перина.

Мы часто ездили с Юрой в гости к тётушкам, в Львиный переулок у канала Грибоедова. У них мы обедали, спали после обеда, Юра играл там на фисгармонии.

Этот начальный период нашей жизни я достаточно подробно описала в книге «Наши дни», поэтому постараюсь не повторяться.

Первоначально Юра работал инженером на Ленинградском металлическом заводе, а затем уже устроился на студию грамзаписи «Мелодия».

В Капелле, где находилась одна из аппаратных «Мелодии», он познакомился с необычным рабочим сцены, неким Тагиром, который, видимо, поразил его оригинальным взглядом на мир и отношения между людьми. У Тагира была подруга Татьяна, умная, острая на язык и гордая. Мы вчетвером ездили за город: в Вырицу, в Ушково, где купались и загорали нагишом. Пили сухое вино, пекли на костре картошку, хлеб и даже бутерброды. Дремали под соснами. Фотографировались. Сохранилось какое-то количество нудистских, рискованных и раскованных для того времени слайдов. Возвращались вечером к нам на Шоссе Революции, где я готовила жареную картошку с грибами, открывала «Ланчен мит» (некие венгерские консервы, которые мы потребляли, когда было лень готовить что-либо более изысканное). Аппетит после прогулки у всех оказывался зверским. Как сейчас, вспоминаю один из таких вечеров после возвращения из Ушково. Слушали «Мессу» Л. Бернстайна, буквально впадая в транс.

Тагир и Татьяна были уникальной парой. Она — умна, оригинальна, он — по-восточному замысловат, весь окутан дзэн-буддизмом и, словно паук, окутывает им всех окружающих.

Я в этот вечер, уж, не помню под какую музыку, пускаюсь в пляс только в юбке и бюстгальтере, буквально погружаясь в музыкальный и ритмический экстаз. Все в восторге. А похвала Тагира — дорого стоит!

Потом в Новый год Тагир вдруг явился к нам с новой девушкой — совершенно пустым местом. Она не дерзила Тагиру, как Татьяна, а больше молчала или поддакивала. История Тагира и Татьяны печальна. По крайней мере, мне так видится со стороны. У Тагира сформировалась со временем семья с одной из его пассий, но в итоге он остался один. Татьяна родила сына Ганца от молодого мужа. Сын по достижении зрелого возраста погиб от наркотиков. Татьяна покончила с собой.