Глава 2. Блатные песни

И на эту щекотливую тему споры ведутся давно. Кто-то утверждает, что Высоцкий стал популярным прежде всего благодаря своим блатным песням, кто-то, разумеется, с этим мнением категорически не согласен, заявляя, что даже ранние песни Владимира Высоцкого считать блатными нельзя. Для разъяснения этой ситуации давайте сначала определим, что такое «блатная песня». Входим в интернет, открываем «википедию» и читаем определение этого явления:

«Блатная песня (блатной фольклор, блатняк) — песенный жанр, который воспевает тяжёлый быт и нравы уголовно-преступной среды, изначально рассчитанный на среду заключённых и лиц, близких к преступному миру. Зародился в России XIX века, окончательно сформирован в СССР. Со временем в жанре блатной музыки стали писаться песни, которые выходят за рамки криминальной тематики, однако сохраняют её характерные особенности (мелодия, жаргон, повествование, мировоззрение). С 1990-х годов блатную песню в российской музыкальной индустрии маркетируют под названием "русский шансон"».

Песен, где рассказывается о жизни воров («И пишу я всё песни о драмах, и о жизни карманных воров» (1962 г. или 1963 г.)) у Владимира Семёновича было предостаточно. Так стоит ли лишний раз доказывать, что Владимир Высоцкий писал блатные песни?!

Давайте для примера рассмотрим одну из ЕГО ранних (блатных) песен «Я в деле»:

Я в деле, и со мною нож —

(Эта строчка говорит о том, что тут речь пойдёт не о банальном жулике и воришке, а о преступнике, промышляющим вооружёнными разбоями).

И в этот миг меня не трожь,

(В этой строчке прослеживается намёк на крайнюю опасность преступника).

А после — я всегда иду в кабак, —

И кто бы что не говорил,

Я сам добыл — и сам пропил, —

И дальше буду делать точно так.

(Здесь нам ясно даётся понять, что речь идёт именно о блатной личности, которая ведёт сугубо преступный, антиобщественный образ жизни).

Ко мне подходит человек

И говорит: «В наш трудный век

Таких, как ты, хочу уничтожать!»

(Тут мы можем наблюдать отношение общества (в лице отдельного его представителя) к таким блатным, ведущим паразитический образ жизни субъектам).

А я парнишку наколол —

Не толковал, а запорол, —

И дальше буду так же поступать.

(После этих строчек мы убеждаемся, что герой песни Владимира Высоцкого действительно очень опасен и легко идёт даже на убийство).

А хочешь мирно говорить —

Садись за стол и будим пить, —

Мы всё с тобой обсудим и решим.

Но если хочешь так, как он —

У нас для всех один закон,

И дальше он останется таким.

(1962 г.)[115]

(Теперь мы можем смело заключить, что имеем дело с убеждённым (идейным) преступником, живущим по законам преступного мира, способным общаться без роковых последствий только с теми, кто живёт по тем же законам, или с теми, кто эти законы (идеи) не осуждает. Тех же, кто с законами блатного преступного мира не согласен, ждёт незавидная участь, ибо закон преступников один для всех и он суров и нерушим!).

И вы хотите мне сказать, что это не блатная песня?

А может быть эта песня написана для какого-нибудь спектакля? Впрочем, в спектакль она всё-таки попала, читаем у Аллы Демидовой:

«В октябре 1963 года состоялась премьера «Микрорайона» режиссёра Петра Фоменко, где были исполнены две песни Высоцкого: «В тот вечер я не пил, не ел» и «Я в деле и со мною нож», но ни в афише, ни в программках фамилии Высоцкого не было, и многие восприняли эти песни как фольклор».[116]

Эти песни, скорее всего, не восприняли, а взяли в этот спектакль как фольклор. Вряд ли тогда кто-нибудь знал, что у этих песен есть конкретный автор. В общем, как бы там ни было, но эти песни написаны не по заказу театра.

Я не сомневаюсь, что такие высоцковеды как Яков Корман и в песне «Я в деле и со мною нож» углядят борьбу В. Высоцкого исключительно с советской властью. Но я считаю, что герой Высоцкого (читай сам Высоцкий) тут (и не только тут) выступает в оппозиции к созидающему здоровому обществу, борьба Высоцкого с советской властью здесь ни причём.

Владимир Новиков в этой песне увидел лишь желание В. Высоцкого быть убедительным, он пишет:

«Здесь автор имеет мало общего с героем — только местоимение «я», но форма рассказа от первого лица может и не означать близость, она используется для большей эмоциональной наглядности, для того чтобы убедительнее сыграть роль».[117]

Я же скажу, что эта песня раскрывает одну из сущностей самого Владимира Высоцкого. Когда ОН её писал, ОН был ещё никем. В те годы Высоцкий даже близко не предполагал какая грандиозная, фантастическая судьба ждёт ЕГО впереди; ОН ещё не научился (и не считал нужным) «прятать фигу в кармане»; ОН даже представить себе не мог, что после ЕГО смерти о НЁМ будут написаны сотни книг и тысячи газетных статей; не знал ОН и того, что ЕГО поклонники будут бережно собирать и хранить каждое произнесённое ИМ слово, и не просто собирать и хранить, но и изучать, поэтому писал, как говориться, то, что «на душе лежало».

В дальнейшем, в своём творчестве Владимир Высоцкий научится говорить иносказательно, не раскрывая своего истинного лица. ЕГО агрессия примет вид борьбы (по тому же Якову Корману) с советской властью, но по сути ОН останется гением агрессии и разрушителем традиционных общественных ценностей, а не «невинной овечкой», жаждавшей всяческого прогресса, просвещения и созидания.

* * *

Интересно пишет о блатном фольклоре и о ранних песнях Владимира Высоцкого Виктор Бакин:

«Действительно, в блатном фольклоре романтизировался преступный мир, а в песнях Высоцкого эта среда и её герои высмеивались. И молодёжь увидела, что нет никакой блатной романтики, что всё это отвратительно и страшно. Оказывается, что женщины в том мире такие, с которыми «спать ну кто захочет сам», «товарищ» может продать и «за всё сказать», что «в лагерях — не жизнь, а темень тьмущая», там «каждый день мордуют уголовники, а главный врач зовёт к себе в любовники»; и это так далеко от дома, что «шпалы кончились и рельсов нет», а впереди целых «семь лет синевы» и «передач не видеть, как своих ушей»… И выясняется в конце концов, что променял ты "на жизнь беспросветную несусветную глупость свою"».[118]

То есть Виктор Бакин нам тут чуть ли не рисует Высоцкого коварнейшим и принципиальнейшим борцом с преступностью! Ишь как Владимир Семёнович ловко вплетает в свои песенки невидимые удары по блатному миру. Как ОН ловко и изощрённо этот блатной мир высмеивает! Да только вот сам Высоцкий никогда не называл свои ранние песни — песнями, борющимися с преступностью или высмеивающими её. ОН прятался за такими определениями, как «дворовые песни», «городской романс», но никогда не говорил, что писал какие-то вещи с целью отвратить советскую молодёжь от преступного мира и от блатной романтики.

Далее В. Бакин продолжает:

«И ещё, блатные песни сочиняют блатные, а ранние песни Высоцкого — это песни, сочинённые молодым талантливым поэтом, никогда не сидевшем за решёткой».[119]

В этом-то и есть главная опасность ранних (блатных) песен Владимира Высоцкого, что писал их не бездарный, отбывающий тюремный срок графоман, а талантливый Поэт, в последствии ставший «генералиссимусом» нашей авторской песни.

Долгое время некоторые высоцковеды называли «примитивистами»[120] тех, кто считал ранние песни Владимира Высоцкого блатными. Что же, можно порассуждать и о «примитивистах», которые неверно поняли эти песни, но если быть до конца честным, то придётся констатировать тот факт, что высмеивание жуликов и хулиганов в блатных песнях Высоцкого обнаружили человек десять, а все остальные жители СССР были, извиняюсь, «примитивистами»!

Вот какой интересный момент мы можем найти в книге Андрея Передрия:

«Актёр (Валерий Приёмыхов) вспомнил, как на съёмках одного из фильмов нужно было исполнить какую-нибудь «классическую» уркаганскую песню. Съёмочная группа направилась в Бутырскую тюрьму. Приёмыхова с товарищами провели по множеству камер, где он беседовал с арестантами. Каково же было удивление артиста: практически никто из обитателей камер не знал ни одной настоящей лагерной песни! Пели в основном Высоцкого, Розенбаума или какую-нибудь современную низкопробную «блатоту»…».[121]

Это что же получается, арестанты сидят в камерах и из блатных песен в основном знают и поют «высмеивающие» их же самих блатные песни Владимира Высоцкого (в купе с такими же «высмеивающими» блатной мир песнями А. Розенбаума)? А не говорит ли это свидетельство В. Приёмыхова нам о том, что блатные песни В. Высоцкого и А. Розенбаума очень хорошо подпитывают преступную среду и их там до сих пор помнят, знают, любят и поют?

Дорогие мои поклонники Владимира Семёновича, давайте хоть раз будем честными перед собой и не испугаемся клейма «примитивист», давайте скажем прямо, что Владимир Высоцкий написал довольно большое количество блатных песен (со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями, о которых мы ещё не раз поговорим в этой книге).

Вторая жена Владимира Высоцкого — Людмила Абрамова, говорит по этому поводу следующее:

«О ранних песнях, которые принято называть «блатной стариной», сейчас говорят, что — «точная стилизация», что он хорошо знал «этот язык» и похоже воспроизводил. Да ничего подобного! Он же это создавал! Никакой стилизации нет, это — блатные песни».[122]

Как видите, Л. Абрамова уже не скрывает, что ранние песни Владимира Высоцкого — это песни блатные! Раньше сторонники Высоцкого старались нам доказать, что ничего блатного в ранних песнях Высоцкого нет, а теперь, когда «ценности изменились», когда блатные песни прозвучали по радио- и телеэфиру, они могут спокойненько констатировать: «Никакой стилизации нет, это — блатные песни». Далее Л. Абрамова продолжает:

«А тот, кто так говорит, тот, во-первых, пытается зачеркнуть значение натурального блатного фольклора. А натуральный блатной фольклор не воспевает ни жестокости, ни убийств — он пытается оправдать этих людей».

Сказать по правде, я не вижу большой разницы между воспеванием и оправданием преступлений и преступников. Я считаю неоспоримым тот факт, что любые блатные песни дают очень мощную моральную поддержку преступному миру.

Интересны нам и рассуждения Александра Розенбаума о своих блатных песнях. Разумеется, Александр Яковлевич считает, что он своими блатными песнями действовал во благо, а не во вред. Его слова читаем в книге Максима Кравчинского:

«Сейчас мне люди говорят, что «Гоп-стоп» — классика российской эстрады (Ну всё правильно, ценности-то уже изменились — И. У.) А о «блатате» могут говорить лишь недалёкие или ленивые люди, не потрудившиеся вслушаться в эти песни, где столько юмора, тепла, благородства. В «одесских» песнях мои герои не делают никаких мерзостей и низостей. Если они «мочат», то только за предательство: «Что же ты, зараза, «хвост» нам привела, лучше бы ты сразу, падла, умерла», «Воры в законе» — это песня не просто о криминале, это песня о порядке. Для меня в этой песне вор в законе — порядочный человек. Этих дедов осталось человек десять-пятнадцать на страну.

Да, они будут разбираться с должником, но они никогда в жизни не взорвут «Мерседес» у детского сада. Им в голову не придёт воровать у вас ребёнка или ставить вашей жене утюг на живот. Это была блатная героика нашего времени».

Вот видите, как в блатных песнях Александра Розенбаума всё «героично», «благородно», «тепло», «с юмором» и в полном «порядке». Это, кстати, и есть рекламирование преступного мира, его романтизация и героизация. Хочется сказать: Не надо лукавить, Александр Яковлевич! Иначе у меня сложится впечатление, что вы абсолютно не знали и не знаете нравы наших уголовников. И я не вижу принципиальной разницы в том, что ваши «герои» взорвут «мерседес» не около детского сада, а отгонят его в сторонку.

А самое смешное то, что Розенбаум далее высказывает своё неудовольствие в адрес творчества современных исполнителей блатной песни:

«А сегодня в «блатных» песнях всё описывается от начала до конца: как приходят, стреляют, «мочат», потом уезжают за границу с чемоданами денег».[123]

Оказывается, Александр Розенбаум не одобряет излишне-подробные описания жизнедеятельности нынешних бандитов новоявленными исполнителями блатной песни. Но, что ж поделать, Александр Яковлевич, в современных блатных песнях тоже есть своя правда жизни.

А вообще, очень смешно слышать нечто-вроде: Да, мы пели блатные песни! Но мы пели правильные блатные песни! А сегодня поют неправильные блатные песни!

Всё это лукавство! Такие отговорки как раз и рассчитаны на людей примитивных (и, как говорит сам А. Розенбаум), на людей не далёких и ленивых.

* * *

В документальном телефильме: «Аркадий Северный — человек которого не было»,[124] прошла информация:

«Начало шестидесятых — очень спокойное время для жителей СССР. К примеру, в 1962 году в трёх миллионном Ленинграде в течение года было совершено 26 убийств. По сегодняшним меркам — очень скромная статистика. Милиция раскрывает почти все преступления.

Когда ничего не происходит: хочется придуманных страстей. В моду входят дворовые песни и блатная романтика».

А вот тут, давайте отдадим должное советскому обществу и лично товарищу Сталину — это он, ушедший от нас в 1953 году,[125] оставил нам страну, где кривая преступности шла вниз, а не вверх! И по-видимому, по инерции эта тенденция продолжилась и дальше, если даже в 1962 советское общество всё ещё дико голодало по «блатной романтике» и по «дворовым песням».

Разумеется, блатные песни запела прежде всего интеллигенция, читаем в книге В. Новикова:

«"Интеллигенция поёт блатные песни. Поёт она не песни красной Пресни", — писал в 1958 году Евгений Евтушенко, писал с искренним неодобрением:

…поют врачи,

артисты и артистки.

Поют в Пахре писатели на даче,

поют геологи

и атомщики даже.

Поют,

как будто общий уговор у них

или как будто все из уголовников.

Это, заметьте, точка зрения не какого-нибудь замшелого партийного чиновника, а либерально-прогрессивного поэта, спешащего отмежеваться от своих «испорченных» собратьев:

С тех пор,

Когда я был ещё молоденький,

я не любил всегда

фольклор ворья,

и революционная мелодия -

мелодия ведущая моя.

Но интерес к блатным песням возникал у артистов, писателей и учёных не от скуки, не от пресыщенности, а от желания знать правду, не имеющую ничего общего с той рифмованной ложью, что несли в себе «песни Красной Пресни», изготовляемые бездушными и циничными конъюнктурщиками от поэзии».[126]

Вот оказывается в чём суть! Интеллигенция жаждала «правды»! И только эта «жажда правды» заставила её приобщиться к блатной песне. Но у меня иной взгляд на эту проблему. Вы думаете, что интеллигенция — это всегда прогресс и созидание? Тогда срочно прочтите сборник статей о русской интеллигенции «Вехи»,[127] чтобы иметь более полное представление об этом сословии.

(У советской же интеллигенции с властью были свои личные счёты! В СССР простая доярка и тракторист порою зарабатывали больше, чем некоторые инженеры и артисты. Какому интеллигенту (артисту, писателю, учёному и т. д.) это понравится?! А где шикарные виллы? Где сексуальные домработницы? Где контракты, сулящие баснословные гонорары? Где кругосветные круизы? Где, в конце концов, кофе в постель?!!! Так что, интеллигенция запела блатные песни и радостно, и громко — это было её бунтом против советской власти. И не верьте, что наших интеллигентов гнало (и гонит) в оппозицию обострённое чувство жажды правды и справедливости. Это лишь их маска! Когда советские войска вошли в Афганистан, то многие «наши» интеллигенты-диссиденты восприняли это с ярым негодованиям. Но когда (после распада СССР) США стали вводить свои войска в Афганистан, в Ирак, когда авиация НАТО разбомбила Югославию, то «наша» интеллигентствующая публика даже не пикнула. А такая, например, интеллигентка, как Валерия Ильинична Новодворская, открыто, никого не боясь и не стесняясь, писала, поучая нас, в еженедельнике «Собеседник»:

«У иракского народа был только один шанс: война. Конечно, многие бы погибли. Как в Германии под ударами «летающих крепостей». Как в Японии от страшного груза «Энолы Гей». Но оставшиеся в живых перешли бы из ада в нормальную, человеческую жизнь. Голодное, обезумевшее, порабощённое население стало бы оттаивать. И была бы потом демократия, цивилизация, жизнь. Кто, кроме США и Великобритании, такое может? И не надо было им мешать».[128]

Не правда ли, очень однобокая позиция: если США и Великобритания вводят свои войска…, то не надо им мешать…, а если Россия, то…?)

Впрочем, давайте оставим этот разговор об интеллигенции[129] для иных исследований и расследований, а пока вернёмся к блатной тематике в песнях Владимира Высоцкого.

А что тут можно ещё добавить? Вроде бы, я всё уже написал.

P.S. (вывод)

Можно ли считать целый пласт ранних песен Владимира Высоцкого блатными? Отвечаю словами ЕГО второй жены — Людмилы Абрамовой:

«Никакой стилизации нет, это — блатные песни».