О революционной ситуации

Обычно революционная ситуация рассматривается историками с позиций экономических и политических. Но она складывается, пожалуй, прежде всего в духовной сфере. Ее определяют не народные массы – наиболее инертная часть общества. В них там и сям вспыхивают бунты, стачки, демонстрации протеста. Но все это – частности, мало влияющие на общее состояние страны.

Во второй половине ХIХ века в наиболее образованной, численно сравнительно небольшой, но самой активной части российского общества назрел духовный кризис. Преодолеть его с помощью каких-либо отдельных реформ, сохраняя самодержавие, было невозможно. То есть теоретически какие-то варианты можно предположить, но практически, на деле получилось именно так. Кризис частично разрешился в 1917–1922 годах, после двух революций и Гражданской войны, а окончательно – в конце 1930-х годов, после создания великой державы СССР.

Нестабильность Российской империи определялась, помимо всего прочего, изменениями структуры ее экономики, перераспределением рабочей силы из деревень в города, от сельского хозяйства в промышленность и строительство, укреплением социальной группы предпринимателей, финансистов, становлением капиталистических отношений. А переход от феодализма к капитализму во многих странах сопровождался кризисами, революциями.

…Небольшое отступление. В 1959 году я высказал мысль: социализм есть высшая стадия феодализма. Ее справедливость осознал значительно позже. А в конце ХХ века узнал, что идея эта принадлежит русскому мыслителю К.Н. Леонтьеву и ей уже более ста лет.

Леонтьев К.Н.

«Социализм, понятый как следует, – писал он, – есть не что иное, как новый феодализм, уже вовсе недалекого будущего, разумея при этом слово феодализм, конечно, не в тесном и специальном его значении романо-германского рыцарства или общественного строя… а в самом широком его смысле, т. е. в смысле неравноправности классов и групп, в смысле разнообразной децентрализации и группировки социальных сил, объединенных в каком-нибудь живом центре, духовном или государственном… Теперь коммунисты (и, пожалуй, социалисты) являются в виде самых крайних, до бунта и преступлений, в принципе неограниченных либералов; их необходимо казнить, но сколько бы мы их ни казнили, по нашей прямой и современной обязанности, они… служат бессознательную службу реакционной организации будущего. И в этом, пожалуй, их косвенная польза, даже и великая».

Справедливости ради вспомним, что примерно в то же время английский философ Герберт Спенсер, подобно Леонтьеву сурово критиковавший капитализм, написал работу, посвященную социализму, с характерным названием «Грядущее рабство», главным образом имея в виду подчинение личности коллективу. Но можно ли иначе построить надежный общественный организм? Леонтьев был уверен: нельзя! Он подобно подлинным русским интеллигентам разных политических убеждений презирал сытого самодовольного буржуа. Писал: «Я и грехом не считаю от всей души желать, чтобы сии средние всеевропейцы будущего полетели бы вверх тормашками в какую-нибудь цивилизацией же ископанную бездну! Туда этой мерзости, этому „пиджаку” и дорога!» (Увы, пророчество его сбывается.)

В этом отношении Леонтьев – прямой продолжатель воззрений Герцена на переход в Европе от феодализма к капитализму. «Как рыцарь был первообразом мира феодального, – писал Герцен, – так купец стал первообразом нового мира… Под влиянием мещанства все переменилось в Европе. Рыцарская честь заменилась бухгалтерской честностью, вежливость – чопорностью, гордость – обидчивостью, парки – огородами, дворцы – гостиницами, открытыми… для всех, имеющих деньги».

Константин Леонтьев продолжил: «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей восходил на Синай, что эллины строили себе изящные акрополи, римляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский или немецкий, или русский буржуа в безобразной комической своей одежде благодушествовал бы „индивидуально” и „коллективно” на развалинах всего этого прошлого величия?.. Стыдно было бы человечеству, чтобы этот подлый идеал всеобщей пользы, мелочного труда и позорной прозы восторжествовал бы навеки».

А еще через полвека Бердяев пришел к выводу: «Так можно было определить русскую тему ХIХ века: бурное стремление к прогрессу, к революции, к последним результатам мировой цивилизации, к социализму и вместе с тем глубокое и острое сознание пустоты, уродства, бездушия и мещанства всех результатов мирового прогресса, революции, цивилизации и пр.». Напомнив высказывание Александра Невского: «Не в силе Бог, а в правде», он заключил: «Трагедия русского народа в том, что русская власть не была верна этим словам».

Все то, о чем сказано выше, на мой взгляд, определяло революционную ситуацию и в Западной Европе, и в России. В разных государствах она проявлялась своеобразно (любая страна в той или иной степени самобытна, а утрата самобытности свидетельствует о ее слабости, дряблости и скорой гибели). И все-таки у революционеров разных стран и народов было нечто общее. Революционное брожение происходило не в гуще народных масс, а среди сравнительно немногочисленных интеллигентов – людей, которые живут идеалами, насыщенной духовной жизнью (в отличие от интеллектуалов, зарабатывающих на жизнь умственным трудом).

Народники и народовольцы пытались не столько теоретически, сколько практически определить самобытный исторический путь России. Восставая против устаревших традиций, они в то же время не желали торжества буржуазии, перехода на рельсы западной цивилизации.

Константин Леонтьев в одном из писем предположил возможность соединения социализма «с русским Самодержавием и пламенной мистикой (которой философия будет служить, как собака)». А иначе все будет «либо кисель, либо анархия». Добавим, наученные историческим опытом: нечто подобное осуществилось в середине ХХ века – сталинский СССР.

Трагедия народников и народовольцев была в том, что их мечтания о народной демократии не могли осуществиться в России того времени ни при каких условиях. Для этого не были подготовлены ни народные массы, ни оппозиционные правительству силы, ни сами революционеры. Оставалось для последних только одно: расшатывание устоев самодержавия в надежде, что когда-нибудь, при каких-то других обстоятельствах оно падет.

Судьба «Народной воли» была предрешена еще и потому, что у этой тайной организации было слишком мало сторонников, а противник был могущественный: государственная полицейская система. Частный террор не может выдержать единоборства с государственным террором. Кроме того, у царя и правительства России были возможности воздействовать на общественное мнение не только печатным словом, причем в широком масштабе, но и с помощью административных мероприятий.

Они начались в последний год правления Александра II. Уже тогда стало ясно, что отмена крепостного права означала для многих крестьян рабство не менее жестокое и безнадежное – экономическое. Это грозило немалыми потрясениями. Недоимки бывших помещичьих крестьян по выкупным платежам возросли за 20 лет вдвое. При взыскании недоимок описывали и продавали скот, инвентарь, временно отбирались наделы. Тем, кто не перешел на выкуп, было еще хуже: приходилось отбывать барщину и платить оброк. Русско-турецкая война 1877–1878 годов хотя и завершилась нашей победой, но для русского народа стала дополнительным тяжелым испытанием. А затем были в стране неурожай и голод.

Лорис-Меликов М.Т.

После покушения на царя Степана Халтурина 8 февраля 1890 года Александр II созвал совещание для выработки мероприятий по борьбе с революционерами. Была учреждена Верховная распорядительная комиссия по охране государственного порядка и общественного спокойствия. Ее, а также Чрезвычайную следственную комиссию по делу о взрыве в Зимнем дворце возглавил харьковский генерал-губернатор М.Т. Лорис-Меликов. Вскоре он занял пост министра внутренних дел. Затем Верховную распорядительную комиссию упразднили, так же как Третье отделение, вместо которого был организован департамент государственной полиции при Министерстве внутренних дел. Это был мощный централизованный орган, призванный в первую очередь бороться с политическими преступниками.

Назначенное на 8 марта 1881 года обсуждение проекта либеральных реформ, предложенного Лорис-Меликовым, состоялось уже при Александре III. Есть версия, что убийство Александра II было спешно осуществлено народовольцами для того, чтобы сорвать утверждение этого проекта. Либеральные реформы не устраивали революционеров, ибо направлены были на постепенный переход к конституционной монархии западного образца. Кроме того, некоторые уступки со стороны правительства дворянам, земству и крестьянам грозили резко ослабить и без того достаточно сомнительную революционную ситуацию.

Действительно, проект Лорис-Меликова был отклонен, а сам он вскоре подал в отставку вместе с военным министром Д.А. Милютиным и министром финансов А.А. Абазой. Тем не менее были сделаны некоторые уступки крестьянству, стали созываться совещания представителей земств и вышел циркуляр о «неприкосновенности прав дворянства и городского сословия».

Самодержавие не пошатнулось, а напротив, окрепло. Ни о каких уступках революционерам не было и речи. Казалось бы, должна была усугубиться революционная ситуация. А вышло наоборот. В народе да и среди многих революционеров терроризм не одобрялся. Подавляющее большинство населения желали стабильности, а не потрясений.

Получалось так, что в деятельности народовольцев были заинтересованы наиболее ревностные защитники самодержавия и жестких мер подавления инакомыслия. Кроме того, многие деятели департамента полиции, призванные бороться с террористами, получили дополнительные возможности для карьеры, наград, повышенных окладов жалованья и для финансовых злоупотреблений.