21. Российское общество

21. Российское общество

Морозов очень остро ощущал социальную несправедливость любого человеческого миропорядка, российского в особенности, потому что Россия — это наш дом. Здесь он был пессимистом и ни в какой прогресс не верил.

Как-то в 90-е к нам зашёл один знакомый, некий Евгений. Между ним и Юрой завязался спор. Евгений доказывал, что всё в стране меняется, становится лучше, идёт явный прогресс везде, во всех областях нашей российской жизни. И нам плевать на разложившийся нравственно Запад. Пожалуй, со стороны Юрия не было желания доказать обратное, он только удивлялся безмерной наивности своего собеседника, его некомпетентности в ситуации нынешней и исторической в целом. И ещё спустя неделю-две со смехом вспоминал этот нелепый «спор», горячую веру своего собеседника в российское благоденствие в будущем и явный «прогресс» в настоящем.

Своё отношение к российскому быту, телевидению, «культуре» населения, в том числе и музыкальной, он выплеснул в «Подземном блюзе», в романе «Если бы я не был русским», «Парашютистах», «Зоне возврата» и «Налево от вечности». Он не верил в возможность существования антикоррумпированного, справедливого общества в России. Его мировоззрение выстрадано временем, проверено на личном опыте, проанализировано.

Да. Если бы он родился на Западе, его судьба как музыканта была бы совсем иной. Он не прозябал бы всю жизнь в безвестности и нищете. Но, с другой стороны, там, на Западе, скорее всего, он и не стал бы тем Юрием Морозовым, который нам дорог и близок. Как не было бы произведений А. Солженицына без ГУЛАГа, Набокова без лишения его Родины и т. п.

Почему Юра не уехал из России? Ну, потому что в молодости (60-70-е годы) это было нереально для мальчика из провинции, ещё никем не ставшим. А потом пришло творчество, которое захватило его без остатка. И даже цели такой, куда-то бежать, не ставилось. В 90-е и 2000-е — не знаю, почему. Наверное, мог что-то придумать. И запретов уже давно на поездки не было. Но, может быть, мы, его близкие, были ему дороги — мать, Дмитрий, И.П., я… А ещё уже наступала болезнь.

В России он ценил прежде всего историю русской святости, русский язык и всё великое в творчестве, что уже свершилось — русских классиков литературы и живописцев. Он всё это по-настоящему знал и высоко ценил. А ещё любил нашу природу. Переживал за неё, мыслил экологически. Народ русский ругал и выводил в книгах во всём его абсурдном идиотизме (вспомним рассказ в «Если бы я не был русским», «Вовка Глухой»), но на самом деле очень жалел, был всегда отзывчивым, если в его силах мог помочь и незнакомым людям, и животным. Помню, как мы отмывали от мазута чайку, найденную на берегу Невы, таскали домой подранных кошками голубей… Для Мустеньки он хотел сделать на даче в Васкелово железный сетчатый забор, чтобы ей не угрожало нападение собак. 2004 год. Ему уже нельзя было поднимать никакие тяжести. А он привёз на велосипеде из магазина у вокзала тяжеленную металлическую сетку для такого забора.

В нём жила удивительная обязательность, ответственность, добросовестность во всех делах. А ещё он никогда не опаздывал на встречи с людьми любого ранга.

Я помню, как Юра восхищался нашими большими музыкантами, каким-то всемирно известным квартетом скрипачей, которые, приходя в Капеллу на запись, здоровались за руку с вахтёром, гардеробщиком, спрашивали их о здоровье, жизненных делах. И как, в отличие от них, вваливалась на студию некая звезда сов. эстрады, и уж, конечно, пройдя, не замечая, мимо всякой мелкоты, посылал инженеров студии грамзаписи за пирожками.

Да, мы с надеждой следили за изменениями, происходящими в стране с конца 80-х. Многое радовало — появившаяся свобода слова и печати, новые интересные программы и передачи на телевидении и т. п. Тем печальнее было видеть, как постепенно всё стало откатываться в обратную сторону, как чудовищно богатели одни и нищали другие, простые люди, десятки лет проработавшие на это государство и получившие нищенскую пенсию. Для них изобрели «прожиточный минимум». Зато, как поганки под дождём, выросли российские миллионеры. А нынче уже и миллиардеры.

«Совесть есть присутствие Бога в человеке», — как писал Фома Аквинский. Юра был человеком совести. Он не видел иного пути заработать на жизнь, как собственным трудом. И это нормально для нормального человека, а не что-то особенное — найти себя в труде.

Пожалуй, самым весомым и характерным качеством Юры являлась его исключительная работоспособность, причём не механическая или упёртая в достижение какой-то цели, а пластичная, гибкая, творческая. Он мог быстро перестроиться, найти новое оригинальное решение, вдруг изменить всё построение композиции. Он стремился довести музыкальную или литературную вещь до завершения, до ощущения её цельности Он не пренебрегал мелочами, старался исправить все неудачные штрихи, полутона, казавшиеся ему неверными, с ним было интересно сотрудничать, настолько точными оказывались замечания, помогали увидеть ошибку.

Я пыталась работать, как он. Но никогда не достигала смелости в мышлении, не умела найти неожиданно новый подход, не упорствовать в чём-то устаревшем. Это сложно.

У Юры не было специальных установок, девизов и т. п. Но если бы я выдумала ему такой девиз, то он мог бы прозвучать так: «Ни дня без творчества, без познаний и открытия в области духа!» Такой настрой проходит через всю его жизнь.

Композиции фотографий, живопись, маленькие акварельки, беседа с друзьями, просмотр фильма… Да всё, что угодно, во всём он мог уловить нечто новое, быть может, трансцендентное, подняться над бытом, а в работе — над ремесленным уровнем.

Я отнюдь не пристрастна, описывая его характер. Всё было так.

А в армии? Где надо просто отбыть повинность? Тем не менее он стал хорошим специалистом на своём месте в радиомастерской и на блокпостах ПВО, куда его неоднократно вызывали для налаживания аппаратуры. Он сумел сплотить коллектив радиомастерской и даже записать с их участием армейский диск «Голгофа-5». Мне нравится такой подход. Нельзя позволять бытовухе и серым будням покорять свою душу.

Ни в одной жизненной ситуации я не видела Юру с трясущимися руками, срывающимся голосом. Да. Он мог быть злым, грохнуть вещью о пол. Чаще просто молчал. Мог перестать замечать человека, вычеркнуть кого-то навсегда. Мне это не близко и казалось неправильным.

Долгое время Юра хотел быть крутым. Во многом он таким и стал. Другой вопрос, нужно ли это человеческой душе? Не лучше ли чаще вести переоценку ценностей и вовремя отказываться от непосильных поступков? Со временем приходила и мягкость. И смирение.