14. Деньги и слава

14. Деньги и слава

Деньги слава — это то, чего было бесконечно мало в жизни Юрия Морозова.

«Успех сбивал с толку. Тогда я ещё не знал, что успех может быть позорнее поражения и есть поражения, которые стоят многих побед», — эти слова Жана Кокто очень глубоки, на мой взгляд. Юра сторонился именно такого успеха, который «позорнее поражения». И для него это не было позой. Просто он не продавался.

Вспоминаются и слова Г. Флобера, которые он, учитель Ги де Мопассана, не раз повторял своему ученику: «Для художника существует одно лишь правило: жертвовать всем ради искусства. Жизнь должна расцениваться им как средство, не более…»

Юра создал и записал столько прекрасной музыки не потому, что хотел кого-то поразить или добиться славы Джона Леннона или Майкла Джексона (мечты эти были бы и нереальной глупостью в той стране и в то время, когда он творил), а потому, что музыка жила в нём, она звучала, он слышал её и торопился записать.

Я неоднократно была свидетельницей того, как он делал музыкальные наброски. Случалось, что я уже легла спать, и вдруг раздавались издалека тихие гитарные переборы, словно в моём сне. В комнате темно, а за закрытой на кухню дверью Юра сидит на диване, играет, даже напевает что-то, отбивая ритм босой ногой. Смотрю на него через стекло двери. Он спрашивает: «Что, разбудил?» Отвечаю: «Нет, я туда…» «А…» Ложусь снова в постель. Он возвращается через некоторое время, ставит по пути гитару на место. Рано утром срочно записывает родившийся набросок. Слова многих песен получались сразу, а некоторые долго не складывались. Слова к песне «Когда я вижу, ты проходишь мимо лёгкими шагами» написала я по Юриному заданию. Ему мои слова понравились — они легли на музыку. В дальнейшем появился целый альбом на мои стихи «Мир иной». Увлечение древней китайской поэзией также вылилось в диск, на котором есть отрезок, где я читаю, а Юра импровизирует на акустической гитаре.

Юра сторонился пустой славы. «Увольте меня от ленивых шедевров», — так писал Сальвадор Дали, признавая лишь высокий профессионализм и мастерство.

Я не верю в коллективное творчество. Это всегда искажение задумки лидера, ведущего за собой. Может быть, поэтому все коллективы в итоге распадаются на части, начинающие функционировать самостоятельно.

Юрий Морозов был предельным индивидуалистом в творчестве. Он мог, конечно, попросить хорошего музыканта сыграть так-то и то-то в его вещи. Но это было осуществлением его мысли, его аранжировки. Юра как-то всегда чувствовал, что можно, что хорошо ввести в произведение. А что стоит убрать. Например, он просил в некоторых акварелях к песням исключить сочетание красного и жёлтого цветов. В моих картинах Юра сразу подмечал ошибки в пропорциях и перспективе. Но ему нравились мои неожиданные находки переливов светлых тонов на небесах и в водных пространствах. Порою сами собой возникали фантастические фигуры. Тени. И я сама не знала, что это такое — то ли люди, то ли призраки, то ли звери или нечто среднее между ними. Так случилось при рисовании обложки для «Свадьбы кретинов», которая возникла спонтанно и понравилась автору. И я повторяла её неоднократно в разном масштабе, в том числе и для «Подземного блюза». Картинки профессиональных художников часто не удовлетворяли Юру из-за стереотипного подхода и композиционного решения.

Много пришлось поработать над обложками альбомов «Бердичев трансфер», «Последний пулемётчик». Писать шрифтами я никогда не умела. Но пришлось выполнять и такие задания. Например, делать надпись для винилового диска «Странник голубой звезды» с лёгким намёком на готику. Я вычерчивала каждую букву, вымеряла все расстояния и величины. Нынче, когда есть компьютерная графика, такое занятие покажется диким. Но тем не менее художников обучают «шрифту». Они могут также изобретать свои.

Я благодарна Юре за то, что он проникся моими стихами и создал диск «Мир иной». Вышло монументально, особенно «Сезон отчуждения», «На сердце грустно», «Дверь», а до этого диска была песня «Когда-то ветер», затем «Золотой паук». Тоже на мои стихи.

Словно музыка с небес звучит диск «Джаз ночью». И каждый раз я словно знаю, что Юра где-то совсем рядом!

Теперь спущусь на землю и расскажу о деньгах. Их у нас по-настоящему никогда не было. После окончания института я работала в лаборатории Высшей нервной деятельности детей и подростков. Получала сначала 70 рублей, а потом 90 (до 1975 года). Первый год в Питере Юра был инженером на Ленинградском металлическом заводе, а с 1972 — на Ленинградской студии грамзаписи «Мелодия». И тоже получал 110–120 рублей. Но на студии у них бывали квартальные премии, на которые он смог купить магнитофоны — сначала «Юпитер», потом «Астру». Летом нам удавалось съездить в Карабах в Крыму.

Когда в 1974-75 годах Юра служил в армии после окончания Политеха, я сдавала в комиссионные магазины свою одежду, продавала книги, чтобы собрать денег для поездки в Долгопрудный под Москвой, где он служил. Хотелось что-то послать ему, привезти, хотя он упорно отказывался.

Мы довольно спокойно относились к нашей нищете, потому что жили другими интересами в измерении искусства, философии и любви. Была общность взглядов на мир и людей и на деньги тоже. Это, конечно, 70-е и первая половина 80-х. Потом стало иначе.

Долго наша маленькая квартира на шоссе Революции была спасительной гаванью. И когда-то казалась раем для нас, несмотря на грохочущий за окном транспорт.

Во второй половине 80-х, может быть, ощущая чудовищную скорость времени, Юра захотел приблизить своё творчество к людям. Ведь всё-таки мы творим не только для себя! В 1988 году ему исполнилось сорок лет. Он решил начать ездить на гастроли по стране. Это были поездки с «ДДТ», с Виктором Михеевым, с группой «Паутина», с А. Бровко. И наконец, какая-то шальная волна прибила его к группе «Чиж & Со», впрочем, у этих музыкантов он работал звукорежиссёром. Гастролируя, Юра особой популярности не приобрёл. Его музыка не предназначалась широким массам. Звукорежиссёрствуя у Чижа, что-то заработать он смог. Однако то, что заработал, отдал матери, которая надумала переехать из Владикавказа в г. Королёв под Москвой, где живёт её сестра с мужем.

Со второй половины 80-х музыка Юрия Морозова изменилась. Это профессиональная работа зрелого мастера, но в ней много грусти и даже злости по отношению к обществу, в котором ему приходилось жить. Людей, которые бы с истинным пониманием отнеслись к музыке Морозова и бескорыстно помогли бы зазвучать ей по радио и с экрана телевизора, не нашлось. Иногда помогали приятели — А. Тропилло, А. Ляпунов, но как-то так, между своими более «важными» делами, потому что на Морозове не заработаешь, «а жить-то надо».