Авиационная симфония

Авиационная симфония

У лётного состава, за долгие годы полётов в памяти остаются многие интересные события и встречи. Благодаря самолёту, земля оказалась не такой уж большой, у человека появилась возможность быстро перемещаться по всему миру. Своих соотечественников сегодня можно встретить в любой части света. Встречи случаются в гостиницах и аэропортах, перед вылетом и в полёте. Среди пассажиров бывают нередко известные дипломаты, космонавты, учёные, артисты и целые музыкальные коллективы.

В общении с этими людьми мы узнаём что-то новое и интересное. Примечательно то, что сегодня пассажир осведомлён о многих проблемах авиации: из печати, радио и телевидения. Не случайно у него возникает много вопросов к пилотам. Их интересует надёжность полётов, внедрение новых технических достижений в авиацию, короче говоря пассажир пошёл грамотный и очень интересный собеседник.

Мне хорошо запомнился рейс SU509/510 Москва — Бейрут — Москва, выполненный в апреле 1997 года. Записи в командирской книжке помогли освежить в памяти детали этого полёта. После этого рейса, мы стали ближе к театральному искусству, открыли для себя безграничное богатство музыки, оказывающей огромное воздействие на наше сознание, созвучной эмоциям, которые мы испытываем в полётах.

А дело было так. Наш полёт подходил к завершению. На экране локатора уже обозначились знакомые, очень характерные контуры острова Кипр. Он словно непотопляемый океанский корабль, своим остроконечным носом, развернулся на северо-восток. Это прекрасный ориентир для лётчиков. Его невозможно перепутать ни с каким другим островом ни по картинке на локаторе, ни визуально. Кипр — жемчужина средиземноморья, где 340 дней в году ясная погода, мягкий, здоровый климат. Но нам туда не надо. Однако, если метеоусловия не позволят приземлиться в Бейруте, запасной аэродром на Кипре — Ларнака, нас гостеприимно примет.

Оставив справа этот замечательный остров, распрощавшись с диспетчером Никосии, летим в воздушном пространстве Ливана. В Бейруте по прогнозу ожидается дождь с грозой и фактически это подтверждается, чем ближе к берегам Ливана тем больше облачности, подходит циклон. Южнее аэродрома и в море на, экране локатора, видны грозовые засветки. На аэродроме в Бейруте погода ещё позволяет произвести посадку, идёт слабый дождь, видимость более пяти километров, грозовое положение.

Штурман, Евгений Петрович Ермолаев, запрашивает снижение и условия подхода. Получаем разрешение на снижение и обход грозовых очагов по бортовому локатору. Снижаемся по 20 метров в секунду, маневрируя между чёрными опасными тучами. Диспетчер уточняет условия нашего подхода к аэродрому и даёт команду: SU509, по возможности выходите на маяк «BOD» со снижением до 400 метров и заходите на полосу 17, других самолётов в зоне нет. На 600 метров мы уже ниже облаков, крадёмся вдоль берега, заняли 400 метров и стрелка радиокомпаса показала пролёт BOD — приводной радиостанции системы посадки. Корабль на посадочном курсе 174. Видим полосу, обозначенную огнями, которые предусмотрительно включили нам в помощь. Полоса рядом, но условия всё сложнее и сложнее. Над нами уже сверкают молнии, слышатся грозовые разряды и сплошной треск в наушниках. Дворники на максимальной скорости но не успевают сбрасывать воду со стёкол.

Несмотря на порывистый ветер, болтанку, дождь, автоматика в системе управления демпфирующее устройство, помогли мне со вторым пилотом, подвести самолёт к заветной бетонной полосе. Теперь главное удержаться на бетонке. Включили реверс, самолёт быстро теряет скорость, до конца ВПП ещё далеко. На расчётной скорости реверс выключен, но самолёт после этого перестал уменьшать скорость, хотя тормозные педали максимально нажаты. Он как бы поплыл. Опытный второй пилот, Юрий Сергеевич Колачёв, понял мою команду с полуслова и снова включил реверс. Скорость стала уменьшаться, наступил момент, самолёт стал чувствовать тормоза. До конца полосы оставалось совсем немного.

Так мы попали на гидроглиссирование. Это бывает, когда слой воды более 3 мм. Вода не успевает выскочить из под пневматиков, самолёт как бы поднимается над поверхностью полосы, не имея сцепления с бетоном. Это явление известно любителям быстрой езды в дождь на автомобиле.

Сруливаем с полосы, и как бы крадучись рулим по залитой водой рулёжной дорожке к аэровокзалу. Там уже нас поджидал крытый трап и автобус для пассажиров, а их всего 30 человек.

Мы в Бейруте. На перроне пусто, непривычно для международного аэропорта, нет самолётов, даже Ливанских, с кедром на хвосте. Одинокие, стояли они вдалеке у ангара.

Непрерывные стычки между различными вооружёнными группировками, особенно на юге страны, отпугивают туристов и деловых людей из других стран. Многие авиакомпании перестали летать в этот привлекательный край. Но Аэрофлот с давних времён постоянно выполняет рейсы в эту страну, связывая её с Советским Союзом, а позже с Россией и другими странами Европы.

В более спокойные времена здесь была смена экипажей. Мы жили по два и пять дней, потому что выполняли два рейса в неделю. Жили в прекрасном отеле Атлантик на берегу моря. Правда отель был полупустой, весь персонал этой гостиницы был вооружён и они совмещали свою службу с охраной. Ночью была полная светомаскировка, периодически слышались перестрелки, кто-то с кем-то выяснял отношения. Днём, как правило, было тихо. Каждое утро из нашего посольства нам сообщали обстановку в городе. Когда было спокойно, посольство давало добро на выход в город, а точнее на базар. По красивой набережной мы добирались пешком до этого базара, назывался он «Рауша». Это был огромный базар, где можно было купить любую вещь, и собирался там, наверное, весь город, где они продавали, покупали и общались между собой. Среди этой огромной массы людей бродили сирийские солдаты миротворческого контингента с оружием, с гранатами на поясе, то же что-то покупали, а ещё, наверное, следили за порядком. Периодически обстановка в городе накалялась, жизнь стала небезопасной и экипажи стали летать без смены в Бейрут и обратно. Впоследствии и отель Атлантик был взорван. Порой, в дни прилёта опасно было находиться даже на аэродроме. Недалеко от аэродрома в горах начиналась перестрелка и шальные пули попадали в аэровокзалы, однажды даже был пробит борт нашего самолёта.

Между тем, весенний циклон всей своей массой надвинулся на город. Дождь усиливался и теперь уже непрерывные ручьи воды выливались из чёрных туч. Среди дня наступили сумерки. Нити молний соединяли небо с землёй и сопровождались резким, продолжительным треском электрических разрядов. Дренажные стоки и отводы для воды не справлялись с таким потоком и перрон быстро превратился в сплошное озеро.

По расчётам синоптиков, фронт должен через час-полтора сместиться на северо-восток. Согласовав с представителем Аэрофлота, Владленом Петровичем Поповым, мы перенесли вылет на час. Штурман так же на час пролонгировал флайт план. За чашкой кофе мы беседовали с представителем нашей компании. Он рассказывал об обстановке в Ливане и в Бейруте: всё бывает — взрывают машины, горят дома, в общем стреляют. Но стана и город живёт, хотя и в непростых условиях. Приезжают деловые люди, коммерсанты и даже музыкальные коллективы. Вот и сегодня вашими пассажирами будут артисты московского театра «Геликон». Их спектакли проходили с триумфом. Они были приглашены в Бейрут в связи с международным фестивалем музыки и искусства. Многие артисты театра «Геликон» стали лауреатами и получили почётные дипломы. Фестиваль проходил в пригороде Бейрута в живописной горной местности в отеле «Аль Бустан».

К большому сожалению у главного дирижёра этого театра — Тихонова, обострилась болезнь сердца. Врач нашего посольства помог снять сердечные приступы, но его волновало, как Тихонов перенесёт полёт, Продолжал Владлен Петрович. Да вот и сам главный режиссёр театра идёт к нам. К нам подошли и представились главный режиссёр Дмитрий Бертман и дирижёр Валерий Крицков, их волновал вопрос на долго ли будет задержка и просьба уделить внимание их главному дирижёру. Задержка будет не более часа, а насчёт внимания не волнуйтесь — наши бортпроводницы Марина Булычёва и Лена Фролова настоящие профессионалы, имеют медицинское образование, при необходимости окажут помощь. Но всё-таки мне нужно поговорить с самим Тихоновым, узнать о его самочувствии, объяснил я им.

В практике полётов нередки были случае внезапной болезни или её обострения в воздухе, приходилось выполнять экстренную посадку на ближайшем аэродроме, что бы спасти жизнь пассажиру. Поэтому и представители и экипаж внимательно относятся к вопросу взятия больных на борт.

Мы подошли к симпатичному человеку в очках, с седой бородкой, сидевшем в окружении своих музыкантов. Мне представили — познакомьтесь, наш главный дирижёр Кирилл Климентьевич Тихонов.

— Здравствуйте, я командир корабля, как вы себя чувствуете, маэстро? Наш полёт займёт около 4-х часов, выдержите?

— Спасибо, сейчас неплохо. Не беспокойтесь командир, прорвёмся, ведь авиация и музыка как бы сродни, не правда ли? Полёт успокаивает меня, как хорошая мелодия, красивая озорная улыбка осветила его лицо. Эти слова вселили уверенность в меня, что всё будет хорошо.

Слава маэстро, что музыка и авиация как бы сродни, навеяли воспоминания о том, что я, не большой знаток музыки, но всегда ощущал эту связь. Ещё будучи курсантом лётного училища, меня очаровывала мелодия моторов. Перед полётом механики прогревали двигатели, десятки моторов пели свои песни на различных нотах. Эту музыку дополняла красота степной травы, которая седыми волнами перекатывалась за самолётами, от тугих струй, отбрасываемых воздушными винтами. А какие высокие ноты выводили моторы самолётов в небесной вышине, выполняя высший пилотаж. Всё это уже создавало атмосферу духовного праздника для нас, делающих первые шаги в небо. И было это не только моё ощущение.

Мой товарищ по лётной группе, Герман Терехов, после первого самостоятельного полёта на Як-18 был очень взволнован, непередаваемое ощущение радости заполняло его. Спрыгнув с крыла Яка, не снимая парашюта и шлемофона, подошёл к инструктору, капитану Харькову, и вместо доклада, что выполнил первый самостоятельный полёт, прошу получить замечания, горячо говорил, это была прекрасная музыка. Инструктор улыбался, а мы, курсанты, удивл1нно смотрели на него. Герман! Какая музыка? Спрашивал я его.

— Курсант Терехов, вы отлично выполнили полёт. Желаю что бы эта музыка сопровождала вас всегда в авиации, и инструктор крепко пожал ему руку.

Ещё яркое напоминание о связи искусства с авиацией я услышал в 1970 году от лётчиков ветеранов. Студент-заочник Башкирского Государственного университета, я писал дипломную работу на авиационную тему. Университет дал мне направление-хадатайство в министерство ГА с просьбой оказать мне помощь в подборе документов по моей теме. Меня, командира звена Бугурусланского лётного училища ГА, очень внимательно приняли чиновники высокого ранга. Это были лётчики-ветераны — А.С. Мельников, А.И. Скулачёв, В.И. Денисов, И.Ф. Диденко и другие, к кому я обращался. Они помогли собрать необходимый материал и ознакомиться с первоисточниками.

Увидев во мне заинтересованное лицо, эти люди с юношеским пылом стремились рассказать мне о этапах развития отечественной авиации и о себе. И для большей убедительности Арсений Сергеевич Мельников и Александр Иванович Скулачёв привели меня на центральный аэровокзал, что на Ленинградском проспекте, рядом с министрерством ГА. С балкона этого вокзала открывается панорама Ходынки — Центрального аэродрома. Они показывали на огромное поле и рассказывали, что здесь начиналась история русской и советской авиации. В начале прошлого века Уточкин и Ефимов поднимали в воздух примитивные самолёты. Здесь испытывали первые самолёты советских конструкторов М. Громов и В. Чкалов. С этого аэродрома в мае 1937 года улетали и покорили Северный Плюс П. Головин и М. Водопьянов. Говорили и о том, что все достижения в авиации и даже космонавтики корнями уходят в историю аэродрома на Ходнынке.

— Посмотри на это огромное поле, обратил моё внимание Арсений Сергеевич, оно было ещё больше, здесь не было бетонной полосы, больших зданий вокруг. Это поле полито кровью авиаторов, в том числе и В.П. Чкалова. Прогресс в авиации достигался огромной ценой — ценой человеческих жизней. В своё время на это поле, повсюду среди зелени, выделялись яркие красные пятна. Это были цветущие гвоздики. По традиции механики самолётов того времени, сеяли гвоздики там, где разбивался авиатор. Ещё долго рассказывали ветераны о своих полётах на Пе-2 и Ту-2 в годы войны, о том как осваивали в первые годы после войны стратегический бомбардировщик Ту-4, а затем первый реактивный Ту-16, и о том как отрабатывали заправку в воздухе на этих кораблях. Как они говорили — это было пьянящее ощущение полёта, что-то сродни высочайшему искусству, была прекрасная песня, которую хотелось петь и петь. Кстати, заметил Скулачёв, полёты авиаторов, всегда привлекали людей искусства — артистов, художников, композиторов. В своё время, почетными гостями на этом аэродроме были К.С. Станиславский и В.И. Немирович-Данченко. Здесь снимались фильмы об авиации и о лётчиках. Главных героев-лётчиков играли замечательные артисты — Н. Крючков, П. Кадочников, А. Меркурьев. На тему авиации написаны прекрасные песни и много хороших книг. Мне посчастливилось тогда встретиться и пообщаться с авиаторами, которые приняли авиационную эстафету ещё в конце 30-х годов прошлого века и пронесли её до середины 60-х. Это были беспредельно преданные авиации люди, хранившие память о погибших товарищах в небе войны, а позже при освоении новых самолётов. К сожалению, их уже нет среди нас. Позже я понял, что они хотели, что бы мы были верны их традициям, не прерывали ту нить, которая связывает прошлое с настоящим, гордились своей профессией, которая дарит нам не только нам, но и пассажирам, необыкновенное ощущение радости полёта.

Но вернёмся в Бейрут. Между тем погода улучшалась, стало светло. Раскаты грома были уже где-то далеко в горах. Дождь перестал, выглянуло солнце и обласкало всё вокруг. Всё блестело и сверкало. Вода постепенно освобождала бетонное покрытие аэродрома. Объявили посадку, весь зал зашевелился и пассажиры, цепочкой, направились к самолёту, который был рядом с вокзалом. Салон первого класса был свободен, туда и было определено место для маэстро. Предупреждённые Марина Булычёва и Лена Фролова усадили и укрыли его пледом, предложили прохладительные напитки и свежую прессу. Вскоре и все артисты, с шумом и суетой, заняли свои места. А такой инструмент как виолончель, тоже был пристёгнут ремнями к своему месту согласно билета. Оказывается этот инструмент нельзя перевозить в багажном отделении.

Бортинженер, Андрей Иванович Сологуб, запустил двигатели. Получив разрешение и условия руления, мы медленно двигались к взлётной полосе. Мимо нас проплыли полуразрушенные ангары, поломанные самолёты без крыльев, другие без двигателей. Недалеко от взлётной полосы лежал обгоревший лайнер, всё это были следы бессмысленных вооружённых столкновений. Наконец выбрались на взлётную полосу в направлении моря, курсом 210. Загудели турбины, самолёт ожил, опустил нос — обжалась передняя стойка, отпущены тормоза и мы понеслись по полосе, с каждой секундой ускоряя свой бег. Несколько мгновений и наступил момент, когда невидимые силы, без какого-то ощущения, отделили нас от бетона, и мы устремились в высоту, быстро удаляясь от земли.

Впереди и над нами громоздились белые облака, фантастических размеров и очертаний. Они не представляли опасности, но в них могла быть болтанка, поэтому мы их обходили. На эшелоне 280 (8500 метров) облака были под нами, полёт проходил спокойно. Это высота не совсем экономична для полёта, но выше все эшелоны были заняты и мы следовали на нём до границы России, а затем заняли высоту 9100 метров. Для самочувствия человека эта высота полёта благоприятна, давление в кабине соответствует высоте около 1000 метров. А от давления в кабине зависит самочувствие пассажиров. Так как на высоте наблюдаются признаки гипоксии, т. е. уменьшение количество кислорода. У людей с нездоровым сердцем лицо становится синеватым, они становятся сонливыми. Для борьбы с этими явлениями в самолёте есть переносное кислородное оборудования для терапевтического питания кислородом по состоянию здоровья. Если пассажиру при плохом самочувствии дать вдохнуть кислород, его мозг вернётся в первоначальное состояние. В этом и заключается изумительное свойство кислорода, известного нам со школьной скамьи, как О2. На высоте свыше 1500 метров уже начинается кислородное голодание, но оно не существенное, а сказывается лишь на ночном зрении. К высоте 2500 метров недостаток кислорода компенсируется учащённым дыханием. В самолёте создаётся собственное атмосферное давление. В кабину производится наддув воздуха от компрессоров двигателей и достигается перепад давления между кабиной и атмосферой до 6 тонн на квадратный метр. Затем этот перепад сохраняется, а высота в кабине растёт, но не более 2400 метров на максимальной высоте полёта.

Исходя из этого, внезапная разгерметизация, особенно из-за разрушения конструкции самолёта очень опасна для жизни. Если это произойдёт на высоте 6000 метров, человек теряет сознание через 30 минут, на высоте 8000 метров так мало кислорода, что сознание теряют через две минуты. Ну а если самолёт разгерметизируется на высоте 10000 метров, давление там настолько ничтожно, что человек погибнет через 30 секунд. Конструкторы самолёта всё предусмотрели. Если произойдёт разгерметизация кабины, то кислородные маски автоматически выпаду сверху багажных полок к лицу пассажиров. И если они воспользуются ими через 15 секунд, они почувствуют себя заново родившимися. Струя кислорода отгородит их от смерти. Вот почему так строго проверяют пассажиров на предмет отсутствия пиротехнических средств, а бортпроводники следят за поведение пассажиров. Так как даже разрушение иллюминатора может привести к печальным последствиям в виду огромного перепада давления между кабиной и атмосферой. Высотная система кондиционирования и наддува самолёта дублирована, если начнётся разгерметизация салона об этом сообщит звуковая сигнализация и показания приборов. Пилот в этом случае, выполнит экстренное снижение до высоты 4000–3000 метров, так что самолёт очень надёжное транспортное средство, где всё до мелочей продумано.

Нужно отметить, что на отечественных лайнерах, разгерметизации из-за разрушения конструкции не было. На самолётах иностранного производства были случаи разрушения обшивки фюзеляжа, что неоднократно показывалось на телевидении.

У нас в полёте всё хорошо. Проводники довольны пассажирами, Марина держит под контролем нашего не совсем здорового пассажира, кислород и лекарства поддерживают у него нормальное самочувствие. А артисты они и в самолёте артисты — шутки и песни заполняли салон.

Любопытство и таинство работы лётчиков привели дирижёра Валерия Крицкова и солиста театра Вадима Заплечного в нашу кабину. Для них было удивительно, как мы успеваем следить за показаниями многочисленных приборов. Это не сложнее чем дирижировать оркестром, в котором более 80 музыкантов или исполнять арию Онегина, ответил им пилот Юрий Колачёв. Штурман, Женя Ермолаев, по инструкторской привычке, объяснял им суть показаний приборов. Показал на движущийся электронный ромбик на экране прибора предупреждения об опасном сближении. Вот смотрите, ромбик движется навстречу нам, а над ним цифра 1500 футов. Это встречный самолёт выше нас на 500 метров. Вскоре самолёт прогудел над нами. Он продолжал пояснять им — если самолёт окажется на нашей высоте вблизи от нас, сработает сигнализация на приборе, а голос предупредит об опасности столкновения. В общем приборы намного умнее нас, увлечённо рассказывал он артистам.

Я чувствую себя как бы причастным к полёту, здесь, среди вас, у меня другие, какие-то возвышенные ощущения, чем в пассажирском салоне, рассуждал Вадим Заплечный, находясь на кресле штурмана между пилотами.

— Конечно, вы артист, правильно подметили о возвышенных чувствах и ощущениях в полёт. Для нас профессионалов, которые провели в небе тысячи и тысячи часов, каждый полёт это радость жизни. А когда человеку хорошо, радостно, его душа поёт, заметил Юрий Колачёв.

Минуты полёта складывались в часы, наш лайнер градус за градусом пересекал параллели. Мы приближались к заветной широте нашего аэродрома, а она 56 градусов. Позади осталась широта Бейрута 33 градуса, дуга меридиана в 1 градус широты равна 111 км. Очень просто посчитать в уме сколько пролетели и сколько осталось. Но а точно читаем на экране GPS — до полосы Шереметьево 165 км.

Внуковский диспетчерский центр разрешает нам бесступенчатое снижение. Двигатель на минимальном режиме, самолёт бесшумно планирует, теряя по 15 метров в секунду. За бортом приятно шуршит воздух, обтекая кабину, фюзеляж и крылья. Воздух чист и прозрачен. В низинах и лесах ещё видны белые пятна снега. Хотя день клонился к вечеру, солнце ещё мягкими лучами освещало всё на земле, тепло его лучей проникало и к нам в кабину.

Перед нами внизу Внуково — некогда главный аэродром страны. Впереди и справа огромная панорама столицы. Город просматривается как на хорошей фотографии. Кремль, расходящимися лучами проспекты, высотные здания, словно сторожевые башни, Останкинская игла пронизывает небо. Через город змейкою стелется река Москва, образуя широкую водную гладь на Юго-Востоке, там южный речной порт столицы и мой дом на берегу. Справа под крылом Тушино — Центральный аэродром бывшего ДОСААФ, а ныне РОСТО.

Стрелка радиокомпаса показала пролёт радиомаяка «Опалиха» и нас доворачивают на посадочный курс 067 нашего родного аэродрома.

Проявив всё своё умение, слаженность в работе экипажа, нам удаётся приземлиться так мягко, что и сами не сразу поняли, когда пневматики коснулись поверхности бетона. Бывалые пассажиры ожидают нарастающий шум от реверса двигателей, зажимают уши. Реверс это торможение самолёта выхлопной струе газа, когда реактивная струя направлена вперёд, в направлении движения самолёта. Но шума нет. Три километра семьсот метров полосы позволили не включать реверс, даже не использую максимальное торможение колёс, мы замедлили движения самолёта до минимальной скорости. Освобождаем полосу и медленно рулим, плавно разворачиваемся, резко не тормозим, и как бы подплываем к телетрапу, и незаметно останавливаемся. Рейс SU510 выполнен.

В салоне слышится шум и аплодисменты. Пассажиры не спешат, как обычно бывает, покидать салон. Выходим к ним по их просьбе, нас встречают возгласами и аплодисментами, солистки театра вручают бортпроводницам и нам букеты прекрасных ливанских роз.

Народный Артист России Кирилл Климентьевич Тихонов благодарит экипаж за заботу и внимание, проявленное к пассажирам и лично к нему. «Для меня этот полёт будет незабываемым. Это была прекрасная небесная симфония». И вручил мне приглашение для всего экипажа на посещение любого спектакля. Чем мы и воспользовались, периодически бывал в театре. Но как ни печально, через год после того полёта, Кирилл Климентьевич безвременно ушёл из жизни.

Его ученик, дирижёр Валерий Крицков, ныне работает в театре Новая Опера, где я, а иногда и мои ещё летающие штурман и бортинженер, бывают на премьерах. Встречаемся мы и с солистом, тенором Вадимом Заплечным, дирижёром Александром Волощуком и другими мастерами сцены. Связь авиации и искусства не прерывается и сегодня.

2008