Стихийность и организованность

Зародышами революционных организаций явились первые кружки самообразования и саморазвития, появившиеся в конце 1860-х годов.

Например, в начале 1869 года студенты М. Натансон, В. Александров (позже покушавшийся на жизнь императора), А. Герценштейн, Н. Лопатин, Ф. Лермонтов и Н. Чайковский организовали такой кружок. Первые двое были библиотекарями разрешенной студенческой библиотеки Медико-хирургической академии. Это помогало им приобретать и распространять не только специальную, но также философскую и социально-политическую литературу.

Позже к этому кружку присоединились несколько юношей и девушек. Летом 1871 года они организовали коммуну, сняв дачу в пригороде Петербурга. Жизнь вели аскетическую, занимались совместно физкультурой, женщины ходили в брюках. Готовились идти в народ – лечить и просвещать.

Среди местного населения пронесся слух, что здесь поселились «жиды и поляки для страшных дел». Полиция проявила бдительность: произвели обыск, арестовали Чайковского. Никакой крамолы не обнаружили. Но пробудили в молодых людях ненависть к существующей власти.

В 1870 году был арестован по делу С.Г. Нечаева вольнослушатель Петербургского технологического института А.В. Долгушин. Почти два года провел он в предварительном тюремном заключении, и был выпущен за недостатком улик. Вскоре он создал тайный революционный кружок, а в следующем, 1873 году и типографию в Звенигородском уезде, где печатали прокламации.

Долгушинцев было немного, около 20 человек. Они распространяли прокламации, вели революционную пропаганду среди крестьян и были убеждены в необходимости поднимать народ на бунт для свержения самодержавия и передачи всей земли тем, кто на ней трудится. Чайковцев, которые стремились в первую очередь просвещать народные массы, долгушинцы презрительно называли книжниками, хотя сами были такими же не в меньшей степени.

Во избежание провала они вынуждены были переехать в Москву: крестьяне заподозрили их в крамоле и могли выдать властям. Но и в городе кружок Долгушина просуществовал недолго. В конце 1873 года они были арестованы и преданы суду. Пятеро из них (Долгушин, Дмоховский, Папин, Плотников и Гамов) были осуждены на каторжные работы, остальных приговорили к лишению свободы.

Сенат, судивший в конце 1877 года 193 народников, признал, что в 1872 году четыре лица – Войнаральский, Ковалик, Мышкин и Рогачев, «умыслив образовать тайное революционное сообщество», привлекли к нему подсудимых. Однако из названных лиц не было двух, которые были бы между собой знакомы в 1872 году. Точнее определил эту дату прокурор в обвинительном акте: осень 1873 года. То есть немногим раньше того, как начались аресты его участников.

Есть основания считать началом стихийного революционного движения в России осень 1873 года. Оно было сравнительно массовым (среди учащейся молодежи преимущественно) и более или менее идейным. В том году появились первый печатный орган русской революции – журнал «Вперед!», издававшийся Лавровым в Цюрихе, а также основополагающий манифест анархистов – «Государственность и анархия» Бакунина.

Осенний революционный подъем объяснялся еще и тем, что именно тогда молодежь, прежде всего студенческая, съезжалась в города. Начались постоянные сходки с участием представителей тайных революционных организаций и без них.

Бакунин утверждал, что в России столько революционеров, сколько учащейся молодежи в университетах, гимназиях и семинариях (примерно 40 тысяч). Цифра, пожалуй, преувеличена. Однако характерно, что вольно или невольно признавался тот факт, что рабочие и крестьяне в этом движении принимали незначительное участие.

В целом российское общество стояло в стороне от него. Многие о нем даже не догадывались до начала открытых судов. Среди учащейся молодежи распространялись революционные идеи, шло брожение умов, а официальная печать до 1875 года продолжала тоскливо жаловаться на застой. И это объяснялось не только давлением цензуры. Дело в том, что интеллигентная молодежь существовала в значительной мере обособленно. Проблема «отцов и детей», проницательно и заблаговременно поставленная И.С. Тургеневым, именно теперь проявилась со всей очевидностью.

Молодые люди старались не допускать «чужаков» в свою среду. Об их настроениях обывателю было известно мало. Слухи об арестах не могли объяснить кого, за что и почему преследуют. Газеты были слабо распространены; да они и не могли, отчасти и по цензурным условиям, объективно и толково оповестить общество о том, какие события происходят.

Подобное умолчание создавало иллюзию всеобщего спокойствия и вряд ли шло на пользу властям. Революционные идеи продолжали все шире распространяться, привлекая наиболее активные круги молодежи. Это было стихийное движение. Оставалось только должным образом организовать его с помощью партии, находящейся в подполье.

«Обособление молодежи от остального общества, – писал Ковалик, – придало движению необыкновенную силу. В семидесятых годах молодежь попыталась одна, без всякого содействия склонных к компромиссам старших возрастов, порешить все проклятые вопросы, не дающие человечеству мирно существовать, и решила возложить на свои плечи всю работу по обновлению мира. Подобно первым христианам она отрекалась от мира привилегированного, в котором жила, и собственных выгод и могла самоотверженно отдаться борьбе со злом, не заботясь даже о насущном хлебе.

Подвиг, приковывающий при всяких условиях наше внимание даже в мелком деле, ради которого он совершается, тем более импонировал, когда не ведающая личных эгоистических интересов молодежь бралась за решение коренного вопроса жизни, за переустройство всей государственной и общественной жизни на началах свободы и правды. Общество, в лице лучших своих членов, в конце концов, выразило, хотя и задним числом, свое сочувствие геройской молодежи, несмотря на то что ею намечены были революционные средства борьбы – единственные, которые могли быть пущены в ход активным меньшинством».

Как известно, запретный плод сладок. Для молодежи идеи, которые проповедовали политические изгнанники из-за рубежа, были не только интересны, но и привлекательны. Еще раз подчеркнем: идеи эти вовсе не проповедовали западных образцов буржуазной демократии. Напротив, они предполагали свой, особый путь России на основах коллективизма в отличие от западного индивидуализма.

Молодежные сходки и обсуждения объективно и стихийно становились как бы филиалами тайного общества, ибо легально вести политические дискуссии, осуществлять политическую деятельность было невозможно. Молодежь все более склонялась к признанию социалистических преобразований, а не буржуазно-либеральных. Этому способствовало и то, что в 1860–1870 годы среди них значительную часть составляли разночинцы, выходцы из небогатых семей. Более солидные и обеспеченные интеллигенты-«западники» главные свои надежды возлагали на конституцию, «хотя бы куцую».

Молодые радикалы считали такие пожелания бесполезными и даже вредными. По их мнению, спасти Россию и обеспечить достойную жизнь народу могли только решительные социальные преобразования. Осуществить их мирно и спокойно по воле монарха было невозможно. И не потому, что плох царь. Вся государственная система приходила в негодность из-за огромных злоупотреблений не только центральных, но и местных властей. Вынудить их отказаться от своих привилегий и злоупотреблений одними уговорами или указами? Наивные мечтания!

В кружках студенческой молодежи все чаще и горячей стали обсуждаться политические проблемы. Радикальные революционные идеи находили отклик в сердцах присутствующих. Получили распространение нелегальные издания, вывозившиеся из-за рубежа, а также прокламации. Так, за год до выпуска первой книжки «Вперед!» в кружках появилась и обсуждалась литографированная программа журнала.

Наиболее острые споры возникали при обсуждении программных работ Лаврова и Бакунина. Первый ратовал главным образом за просвещение народа, второй – за бунт, переходящий в революцию. Обычно победителями из подобных прений выходили бакунисты, сторонники анархии как наиболее близкого чаяниям народа общественного устройства.

По свидетельству Ковалика: «Повышенное настроение молодежи не поддается описанию… Нередко можно было встретить небольшие кружки самообразования или просто группы молодежи, которые еще ничего не слышали о начавшемся революционном движении и тем не менее в один вечер, после более или менее незначительных слов, сказанных агитаторами, окончательно переходили в революционный лагерь. Иногда для этого достаточно было прочесть какую-нибудь книжку или даже статью. Примером может служить быстрый переворот, случившийся с сестрами члена оренбургского кружка Федоровича, оставившего им несколько запрещенных книг. Из переписки, приведенной в обвинительном акте, видно, что сам Федорович поражен был быстротою перемены, которую он увидел при свидании с сестрами».

Он привел пример: один молодой студент, прослушав споры на сходке, задумался над тем, должен ли он приобретать дальнейшие познания в высшем учебном заведении или же немедленно приняться за работу в народе. Когда он высказал свои сомнения старшему товарищу, тот заметил, что при отсутствии веры в свои силы ему ничего не остается другого, как продолжать свое учение; когда же укрепится эта вера, то он сам будет знать, как поступить. Юноша тут же постарался заглянуть в свою душу и объявил товарищам, что бросает учебное заведение и идет в народ.

Другой случай. В конце 1873 года или в начале 1874 года Ковалик посетил Харьков. Не найдя там никакого заметного революционного движения, обратился к бывшему студенту Говорухе-Отроку, который ранее принимал участие в кружке, занимавшемся распространением полезных легальных книг, а теперь, удалившись от всякой общественной деятельности, испытывал некоторое разочарование и начинал впадать в апатию.

Разговор с Коваликом разбудил в нем энергию. Он собрал десятка два студентов, семинаристов и гимназистов и выступил на сходке пропагатором анархии, с учением которой он сам только что познакомился. В два-три дня образовался кружок с более или менее определенной программой, некоторым разделением труда и собственной небольшой кассой, в которую члены тащили рубли из жалких средств, бывших в их распоряжении. Искание истины настолько охватило учащуюся молодежь, что его не чужды были даже молодые семинаристы. Один из них настолько проникся высказывавшимися мыслями, что тут же отдал последний свой рубль в кассу и только для собственного успокоения спросил, не будет ли препятствием к его вступлению в кружок то обстоятельство, что в семинарии он имеет единицу за поведение.

Такие примеры свидетельствуют о том, что в российском обществе складывалась духовная атмосфера, проникнутая идеями необходимых серьезных социально-политических преобразований и вопрос был лишь в том, каким образом их совершить. Для образованной молодежи во всех культурных центрах почва для революционной пропаганды была подготовлена.

Это подобно тому, как в насыщенном растворе происходит кристаллизация. Чтобы возникли кристаллы, достаточно привнесения в раствор небольшой «затравки» или даже сотрясения.