Движение народников

К весне 1874 года не все из многочисленных петербургских кружков получили окончательную организацию. Люди там были разные. Некоторые, узнав об арестах, побоялись приступить к практической деятельности. А решительно настроенные народники начали уже складывать свои чемоданы, готовясь к летним походам.

Это были преимущественно анархисты, сторонники идей Бакунина. Лавровцы стали быстро стушевываться. Они избегали активных действий и продолжали заниматься самообразованием. Ни один из них не был привлечен к «процессу 193», где судили участников «Большого общества пропаганды», преимущественно чайковцев. Некоторые сторонники Лаврова привлекались к дознанию, но, как только выяснился характер движения, были до суда освобождены из тюрем или на всякий случай высланы административным порядком.

Одной из насущных проблем революционного движения было привлечение в кружки сознательных рабочих. Анархисты, в частности, Петр Кропоткин, придавали этому большое значение не только из-за желания быть ближе к народу, но и считая их лучшими пропагандистами среди родственных им по духу, а часто и по плоти крестьян.

При этом возникали немалые трудности. Ведь наиболее грамотными были более или менее квалифицированные рабочие, неплохо обеспеченные материально. По сравнению с большинством студентов они были похожи на небогатых буржуа. А для обывателя, как известно, бытием определяется сознание (хотя, конечно же, и среди квалифицированных рабочих было немало идейных революционеров).

Надо заметить, что простейшее классовое разделение трудящихся по характеру занятий на рабочих, интеллектуалов и крестьян искажает реальную социально-политическую ситуацию в обществе. Далеко не каждый рабочий является пролетарием (крестьянин – тем более, ибо ему всегда есть что терять, кроме своих цепей). У начитанного и совестливого интеллектуала, даже если он не испытывает материальных трудностей, быстрей и чаще пробуждаются революционные чувства, чем у обеспеченного рабочего. Можно сказать, интеллектуал настроен более романтично.

«Как ни сочувственно относились подготовленные рабочие к крайним направлениям, – писал Ковалик, – но они менее охотно, чем интеллигенция, признавали анархическое движение. Это учение не признавало никаких программ-минимум, рабочие же уже успели получить некоторый интерес к умственной работе. Им поэтому хотелось сохранить за собой такое положение, которое позволяло бы им в часы досуга продолжать свое развитие и удовлетворять свои умственные запросы. Занятие же пропагандою в деревне анархии и революции обещало лишить их всего этого».

В этом отношении более подходящим для анархистов контингентом были сезонные рабочие, которые возвращались весной из города в деревню. Кстати, среди них предпочитал вести пропаганду Кропоткин. Но в любом случае интеллигенция сравнительно легко вовлекалась в стихийное революционное движение, тогда как обыкновенный трудящийся особого энтузиазма не проявлял, предпочитая выслушивать агитаторов, задавать им вопросы, беседовать на разные темы (политические – реже других), избегая присоединяться к революционерам.

«При таком положении дела, – продолжал Ковалик, – интеллигент, обладающий сердцем, преисполненный самой сильной, религиозной верой в высоту предстоящей ему миссии, сравнительно легко брал верх над маловерным рабочим, но союз их был в высшей степени непрочен. Под влиянием веры интеллигент готов был совершать подвиг за подвигом, а рабочий, если не проникался всецело такой же верой, скоро одумывался, особенно если не получал новых импульсов. К тому же при спешности привлечения рабочих не всегда обращалось должное внимание на их индивидуальные качества».

Студенческие землячества предоставляли петербургским революционерам даровых и самых добросовестных почтальонов, разносивших вести из столицы в свои родные города, где у них оставались связи среди учащихся. Это обеспечивало в известной мере однообразный ход движения повсеместно. Со временем связи налаживались и становились постоянными. Возникали подобия филиалов тайных революционных организаций, охватывающих значительную часть крупных городов Центральной России. Некоторые анархисты совершали многочисленные поездки. Так, Войнаральский был в постоянных путешествиях из Москвы на родину и в восточные губернии и обратно. Более других объехал разные города, по-видимому, Ковалик. Вот этот перечень: Москва, Киев, Одесса, Ярославль, Кострома, Нижний, Казань, Самара, Саратов и Харьков. Чайковцы также посылали в разные места своих агентов.

Для тех, кто «идет в народ», требовалось найти материальные средства, заготовить народную одежду, фальшивые паспорта и книги для раздачи по пути и среди горожан. Для фабрикации паспортов составилось небольшое бюро при кружках. Чтобы изготовить значительное количество документов, необходимо было достать бланки крестьянских паспортов и вырезать печати по образцам, имевшимся на настоящих паспортах. Некоторые делали проще: получив на гипсовой массе оттиск какой-нибудь сургучной печати, коптили его на свечке и прикладывали куда следует.

Для приобретения денежных средств пользовались, в частности, студенческими вечерами и другими увеселениями, устраиваемыми нарочно для этой цели. Члены кружков, получавшие от своих более или менее состоятельных родителей деньги на необходимые жизненные расходы, охотно обращали их в общую собственность. Иначе и не могло быть при существовавшем взгляде революционеров на этот источник средств.

Синегуб, один из лучших чайковцев-пропагандистов, как было указано в обвинительном акте, предлагая деньги рабочим, с которыми занимался, говорил, что эти деньги тоже крестьянские, ибо он получает их от своего отца, такого же мироеда, как и другие. Более крупные суммы поступали, в редких, конечно, случаях, от состоятельных членов кружка или лиц сочувствовавших. Некто Любавский обещал внести в кассу чайковцев часть своего состояния. У Гауэнштейна, члена этого кружка, при аресте было отобрано свыше тысячи рублей. Сестры Щукины, входившие в состав кружка Каблица, вышли фиктивно замуж за двух членов кружка, чтобы получить от родителей приданое, которое целиком и внесли в кассу: около 5–6 тысяч рублей.

Кружок, располагавший такими средствами, считался уже богатым, большинство же кружков имело в своем распоряжении ничтожные суммы, например, Харьковский – всего 170 рублей.

Комплект нелегальных изданий, предназначенный для распространения в народе и в интеллигентной среде, был в 70-х годах ограничен. Более других содействовали изданию книг чайковцы, а впоследствии и типография Мышкина. Большинство книг и брошюр печаталось за границей и перевозилось в Россию разными путями. Свою налаженную связь с заграницей имели чайковцы. Обычно для этих целей использовали контрабандистов.

Кроме весьма популярной книги «Государственность и анархия», распространялись: «История одного французского крестьянина», «Сказка о четырех братьях», «Хитрая механика», «Стенька Разин», «Емелька Пугачев», «Дедушка Егор», «Митюха», «О мученике Николае», «Вольный атаман Степан Тимофеевич Разин», «Сила солому ломит», «Чтой-то, братцы…», «Отщепенцы», «Гражданская война во Франции» Маркса, «Программа рабочих» Лассаля, «Песенник». Из них наибольшим успехом в народе пользовались «Хитрая механика» и «Сказка о четырех братьях». Менее всего интересовали крестьян песни.

Каждый кружок по своему усмотрению выбирал книги для распространения в народе. Одни, придававшие наибольшее значение устной пропаганде, набирали мало книг; другие запасали их в большом количестве. Кроме того, независимо от отношения к книжной пропаганде все революционеры старались обильно снабжать книгами такие места, которые должны были служить центрами пропаганды.

Молодежь не проявляла особой склонности к солидным формам организации партийного типа, требующим строгой дисциплины. И все-таки мысль о необходимости единой сплоченной организации нередко обсуждалась среди революционеров. Лидеры движения попытались объединить разрозненные группы. Представители периферийных кружков имели в столице своего представителя. Ему следовало оставаться в Петербурге даже и тогда, когда остальные члены уходили на работу в народ. Он поддерживал связь с ними и при необходимости оказывал им посильную помощь, часто сам оставаясь без гроша.

Именно касса явилась центром сплочения кружков в единую организацию. Она призвана была помогать всем, работающим в народе, без всякого различия идейных направлений. Такая же помощь оказывалась и одиночкам, ведущим в народе пропаганду. Средства кассы составлялись из взносов кружков, в размере 10 % собственных их капиталов, а также случайных поступлений. Касса управлялась тремя выборными.

Одновременно с учреждением кассы решено было всем поработавшим в народе съехаться в начале октября в Петербург. Требовалось обменяться впечатлениями и выработать по возможности общий план дальнейшей деятельности. Съезд стал бы крупным событием для дальнейшей организации начинавшей свое существование революционной партии. Значение его чувствовалось молодежью. Даже в наиболее далеких от петербургских деятелей кружках идея съезда была весьма популярной и о нем много толковали. Но она так и осталась идеей.

Возможно, вскоре была бы создана крупнейшая революционная организация. Однако начавшиеся летом того же года аресты разрушили не только кассу, но и кружки, которые желали объединиться. Первичные «зародыши» партии так и не развились…

Сторонних наблюдателей движения начала 1870-х годов практически не было. Оно проходило в замкнутой среде молодежи, страстно откликавшейся на революционные лозунги и призывы, раздававшиеся преимущественно из-за рубежа.

Как всякое движение, которое развивается стихийно при благоприятных условиях, народничество быстро росло количественно, хотя и включало молодых людей разных взглядов на революционную работу. Одни считали, что народу требуется прежде всего просвещение, другие отдавали предпочтение непосредственной революционной пропаганде, третьи были уверены, что надо подготавливать бунты.

Сначала идейные революционеры с большою осторожностью принимали в свои ряды малознакомых людей. Но сравнительно быстро волна движения стала захватывать значительные массы, где меньше всего было крестьян и немногим больше рабочих, при абсолютном преобладании учащейся молодежи.

«Движение, начавшееся страстною борьбой направлений, – писал Ковалик, – с течением времени делается все более и более цельным. Мало-помалу создается такая общность стремлений и интересов, что участники движения связываются узами более крепкими, чем налагаемые семьею, родством и пр. Содействие и помощь были обеспечены всякому, кто докажет, что он член одного из революционных кружков. Революционная молодежь, ожесточенно ломавшая копья из-за незначительных оттенков направления, если не сознательно, то инстинктивно признавала, что она составляет нечто единое, цельное».

Главный принцип, которым руководствовались революционеры: выгода или невыгода для того целого, к которому считает себя принадлежащим каждый из них.

Например, при обсуждении цареубийства на первый план было выдвинуто несоответствие этого акта с интересами движения. Так же переменилось отношение революционеров и к конституционной форме государственного устройства. Прежде конституция отрицалась принципиально. Теперь согласились на том, что она в настоящее время могла бы отвлечь от начинающего сплачиваться движения много еще недостаточно окрепших сил, которые, увлекаясь перспективой открытой, легальной деятельности, отказались бы от крайних взглядов в пользу более умеренных.

Слухи о произведенных отдельных арестах все чаще вызывали у революционеров желание дать отпор правительству. В чем именно должен был состоять отпор, не было ясно большинству, но подразумевались протесты, демонстрации, стачки. Террор как система борьбы с существующим режимом еще не пользовался популярностью. Прежде необходимо было испытать свои силы в народе. Однако начавшиеся многочисленные аресты явились акцией власти, на которую решено было ответить террористической деятельностью.

Первым во всеуслышание произнес слово «партия» Ипполит Мышкин в знаменитой своей речи, произнесенной на суде. (Как считается, это его выступление он готовил не спонтанно, а с помощью своих товарищей.) Он сказал: люди, стремившиеся разрушить существующий строй, составляют социально-революционную партию. Движение народников и создало эту партию, хотя еще окончательно не организованную.

Показательно, что рождающуюся партию Мышкин не назвал анархической, как можно было ожидать, учитывая большое влияние идей Бакунина. Было выделено два направления: не только революционное, разрушающее сложившиеся порядки, но и социальное, созидающее общество на принципах социализма.